она осознала свою вину. Но, конечно, сам ребенок в этом случае причисляется к мученикам. Суды Божии — это бездна.
Исходящее от сердца благословение есть благословение божественное
...Ну, а сейчас я тоже 'предам вас проклятию'! Вот оно: 'Да преисполнит Бог ваши сердца Своей благостью и Своей многой любовью — до такой степени, чтобы вы стали безумны, чтобы ваш ум был уже оторван от земли и отныне пребывал близ Него, на Небе. Так становитесь же безумны от божественного безумия Божией любви! Да опалит Бог Своей любовью ваши сердца!.'. Вот какому 'проклятию' я вас предаю и не принуждайте меня его повторять — ведь мое доброе 'проклятие' исходит от моего сердца и поэтому обладает силой. Еще находясь в санатории[67], я вас жалел. Некоторые из вас ждали восемь лет, говорили: 'Устроим монастырь', но монастыря все не было и не было. Совсем, бедные, истомились! Тогда я сказал вам: 'Как только меня выпишут из больницы, монастырь вырастет, быстро, как растут грибы после дождя. Уже через год будете в монастыре!' И ведь действительно: за год создался монастырь. Тогда, в санатории я говорил это от сердца, а у вас было доброе расположение, поэтому Бог вас и не оставил. Иного объяснения этому я не нахожу.
Если тебе станет больно за человека, который имеет смирение и от сердца просит тебя помолиться, к примеру, о том, чтобы ему избавиться от какой-то мучающей его страсти, и ты скажешь ему: 'Не бойся, ты станешь лучше', то [тем самым] ты дашь ему божественное благословение. В этом добром пожелании много любви, много боли, и поэтому оно обладает силой. Это угодно Богу, и Он исполняет благословение. Значит, и сама по себе боль, которую один человек чувствует за другого, — это уже все равно что благословение.
Однажды, когда я был солдатом, наш командир послал меня исполнить обещание, данное нами Святому Иоанну Предтече после того, как он помог нам на войне. Мы дали обет купить для одной церквушки Святого Предтечи два больших храмовых подсвечника. Итак, мне надо было купить подсвечники, а заодно сопроводить одного нашего сослуживца в город Навпакт[68] для передачи его военному трибуналу. Помню, другие офицеры говорили командиру: 'Ну и конвоира ты ему подыскал!' Несчастный, которого мне предстояло сопровождать, был родом из Эпира[69] , по профессии — музыкант, человек бедный, женатый, с детьми. Он обвинялся в 'самостреле', то есть в нанесении телесного увечья себе самому для того, чтобы его отправили в тыл. 'Лучше, — рассудил он, — жить с одной ногой, чем быть убитым'. Сначала мы с ним приехали в город Агринио[70], где у него были знакомые. 'Пойдем, — говорит, — проведаем их'. — 'Ну что же, — отвечаю, — пойдем'. 'Пойдем сюда, пойдем туда', — что поделать, приходилось мне всюду с ним ходить. Ох, какое же мытарство! К тому же, он не хотел, чтобы я сдавал его трибуналу. Да мне и самому было жаль бедолагу, стало за него очень больно, и я сказал ему: 'Вот увидишь — все у тебя обойдется, и устроишься лучше всех! Наш командир пришлет объяснительную записку по твоему делу, и тебя пристроят в какое- нибудь тихое место — так что и детям своим сможешь помогать, и жизнь твоя будет в безопасности'. Добравшись наконец до Навпакта, мы узнали, что в трибунал уже пришло письмо от командира и дело на нашего самострельщика закрыто. А ведь ему грозил расстрел — время было военное, суровое. Командир пожалел его, поскольку он был главой семьи, и назначил поваром в Центр распределения новобранцев. Его семья перебралась поближе к этому Центру, и войну он провел лучше всех, а поскольку солдаты иногда не приходили обедать в столовую, у него оставалась еда, и он кормил своих детей. После войны все ему говорили: 'Да тебе было лучше всех!' Потому что мы сидели в горах, в снегах. То, что я пожелал ему, было угодно Богу, потому что я сказал с болью, от сердца. Поэтому Бог и исполнил это благословение.
