«Прекрасная работа! — с горечью подумал Валерио, поняв, что партия проиграна. — Без него я мог бы еще как-то убедить ее, что необходимо спасти Сандро. Только зачем? Ведь она не способна делить со мной ни малейшей опасности. Да и какая опасность ей угрожает? Ее главным образом пугает мысль о презрительных улыбках ее прекрасных подружек в Неаполе!»
— О! Луиджи, скажи хоть что-нибудь! — простонала она, резким движением головы откидывая назад свои светлые волосы. — Почему ты ничего не говоришь? — воскликнула она, на этот раз пронзительным голосом.
От отчаяния Анджела, казалось, готова была затопать ногами.
— Если вы вечером уедете… — мрачно начал Валерио.
Но ему пришлось остановиться. Воздуха не хватало.
Что-то до этой минуты мешало ему дышать. В горле пересохло, словно он только что завершил долгий переход под палящим солнцем.
— Если вы вечером уедете, у полиции сразу же возникнут подозрения. Вы отнимете у Сандро последний шанс…
Следовало бы добавить: «И потеряете меня», но Анджела выпрямилась, задрожав, словно муж нанес ей оскорбление.
— Опять этот Сандро! Ты только о нем и думаешь! Только о нем! Что он значит для тебя! Сандро!.. А я, я! Я тоже ведь существую! И я твоя жена! Но нет, главное для тебя — Сандро! Этот убийца!
Латанса бросил на Валерио торжествующий взгляд. Но Анджела продолжала с еще большей горячностью:
— Ты даже не возражаешь! И не пытаешься меня удержать! О, я поняла! Я все прекрасно поняла! Я здесь не останусь! Будь спокоен, я поняла…
Она повернулась к отцу, тот обнял ее, и она заплакала у него на плече, всхлипывая, точно ребенок.
— Анджела… — сказал Валерио.
— Мы уедем сейчас же, — шепнул Латанса на ухо дочери, не спуская при этом глаз с Валерио. — Решено, моя дорогая. Завтра мы будем в Неаполе.
— Анджела, ты не можешь понять!.. — снова заговорил Валерио со смятением в душе.
Но Латанса уже ласково уводил за собой молодую женщину.
— Быстрее собирайся, — сказал он.
Как только она ушла, он обратился к доктору холодным, решительным тоном:
— Мы возьмем вашу машину. Я оставлю ее в гараже отеля «Торино». Вы заберете ее завтра.
Он провел рукой по подбородку.
— Ваше соображение верно. Наш отъезд может возбудить подозрения у полиции. Вам следует сказать, что вы решили покинуть Салину и поселиться в Неаполе из-за состояния здоровья вашей жены. Что она уехала со мной, чтобы заняться подготовкой к вашему переезду.
И, направляясь к двери, добавил:
— Надеюсь, вы без сожалений избавитесь от своего опасного друга. Если до его отъезда хоть что- нибудь произойдет, — согласитесь, в такой момент Анджеле лучше быть со мной.
Судя по всему, он был вполне доволен тем, как его дочь отнеслась к случившемуся. Приступ отчаяния оказался не слишком сильным.
— Желаю, чтобы все у вас прошло благополучно, — сказал он, подняв руку. — Приезжайте к нам как можно скорее, хорошо?
И так как Валерио безмолвствовал, он настойчиво повторил:
— Хорошо?
Почувствовал ли он вдруг, что эта сцена может иметь непредсказуемые последствия? Что с таким странным человеком, как Валерио, эта разлука — кто знает? — могла стать окончательной?
В его взгляде сквозила смутная тревога.
— Ну, разумеется, — проворчал доктор.
— Ладно. Пойду собирать чемоданы…
Оставшись один, Валерио взглянул на портрет ребенка, который в своей рамочке по-прежнему улыбался ему с таинственной грустью. Вокруг него простиралась пустыня, обширное поле бедствия. Вернется ли когда-нибудь покой? Он слышал, как от ветра потрескивают жалюзи. Но не решался пошевелиться. Ведь стоит ему шелохнуться, и этот каменный панцирь может рухнуть. К тому же он чувствовал, что все равно не в силах преодолеть свое оцепенение. Время бежало, уходя, словно вода в песок. Над головой он слышал шаги Анджелы, она бродила по комнате взад и вперед. Анджела складывала свое белье, то самое нежное белье, которое она приготовила для праздника этой первой ночи. А на чердаке, вытянувшись на кровати, лежал Сандро. Сандро, который наверняка прислушивался к необычным шумам в доме. Затем в коридоре раздались тяжелые шаги Латансы. Валерио услыхал, как он открывает капот машины, стоявшей у тротуара перед въездом в гараж. Стало быть, это правда. Все это — правда. Анджела сейчас уедет. Но он не может позволить ей уехать вот так! Не может позволить ей уехать и не узнать того, что на деле означает этот отъезд!
Он бросился в гостиную. Анджела спускалась по лестнице. Она надела шляпу и толстое коричневое пальто. Он подошел к ней. Лампочка над ними освещала личико Анджелы, ясное и чистое, но хранившее обиженное выражение. Она старательно напудрилась.
— Мне лучше уехать, — торопливо сказала она. — Я должна подумать. Должна разобраться в себе.
Порыв ветра метнул на порог сноп дождя.
— Могли бы и поцеловаться! — послышался голос Латансы.
Он наблюдал за ними, высунувшись из машины, но не отнимая рук от руля.
Анджела с удрученным видом подняла глаза на мужа. Они обменялись торопливым поцелуем.
Затем она протянула ему руку, которую он на мгновение задержал в своей. Рука ее была холодной, безжизненной.
— Анджела!
— Нет, — сказала она. — Мне лучше уехать… Я тебе напишу.
И добавила с некоторой робостью:
— Мы скоро увидимся.
Неужели она не догадывалась, что все кончено, кончено навсегда? Что речь не о последнем шансе Сандро, а совсем о другом?
И так как Валерио глядел на нее со смущавшей ее, видимо, настойчивостью, она прошептала, опустив голову:
— До свидания, Луиджи.
Валерио ничего не ответил. Она уже садилась в машину рядом с отцом, на властное лицо которого как-то странно падал зеленый отблеск от циферблата часов. Вдоль улицы блестели окна. Машина рванулась, нырнув в густую тьму мрака, тут же поглотившего ее. В самый последний момент Анджела даже не дрогнула. Она застыла с неподвижным взглядом, с видом обиженной маленькой девочки. Только Латанса махнул ему на прощанье рукой.
Валерио медленно закрыл дверь.
Вскоре после этого он поднялся к Сандро.
Прежде чем повернуть ключ в замке, он представил себе тестя, приложившего ухо к двери, и почувствовал еще большее ожесточение против него.
— Это я, — сказал он, входя.
Он включил свет. Сандро слегка поднялся на кровати.
— Кто-то приходил, доктор, — сказал он тягучим голосом.
— Я знаю.
— Сначала я подумал, что это вы, и встал. Пружины заскрипели.
— Это неважно.
Вся провизия, почти нетронутая, лежала на столе.
