– Как всем нормальным и рассудительным людям, – передёрнул плечами Матвей Иванович. – То бишь, сугубо на Запад. Через господина Александра Аматова. Он тебе сообщит, куда сбрасывать «деревянный безнал», а мне валютку переведёт по отдельному указанию.
– Интересный и жутко-секретный человек Александр Михайлович…. Ты в гостях-то у него бывал?
– Заезжал пару раз в австрийский Клагенфурт, – поколебавшись несколько секунд, признался Валентинов. – Хорошо Аматов нас тогда принимал, хлебосольно и душевно…
«Вот, и тайный европейский казначей «первого списка» нарисовался!», – обрадовался Сергей. – «Эта информация – дорогого стоит…».
Деловая часть переговоров постепенно подошла к концу.
– Может, скрепим наши договорённости – по полной и расширенной программе? – похотливо улыбнувшись, предложил действующий Губернатор Санкт-Петербурга.
– Предлагаешь, старый развратник, пупками потереться? – хмельно хохотнув и демонстративно расстёгивая пуговки на сарафане, уточнила будущая Губернаторша.
– Ага. Слегка. Чисто по стариковски.
– Я согласная. Иди ко мне, Мотя…
«Хрен вам, уроды высокопоставленные, а не полноценный секс», – доставая из сумки необходимые причиндалы, подумал Хрусталёв. – «Обойдётесь, твари дешёвые. Заранее разработанный план эротических ответвлений не предусматривает. Извините…».
Он, надев на физиономию компактный импортный противогаз, взял в руки баллончик с качественным израильским газом нестандартного действия (секретная новейшая разработка!), и подошёл к двери, отделявшей кладовку от комнаты отдыха…
Глава одиннадцатая
Ассорти. Всё «в ёлочку»
Хрусталёв аккуратно свинтил с сопла баллончика тугой колпачок и педантично запихал его в нагрудный карман комбинезона. После этого он вставил освобождённое сопло в круглое отверстие, заранее проделанное в дверной филёнке, и – без малейших колебаний – надавил указательным пальцем на спусковой рычажок.
Визуально никаких изменений в окружающем пространстве не произошло. Секретный израильский газ не имел ни малейшего запаха и покидал баллончик совершенно бесшумно.
Как назывался этот газ?
Официально – на иврите – очень длинно и совершенно-неудобоваримо. В русском же сленговом переводе, наоборот, очень доходчиво и симпатично – «озверин».
Понятное дело, что и действовал «озверин» в полном соответствии с собственным многоговорящим названием. То есть, человекоподобный индивидуум, надышавшись этой коварной газовой смесью, тут же, уподобляясь дикому зверю, набрасывался на себе подобных. Причём, набрасывался с единственным и однозначным желанием – рвать зубами и ногтями на мелкие составные части…
Если других людей не было поблизости? Не вопрос. Годились и все прочие живые твари – собаки, кошки, коровы, дикие волки, змеи, ящерицы, пауки, мухи, комары…
Если – вообще – никого рядом не наблюдалось? Тогда приходилось, выкалывая глаза и откусывая пальцы, заниматься самим собой. Занятная и неадекватная штуковина этот «озверин», короче говоря…
Сергей, мысленно досчитав до пятнадцати, оторвал палец от спускового рычажка. После этого он убрал опустевший баллончик в сумку и достал из другого сумочного отделения портативную японскую видеокамеру.
Бесшумно подойдя к двери, Хрусталёв, затаив дыхание, засунул внешний телескопический окуляр видеокамеры в круглое отверстие, где ещё совсем недавно находилось сопло газового баллончика, и плавно нажал на кнопку «пуск».
В ознакомительный экранчик аппарата он смотреть не стал, так как заранее знал, что там увидит. Стоял, прислонясь спиной к холодной двери, и, расслабленно прикрыв глаза, слушал.
– Ты что делаешь, хам трамвайный? – возмутился визгливый женский голос. – Совсем охренел, морда наглая?
