Подойдя и небрежно поцеловав руку духовника, она продолжала:
— Сегодня, после святой службы вы будете венчать одну пару, не правда ли?
— Да, — ответил священник. — Я еще не видел их, но мне сказано было их обвенчать.
Тогда молодая женщина вынула из-под одежды пистолет, показала его духовнику и выкрикнула:
— Я пришла сказать вам, что когда вы будете венчать их перед алтарем, я убью жениха. Он обручен со мной, а венчается
сегодня с другой. Не удивляйтесь. Горбатая и уродливая Юлия совершит это, хотя бы и ее жизнь после того прекратилась.
— Но, дочь моя, — начал Каллистрат, — это храм, венчание назначено, и в церкви уже было три оглашения, а митрополит дал распоряжение, чтобы я приехал из Милешево и заменил больного приходского священника. Я ничего не знал о препятствиях. Почему ты раньше не протестовала, когда священник спрашивал в церкви, имеет ли кто что-нибудь против этого брака?
Женщина ответила с яростью:
— Напрасны мои протесты. Двое меня обманули, и я протестовала безуспешно. Это третий. Теперь я буду протестовать не женскими речами и слезами, а вот этим пистолетом.
И глаза ее засверкали, как у львицы.
Смущенный и взволнованный милешевский монах растерялся, но, собравшись с мыслями, сказал:
— Сядь, дочь моя золотая, сядь сюда и расскажи мне свою историю.
Девушка порывисто села на диван и начала рассказывать:
— Долгая повесть жизни моей, но я кратко расскажу ее. Мои родители умер ли, и все свое имение оставили мне. Это большое имение: земля, лес, дома, и магазины, и деньги. Но на что мне все это, когда я так горбата, как никто на свете! Более похожа на верблюда, чем на человеческое существо.
Тут девушка всхлипнула, но сдержала слезы и продолжила:
— Зная, как я горбата и уродлива, я было уже примирилась со своей горькой судьбой и решила никогда не выходить замуж, даже если бы и нашелся кто-то, кто предложил мне это. Но нашелся один человек-изверг, который скрестил свой путь с моим. Он работал в торговле у моего отца, а отец прогнал его из-за пьянства. Начал он говорить мне ласковые слова, как будто какой-то красавице. О, какое у тебя ангельское лицо! Как дивны твои голубые очи, как два Божиих неба! Как нежны твои руки, как весенние тюльпаны! Как густа твоя русая коса! И подобные этому глупые ласки без конца, и так день за днем.
Старый монах внимательно посмотрел в лицо девушки и согласился с тем, что ее неверный жених нисколько не преувеличивал, говоря о красоте ее лица. Но страшный горб портил все и был похож на сучковатое дерево, из которого, как из кривой рамы, сияло ее лицо.
— Знала я, что это только ласковые слова, но они льстили мне. Всем же хочется ласки, и людям точно так же, как и лошадям, и псам. А особенно мне, отвергнутой, уродливой сиротине. И когда он посватался за меня, я согласилась. От того времени, в течение трех месяцев, я давала ему деньги, когда он просил и когда не просил. Внезапно он изчез из Сараево. Потом я услышала, что он женился где-то в Австрии на какой-то разведенной. Пусть это не будет ему на счастье… Вторым был один студент-медик из Бока Которска, которого я содержала до того времени, пока он не стал врачом.
Я проводила лето в Приморье и часто приезжала домой к его родителям возле Херцега Нового. Им я также много помогала: дом поправила, долги отдала, скотину купила и сделала много подарков. Когда он закончил учебу, решили мы обвенчаться в одном знаменитом сербском монастыре Савина. В назначенный день я пришла в церковь вместе с няней, старой прислужницей нашей, которая жила в нашем доме еще до моего рождения и заменила мне мою покойную мать. Но, увы, мы-то пришли, а он не пришел! Священник распросил людей и узнал, что в прошлую ночь он отъехал неизвестно куда, а родителям велел в церковь не приходить. «Такого еще в этом монастыре не случалось!», — воскликнул духовник, закрыл лицо руками и в великом смущении удалился от нас. А я три дня проплакала на плече моей милой няни, покуда не выплакала и последней слезы из моего сердца. (Когда Павле Сарайлия читал эту повесть о бокешевском враче, доктор Сумрак закрыл голову руками и громко всхлипнул, но присутствующие приписали это его жалостливому сердцу).
— Вы торопитесь, отче? — спросила девушка.
— Нет, нет. Я внимательно слушаю, — ответил отец Каллистрат. — До Литургии у нас еще целых два часа.
— Спасибо вам, сейчас я закончу. После этих двух печальных случаев я стала ненавидеть всех мужчин как обманщиков и лицемеров. И я дала няне слово, что больше не помыслю о браке, даже если совершится чудо и царский сын посватается за меня. Но, к несчастью, случилось еще одно искушение, я поверила и третьему. Сосед, хозяйский сын, с которым я вместе росла и ходила в церковную школу, начал за мною ухаживать. Я его решительно отвергла вначале. Знала его хорошо. Все Сараево его знало. Он