Помню и другой подобный случай — в мою бытность в Конице, в обители Стомион. Восьмого сентября в обители престольный праздник — Рождество Пресвятой Богородицы. После праздника паломники оставили все вверх дном. Я стал потихоньку наводить порядок. Смотрю, моя сестра и еще одна девушка остались мне помогать. У этой второй девушки было еще две сестры — одна старшая, другая младшая. Обе сестры уже вышли замуж, а она еще оставалась незамужней. Сколько же у нее было любочестия! Осталась помогать, и когда мы все вычистили и убрали, сказала: 'Отче, если есть другая работа, то мы останемся и сделаем все, что нужно'. — 'Какое же любочестие!' — подумал я. Я вошел в храм и от всего сердца сказал: 'Пресвятая Богородице, устрой ее Сама. Мне нечего ей дать'. Да если бы у меня что-то и было, она все равно бы ничего не взяла. Ну и что же: возвращается она домой, а там ее дожидается один мой бывший сослуживец — не парень, а просто золото, очень хороший и из хорошей семьи. Они поженились и жили прекрасно. Видите, как вознаградила её Пресвятая Богородица!
Глава шестая. О том, что грех приносит несчастья
— Ты опрыскала деревья ядом от гусениц?
— Опрыскала, Геронда.
— Вас, монахинь, столько — и не можете убить какой-то гусеницы! Когда во время оккупации на поля напала саранча, сюда, в Халкидику[71], привезли из Ватопедского монастыря Святой Пояс Пресвятой Богородицы[72] — и саранча целыми тучами падала в море. А в Эпире, помню, она покрывала поля, как снег. Мы все вышли тогда на поля — собирали саранчу простынями и уносили. А какой же тогда был голод! Лучше и не спрашивай... Пшеница после саранчи снова пришла в себя, но была уже очень и очень слабая.
Нашествия саранчи, войны, засухи, болезни — это бич. И не в том дело, что Бог хочет таким образом воспитать человека, нет, эти несчастья — следствие удаления человека от Бога. Все это происходит потому, что человек отрывается от Бога. И приходит гнев Божий — для того, чтобы человек вспомнил о Боге и попросил Его помощи. Не то, чтобы Бог устраивал все это и отдавал повеления о том, чтобы на человека пришло то или иное несчастье. Нет, но Бог, видя до какой степени дойдет злоба людей и зная, что они не изменятся, попускает случиться несчастью — для их вразумления. Это не значит, что Бог устраивает все это Сам.
Иисусу Навину[73] Бог велел не истреблять одно языческое племя — филистимлян, чтобы, когда евреи забывали Бога, филистимляне становились для них бичом. Итак, когда евреи удалялись от Бога, диавол вступал в свои права, возбуждал свою 'братву' — филистимлян, и они шли на евреев войной. Они брали еврейских младенцев и разбивали их о камень, чтобы уничтожить [всех]. Но когда враги напали на Израиль без вины со стороны евреев, то на стороне евреев воевал Сам Бог. Бог поразил язычников градом камней[74] и уничтожил их, потому что в этом случае израильтяне имели право на божественное вмешательство.
Сколько же обетований дал Бог о храме Соломоновом! И, однако, сколько раз этот храм сгорал и уничтожался! Когда народ израильский отходил от Бога, пророки начинали взывать к людям и призывали их образумиться, но их усилия были тщетны: как о стенку горох. Люди успокаивали себя следующим помыслом: 'Когда Соломон построил храм, Бог ниспослал множество благословений и сказал, что с этого места будут благословляться и освящаться все люди[75]. Значит, все это останется невредимым — и наши стены, и наш храм. Такое обетование дал Бог'. Да, Бог дал такое обетование, но при условии, что и сами израильтяне будут жить правильно. Бог дал Благодать храму Соломона, но когда израильтяне переставали хранить заповеди, то по Его попущению храм предавался огню или разрушению. А покаявшись, израильтяне возводили храм заново. Например, когда они отошли от Бога при паре Седекие, пришел Навуходоносор, поджег храм, разрушил иерусалимские стены, а евреев в узах отвел в Вавилонский плен[76]. Конечно, в плен отвели и тех, кто был невиновен, но эти люди имели чистое воздаяние. Те, чья вина была велика, ее искупили. А те пострадавшие, чья вина была не столь велика, получили малое воздаяние. Когда кто-то становится причиной гнева Божия и невиновные тоже подвергаются страданиям, то, несмотря на то, что невиновных страдальцев ждет мзда, виновный в их страданиях все равно преступник, потому-то [невиновные] люди могли бы унаследовать Небесное Царство и без мучений, тогда как сейчас они мучаются.
