Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

Горелову и Заплатину:

Помогите встретиться с Леонидом Ильичом Брежневым. Если мне в Москве скажут: уйди — я уйду. Я за должности не держусь. Но дайте мне высказать свою позицию!

26 сентября 1979 года руководителей группы военных советни­ков вызвали в Москву. Перед отъездом они зашли в Амину и попросили ответить на вопрос, который им обязательно должны были задать дома: какова судьба свергнутого Тараки? Что с ним будет дальше?

Амин ответил, что Тараки живет во дворце, вместе со своей женой и братом. Ни один волос с его головы не упадет. Амин попро­сил генералов взять с собой письмо на имя Брежнева. Они согласи­лись, но предупредили советского посла, что Амин обращается непосредственно к генеральному секретарю. В таких случаях посоль­ство оказывается в невыгодном положении, поэтому посол Пузанов сказал: хорошо бы ознакомиться с содержанием письма раньше, чем оно попадет к Брежневу.

— Но для этого нужно было получить письмо в руки, а его все не везут и не везут, — вспоминает генерал Заплатин.

Самолет улетал из Кабула в десять утра. Когда Заплатин и Горелов уже поднялись на трап, появился начальник Главного полити­ческого управления афганской армии и вручил им послание Брежневу в запечатанном конверте. Сотрудники посольства издалека грустно про­водили письмо глазами.

Письмо Амина генералы передали начальнику Генштаба Николаю Васильевичу Огаркову. Главный вопрос, который ставил Амин, — о встрече с Брежневым. Второе — он просил поменять советского посла и главного военного советника. Не потому, что к ним были личные претензии а, скорее, по формальному признаку — оба работали еще при Дауде. Афганцы говорили: они нас не понимают, они с прежним режимом еще не распрощались.

Москва вскоре отзовет и посла Пузанова, и генерала Горело­ва. Не потому, что откликнулась на просьбу Амина а потому, что по­сол и главный военный советник не были поклонниками Бабрака Карма­ля, которого собирались вернуть в Кабул.

21 ноября Пузанов отправился домой. Его сменил Фикрят Ахме­джанович Табеев, который почти двадцать был первым секретарем Та­тарского обкома. Табееву поручили готовить визит Амина в Москву. Это была «операция прикрытия», советские руководители уже подписа­ли президенту Афганистана смертный приговор.

На заседании политбюро ЦК КПСС 6 декабря 1979 да приняли решение согласиться с предложением председателя КГБ Андропова и начальника Генерального штаба Огаркова отправить «для охраны рези­ денции Амина» специальный отряд главного разведывательного управ­ления Генштаба «общей численностью около 500 человек в униформе, не раскрывающей его принадлежность к Вооруженным Силам».

«Мусульманский батальон» — это 154-й отдельный отряд специ­ального назначения ГРУ. Этот батальон вместе с чекистами взял по­том штурмом дворец Амина, убив его самого, и его семью, и совет­ ского врача, и вообще всех, кто гам находился.

Его подготовка началась еще в мае 1979 года. Занимались этим два офицера главного разведу правления Генштаба — полковник Васи­лий Васильевич Колесников и подполковник Олег Иванович Швец. Разу­меется, цель формирования отдельного боевого подразделения из уз­беков, таджиков и туркмен не раскрывалась. Выходцы из южных рес­публик служили большей частью в строительных или хозяйственных подразделениях, так что понадобилось несколько месяцев подготовки, чтобы сколотить боеспособный отряд. Все выучили несколько слов на фарси и получили афганскую форму, сшитую по привезенному образцу.

Командиром батальона назначили капитана Хабиба Хвлбаева, двое военных разведчиков под другими фамилиями заняли должности заместителя командира батальона и Начальника особого отдела.

10 декабря 1979 года генералу Заплатину позвонили из Моск­вы: ваша дочь просит о немедленной встрече с вами, возвращайтесь. Он тут же вылетел в Москву. Разумеется, его дочь ни к кому не об­ ращалась. Заллатина убрали из Кабула, потому что он считал необ­ходимым сотрудничать с Амином. А в Москве приняли иное решение.

Я спрашивал генерала Заплатина:

Представительство военных и КГБ были вроде как он равных Но вы не сумели убедить Москву в своей правотой, а сотрудники КГБ смогли. Они были влиятельнее?

Конечно, — ответил Заплатин. — Оценка политической ситуа­ции в стране — их компетенция. Мне министр обороны на послед­ней беседе именно это пытался втолковать.

В Москве Заплатина вызвали к министру, но Устинов уже сто­ял в шинели. Уезжая в Кремль, сказал: зайдите потом. В ожидании министра Заплатин два часа говорил с начальником Генерального шта­ба Огарковым. Николай Васильевич спрашивал: не настало ли время ввести войска в Афганистан, чтобы спасти страну? Заплатин твердо отвечал: нельзя, тогда мы втянемся в чужую гражданскую войну.

После заседания политбюро Устинов вернулся и вызвал к себе опять Огаркова, Заплатина и начальника Главного политуправления генерала Епишева.

Огарков сказал министру:

— Товарищ Заплатин остается при своем мнении.

— Почему? — удивился Устинов. — Вы напрасно пытаетесь от­стаивать свою позицию. Вот почитайте, что представительство КГБ сообщает о положении в Афганистане.

В шифровке говорилось, что афганская армия развалилась, а Амин находится на грани краха. Это была та самая телеграмма, кото­рую Заплатин отказался подписать в Кабуле.

Заплатин прочитал шифровку и твердо сказал:

— Товарищ министр, это не соответствует действительности. Я знаю, от кого эта информация поступает в КГБ.

Устинов сказал:

— Ты изучаешь тамошнюю обстановку вроде как попутно. А они головой отвечают за каждое слово.

— Понимаю, — кивнул Заплатин. — Если бы была трезвая голо­ва, все было бы правильно, а когда голова пьяная, тогда...

Генерал думал, что министр выгонит его из кабинета. Устинов посмотрел на Заплатина, на Епишева, на Огаркова и как-то задумчиво сказал:

— Уже поздно.

Только потом Заплатин узнал, что именно в тот день на засе­дании политбюро было принято окончательное решение ввести совет­ские войска в Афганистан. Отступать Устинову уже было некуда. По словам работавшего тогда ЦК Валентина Фалина, министр обороны обе­щал управиться в Афганистане за несколько месяцев:

— В Афганистане нет военного противника, который в состоя­нии нам противостоять.

Генерал армии Махмут Ахметович Гареев описывает, как на за­седании политбюро начальник Генштаба Огарков высказался против ввода советских войск в Афганистан, заявил, что такая акция чрева­ та для Советского Союза большими внешнеполитическими осложнениями. Андропов не любил Огаркова, называл его «наполеончиком» и оборвал маршала:

— У нас есть кому заниматься политикой. Вам надо думать о военной стороне дела, как лучше выполнить поставленную вам задачу.

Решение о вводе войск, принятое 12 декабря 1979 года, было оформлено постановлением политбюро № П 176/125.

Вот как выглядит этот документ, написанный от руки:

«К положению в А.

1. Одобрить соображения и мероприятия, изложенные

Тт. Андроповым Ю.В., Устиновым Д.Ф., Громыко А.А.

Разрешить им в ходе осуществления этих мероприятий вносить коррективы непринципиального характера.

Вопросы, требующие решения ЦК, своевременно вносить в По­литбюро.