– Ну, и что я такого делаю? – глумливо хмыкнув, поинтересовался мужчина. – Только не надо, блин, недотрогу строить из себя…
– Бретельку французского лифчика, тварь, оторвал с мясом. А он, между прочим, стоит четыреста пятнадцать Евро. Скотина!
– Сама – похотливая тварь и грязная сучка!
– Ублюдок!
– Дура набитая!
Послышался звон, сопровождавший увесистую оплеуху.
– Ой, больно! – взвизгнула женщина. – Ну, Мотя, теперь держись. Глотку – на хрен – перегрызу…
После этого началась самая натуральная звуковая вакханалия, она же какофония: вопли, визг, треск ломаемой мебели, звуки глухих ударов, звериный вой, треск разрываемой на части одежды, индейский боевой клич, утробный стон, полный бесконечной боли и звериной ярости…
Только через восемь-девять минут всё окончательно стихло.
Сергей, печально вздохнув, положил видеокамеру в сумку, включил карманный фонарик и, отомкнув дверной замок, выбрался из кладовой.
В комнате отдыха, как и ожидалось, было безысходно темно – во время смертельной схватки Губернаторов обе настольные лампы были разбиты вдребезги.
Секунд пять-семь поразмышляв, Хрусталёв поставил сумку на пол и медленно, старательно подсвечивая себе фонариком и аккуратно переступая через чёрно-алые лужицы, двинулся вперёд.
Конечно, взирать на весь этот кровавый бардак было откровенно неприятно. Даже мутило слегка. Но надо было отыскать и взять с собой все картонные папки, принесённые на переговоры покойным Матвеем Ивановичем.
– Обязательно надо, – шёпотом подбадривал сам себя Сергей. – Как там говорила Валентинову почившая Диана Петровна? Мол: – «Подробно тут всё у тебя расписано. Никто не забыт, и ничто не забыто…». Нам эти секретные материалы тоже будут нелишними…. Одна папка, вторая, третья. Сколько из всего было? А, Бог его знает…. Вот, и губернаторский потрёпанный портфель. Правда, пустой…. Ладно, пожалуй, и найденного хватить. Жадность, как известно, наказуема…
Сложив папки с документами в сумку и повесив её на левое плечо, он вышел в подземный коридор и, подавая сыну условный сигнал, перевёл белый рычажок на чёрной «волшебной» коробочке в первоначальное положение. Крохотная изумрудно-зелёная лампочка, коротко мигнув на прощание, послушно погасла.
Чёрную массивную дверь Хрусталёв запирать не стал. А зачем, собственно? Скрывать ему, по большому счёту, было ничего. Да и не от кого…
Пройдя по подземному коридору метров десять-двенадцать, Сергей остановился и, достав из кармана комбинезона клетчатый носовой платок, тщательно обтёр – от крови – испачканные подошвы ботинок.
После этого он положил окровавленный носовой платок в заранее приготовленный полиэтиленовый пакетик, куда – через минуту – поместил и латексные перчатки, стянутые с ладоней.
Хрусталёв, поместив пакетик в сумку, аккуратно застегнул на ней молнию, повесил сумку на плечо и двинулся дальше…
Лаз в подсобку «Пятёрочки» был открыт.
– Что же вы творите, уважаемый Сергей Сергеевич? – рассерженной весенней гадюкой зашипел старший администратор универсама. – Уже двадцать один сорок девять. До закрытия магазина остаётся одиннадцать минут. Мне же надо отделы принимать. Кладовые запирать. Директор уже косится не по- доброму. Скандал назревает. Так, ведь, можно и без квартальной премии остаться…
– Не гомони, Семёныч, – устало улыбнувшись, посоветовал Сергей. – Смотри, не ровен час, похудеешь от переживаний избыточных…. А щедрую премию я тебе лично выпишу. Прямо завтра. Запирай входы- выходы и выводи на волю, паникёр хренов.
Попрощавшись с нервным администратором, они вышли на улицу.
