голос, будто он говорил с ней, но голос раздавался откуда-то издалека. Она попыталась заговорить, но не смогла пошевелить внезапно распухшим во рту языком.
И прежде чем темнота окончательно поглотила её, она услышала последние слова Ноа:
— Боже правый, Августа, тебя подстрелили!
Августа медленно приподняла веки, гадая, с чего это они такие тяжёлые.
В комнате было темно, но она заметила узкую полоску света, проникающую сквозь небольшую щель между занавесками. Она почувствовала подушку под головой, и озадаченно нахмурилась, когда не обнаружила Цирцею на её обычном месте. Не понятно, что именно, но что-то определённо было не так.
Эта мысль подтвердилась, когда она попыталась сесть. Острая, резкая боль судорогой пронзила её руку до самых кончиков пальцев. Она бы вскрикнула от этой боли, но вдруг сообразила, что находится в комнате не одна: кто-то раздвигал занавески, впуская солнечный свет. Щурясь от ворвавшихся слепящих лучей, Августа уставилась на силуэт, вырисовавшийся прямо перед ней. Её взгляд начал проясняться, и она увидела Ноа. И тут она поняла, что находится вовсе не в своей комнате. Эта комната совсем не походила на её: тёмная старомодная орехового дерева кровать с толстыми, точно бревно, опорами, сверху донизу покрытыми резьбой. И у неё не было ни малейшего понятия, как она здесь оказалась.
— Где я? — уставилась она на него.
— В моём городском доме на Чарлз-стрит.
— Почему я здесь?
— Ты ничего не помнишь? — Ноа сел на стул у кровати.
Она задумалась, но не смогла вспомнить ничего после их встречи в саду и покачала головой.
— Ты здесь, потому что прошлой ночью, на маскараде у Финсминстеров, когда ты была со мной в саду, в нас кто-то стрелял и ранил тебя в руку.
Августа опустила глаза и на самом деле увидела белую перевязь на её приподнятой руке, попыталась что-то сказать, но у неё внезапно пересохло в горле.
Ноа взял стакан воды с прикроватного столика и поднес к её губам. На вкус — как божественный нектар. Она закрыла глаза и медленно, большими глотками пила, пока он наклонял стакан. Потом посмотрела на него.
— Почему я ничего не помню?
— Ты потеряла сознание.
— Я никогда не теряю сознания, — Августа попыталась подняться с кровати, и сразу же темнота накрыла её снова.
Когда она в следующий раз пришла в себя, у её носа кто-то держал нюхательную соль. Она закашлялась от резкого запаха, приходя в себя. Взглянула на Ноа. Она и в самом деле потеряла сознание.
— Лежи, я позову врача.
Врач появился в ту же секунду. Он мягко ей улыбнулся, представившись доктором Мерримором, и спросил, не болит ли у неё что-нибудь. Она медленно кивнула. Он попросил её лечь, пока он проверяет состояние её руки и меняет повязку. Затем глубоко всмотрелся ей в глаза, изучив сначала один глаз, потом другой.
— Что такое? — спросила она.
— Не советую ей двигаться, по крайней мере, дня три, — врач смотрел на Ноа.
— И почему бы не сказать ей об этом напрямую? — нахмурилась Августа.
— Скорее, даже четыре дня, — врач по-прежнему смотрел на Ноа.
Четыре дня? Одной в доме с мужчиной? В его кровати? Ну что ж, если ей хотелось разрушить свою репутацию, сейчас ей это определённо удалось.
— А как ребёнок? — спросил Ноа врача, очевидно уже уведомив его о возможном положении.
— Еще слишком рано утверждать, ждёт ли она вообще ребёнка, — доктор покачал головой. — Но если она беременна, это бы объяснило её затяжной обморок. Хотя в той же мере, это может быть из-за раны. Хороший врач должен учитывать все обстоятельства ради своих пациентов. Но пока мы не знаем наверняка, я советую постельный режим, продолжительный сон и никакого перенапряжения.
— Спасибо, сэр. Я за этим прослежу, — кивнул Ноа.
Августа нахмурилась и, дождавшись, пока врач выйдет, попыталась встать с постели.
— Ты что творишь? — в мгновение ока подлетел к ней Ноа. — Ты что, не слышала, что сказал врач?
— Как это интересно я могла слышать, если он ко мне ни разу не обратился?
— Августа, ты слышала его предписания, — он уложил её обратно. — Ты должна лежать.
— Невозможно! У Шарлотты случится апоплексический удар.
— Боюсь, уже случился.
— Шарлотта знает, что я здесь? — Августа взглянула на него. О, Боже. — Что я в твоей кровати?
— Я должен был рассказать о случившемся и о причинах твоего внезапного исчезновения с бала- маскарада.
— Вряд ли она волновалась.
— Пока я ей всё не рассказал, не волновалась. Но расстроилась, узнав, что тебя подстрелили.
Августа откинулась на подушки, опуская одеяло до талии.
— Она скорее расстроилась, узнав, что я наедине с тобой в твоём доме.
— Августа, она искренне беспокоилась о тебе, — нахмурился Ноа. — Она даже послала твою горничную, Мину, чтобы та была с тобой до выздоровления, — немного поколебавшись, добавил. — А ещё она согласилась на наш брак от лица твоего отца.
— Она не могла, — Августа резко повернулась к нему. — Я достаточно взрослая, чтобы самой решить за кого и где выходить замуж, а также выходить ли мне замуж вообще. Ты сам слышал врача. Мы ещё даже не знаем, существует ли вероятность того, что я беременна.
— Августа, это уже не только из-за ребёнка. Одно твое присутствие здесь делает брак неизбежным.
Августа, нахмурившись, рассматривала свои пальцы, теребившие край одеяла. Она ругала себя за слишком резкие высказывания. Она не имела права злиться на Шарлотту, Ноа или на кого-либо ещё. Не они втянули её во всё это. Виновата только она, и только она и должна расхлёбывать последствия. А последствия будут крайне тяжёлыми.
— Тебя неприятна даже мысль о нашем браке?
— Сначала врач, потом Шарлотта. Каждый норовит всё решать за меня, — произнесла она, опустив голову.
— Забудь о враче. Забудь о Шарлотте. Только ты принимаешь решения, Августа, — Ноа взял её за руку. — Окажешь ли ты мне честь стать моей женой?
Она взглянула на него и ответила единственно возможным способом, единственным способом, которое бы позволило ей сердце:
— Да, Ноа, я стану твоей женой.
Было поздно, и Ноа сидел за столом в своём кабинете, складывая колонки цифр в уме, когда услышал, как тихо повернулась дверная ручка. Он поднял голову и увидел стоящую в дверях Августу.
— Августа, зачем ты поднялась с постели?
Она была боса, пальцы ног выглядывали из-под кружевного подола одной из присланных Шарлоттой ночных рубашек, вероятно, самой скромной, закрывающей тело от шеи до пят. Правый рукав завёрнут почти до плеча, чтобы облегчить доктору доступ к ране. Врач перевязал руку, чтобы обездвижить до её полного заживления. На шее — звёздно-лунное ожерелье, которое он хранил при себе с тех пор, как обнаружил его в кабинете. В свободной руке — подсвечник. Вьющиеся тёмные волосы распущены и ниспадают на спину. В очках она выглядела очень мило.
— Я… Я имею в виду… — она явно колебалась. — Подумала, не просить ли тебя о помощи.
— Конечно, — Ноа встал и подошёл к ней. — Что случилось? Тебе больно? Хочешь съесть чего-нибудь
