– Всем катерам и лодкам отплыть в сторону! Вверх по фарватеру! – продолжал надрываться Милованов. – Прожектора не гасить! Я должен вас видеть! Выполнять! Быстрее! Взорвусь!
– Снайперам не стрелять! – подключилась Северина. – Брать преступника живьём!
– Хрена вас всем, собаки легавые! Коммунисты не сдаются! Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов…
Тяжело вздохнув, Гришка протянул руку в узкое оконце, ловко – одним неуловимым движением – выхватил из потной ладони Милованова гранату, швырнул её в люк, снабжённый лестницей, по которой поднимался совсем недавно, и без промедления упал на пол – за металлический обшарпанный стеллаж, бывший когда-то полноценным пультом управления судном.
Взрыв!
Глава двенадцатая
Всего лишь – маленький антракт…
Перед закрытыми глазами, старательно изображая из себя всполохи полярного сиянья, безостановочно бежали-прыгали цветные полосы – нежно-сиреневые, светло-жёлтые, ярко-алые и тёмно- синие. В ушах надоедливо и неумолчно звенело, звенело, звенело…
«Финал спектакля? Трудолюбивые рабочие сцены опускают бархатный занавес? Будем надеяться, что – всего лишь – маленький антракт. То бишь, очередная контузия, не более того. Не смертельно, – неуверенно хихикнул дурашливый внутренний голос. – «По крайней мере, все характерные симптомы-признаки на лицо. Как и тогда, в одной южной и ужасно-беспокойной стране…. Ага, из носа потекла тоненькая тёплая струйка. Лизни-ка, братец! Солоно. Ну, так и есть, контузия, мать его…. Везёт тебе, дружок боевой, на эти стрёмные дела. Смотри, так можно – ненароком – и с катушек слететь. В том плане, что превратиться в законченного слюнявого психа. Раз – контузия, два – контузия, три – сумасшедший дом…».
Слегка подташнивало. Руки и ноги налились свинцом. Глаза никак не желали открываться. Хотелось неподвижно лежать, постепенно погружаясь в блаженное забытьё.
«Надо взбодриться, братец. Не стоит, честное слово, сейчас засыпать. Можно, ведь, и не проснуться», – забеспокоился внутренний голос и – в качестве будильника – принялся декламировать давнее стихотворенье, сочинённое тогда, после первой контузии, в армейском госпитале, расположенном на окраине крохотной никарагуанской деревушки:
Лица осторожно коснулась мокрая мягкая ткань, и женский заботливый голос посоветовал:
– Глотни-ка, герой отважный. Оно и полегчает.
К сухим губам прикоснулось холодное бутылочное горлышко.
– К-ха! К-ха! – закашлялся Гришка. – Виски, что ли? Фу, не хочу. Пивка бы сейчас. Желательно – «Охоты крепкой»…
– Надо же, какие мы капризные, – по-доброму усмехнулась женщина. – Хочу, понимаешь, не хочу…. Подожди немного, милок. Скоро Ольга прибудет. Вот, пусть она, дурочка мечтательная, и бегает перед тобой, красавчиком, на цырлах.
– Сева, это ты?
– Я. Северина Никонова-Логинова. Майор ФСБ.
– Ничего себе, пирожки с котятами, – от удивления Гришкины глаза приоткрылись сами собой. – Не ожидал. Элегантно, надо признать…. А, что с господином Миловановым?
– Вырубила. Отдыхает. Типа – готовится принять утренние солнечные ванны. Хорошо ещё, что граната оказалась противопехотной, причём, «наступательного» предназначения…. Сейчас наши подгребут – упакуют мерзавца, снимут первый допрос. Подожди, дай-ка я тебе пену с губ оботру. Всё пузырится и пузырится…. Может, боец, тебе стоит немного помолчать? Пусть доктор осмотрит, то, сё.
– Успею ещё намолчаться…. Значит, приведя в относительный порядок, вы меня арестуете?
– Зачем это?
– Ну, как же. Сотрудник Дозора. Более того, опытный матёрый боевик, обвиняемый чёрт знает в чём…
– Ты, действительно, не в курсе? Или же дурочку ломаешь? – недоверчиво прищурилась Северина. – Да, судя по всему, лошара…. Будь моя воля, я все ваши Дозоры давно бы уже прижучила – как организации насквозь незаконные и не внушающие доверия. Но, к сожалению, нельзя.
– Почему – нельзя? – полюбопытствовал Антонов.
– Трудный вопрос. В том смысле, что ответ на него, как я понимаю, напрямую сопряжён с термином – «государственная тайна».
– Даже так?
– Ага. Года четыре тому назад наши ребятки – через сложнейшую и многоходовую операцию – вышли на «верхушку» московского Дозора. Только начали вдумчивую разработку – на тебе. Звонок из Администрации Президента, мол: – «Самодеятельность прекратить! Операцию незамедлительно свернуть! К Дозорам даже близко не подходить!». Такие, вот, дела.
– И, как же понимать данный неадекватный казус?
– Как хочешь, так и понимай, – любезно посоветовала «фээсбэшная» фотомодель. – Или, к примеру, с Олечкой Ивановой побеседуй. Она в вашей «дозоровской» иерархии числится, отнюдь, не на последних ролях. Может, и просветит. Если, конечно, сочтёт нужным.
– Получается, что вы с Ольгой знакомы?
– Есть такое дело, отрицать не буду. Пересекались пару-тройку раз. Так, между делом, на тайных охотничьих тропах.
«Ай, да девчонки! Ай, да затейницы!», – искренне восхитился внутренний голос и тут же загрустил: – «Кажется, братец, опять слегка поплохело. Вдалеке, плотоядно помахивая пушистым хвостом, замаячил белоснежный упитанный песец. Мать его…. Тошнота, сука сладкая и сиропная, вернулась. Вновь цветные полосы беспорядочно заметались перед глазами…».
– Э-э, боец, ты что это? – насторожилась Северина. – Лицо белое-белое стало, а пена – изо рта – оранжевая…».
Гришка, опираясь на локти, попытался сесть. Но у него ничего не получилось – голова предательски закружилась, глаза безвольно закрылись, на сознание упала-опустилась угольно-чёрная «шторка»…
Наконец, плотная и пугающая чёрно-угольная «шторка» слегка приподнялась. Слегка – это как? Попробую, так и быть, объяснить…
Антонов, безусловно, пришёл в себя, но только не полностью. Он ощущал на лице нежные солнечные лучи и свежий невский ветерок, ясно слышал знакомые голоса, но на этом, собственно, и всё. Не возникало, хоть убей, даже малейшего желания – открыть глаза, заговорить, подняться на ноги, засмеяться. Хотелось безвольно лежать, мечтать, не шевелиться и молчать, молчать, молчать…
«Так называемый «постконтузионный» синдром», – охотно пояснил начитанный и образованный внутренний голос. – «Вернее, по-научному данная муть называется как-то по-другому. Хитро, длинно, занудно и совершенно непроизносимо…. Суть же достаточно незатейлива и проста. Это наша с тобой общая психика, братец, так умело сопротивляется коварному внешнему воздействию. Мол, после перенесённого «гранатного стресса» надо хорошенько отдохнуть и несуетливо оклематься. То есть, нельзя – некоторое время – напрягаться и вести активный образ жизни. Во избежание серьёзных и необратимых последствий,
