земле!
— Ну, добре, партизан, добре! Получай новое задание. Поступаешь в распоряжение командира партизанского отряда Василия Фёдоровича Проскунина.
— Почему к Проскунину?
— Бойцы не спрашивают. Такое задание. Запрос на тебя пришёл. Сам бы не пустил тебя, да ты Проскунину нужен. Кстати, мать там увидишь. Небось соскучился?..
И вот Толя в отряде Проскунина.
Новое задание.
Евдокия Степановна, провожая, просит сына:
— Будь осторожен.
— Ну что ты, мама. Не беспокойся. Всё будет хорошо.
И он уходит с группой партизан минировать дороги, взрывать склады боеприпасов, выводить из строя телефонную связь...
С нетерпением каждый раз ждёт его возвращения мать, волнуется: «Вдруг не вернётся... Вдруг что- нибудь случится...»
30 ноября 1941 года Толя ушёл в разведку в село Осташёво, где он должен был встретиться с разведчицей Шурой Вороновой. Ночью он постучал в дом к Вишняковым.
— Кто здесь? — спросил за дверью Витя Вишняков.
— Я,— ответил знакомый голос.
— Шум, уходи, — сказал Витя.—Тебе нельзя быть в Осташёве, тебя ищет полицай Кириллин и целый отряд гестаповцев. У нас уже были.
— Витя, я не могу уйти, мне нужно переночевать.
— Толя, прошу для дела, уходи!
— Ладно, — соглашается Толя.
«Как быть? Уходить из села? Но задание?!»
Толя решил постучаться к Гордеевым. В сенях показалась мать Вовки Гордеева.
— Переночевать можно? Немцев нет?
Она пропустила Толю в сени.
— Вчера заходили полицаи, устроили попойку... Еле-еле убрались.
В избе пахло винным перегаром.
Женщина постелила Толе на печке. Спалось неспокойно. С улицы доносились выкрики немецких часовых, одиночные выстрелы...
Чуть рассвело, Толя ушёл из Осташёва.
Неожиданно на дороге показались сани. Когда сани приблизились, Толя увидел, что в них полицаи. «Что делать? Бежать? — подумал Толя. — Убьют. По такому снегу не убежишь. До леса далеко»...
Сани остановились.
— Эй, ты! — крикнул один из них. — Ну-ка, подойди сюда!
Толя решил подойти.
— Куда идёшь?
— В деревню.
— Что ты там забыл?
— Я ищу мать.
— Привет, приятель,—Толя узнал голос полицая Кириллина,— садись, подвезём! Наконец-то сам пожаловал... — Кириллин пьяно рассмеялся.—Я за тобой уже месяц гонюсь. Устал ходить пешком? Садись! Садись, говорю!
Толя сел. Кириллин протянул ему вожжи и, усмехаясь, сказал:
— Будь любезен, отвези сам себя в гестапо. А мы покараулим тебя.
За столом сидел тот офицер, у которого Толя выкрал полевую сумку и пистолет. От неожиданности Толя вздрогнул.
— А-а! Старые знакомые, — сказал немец, вставая из-за стола.— Я как раз хотел вернуть тебе небольшой должок.
Он ударил Толю кулаком наотмашь. Толя отлетел к двери, где его подхватили два здоровенных эсэсовца и швырнули обратно к столу.
Перед глазами Толи стоял туман, во рту появился солоноватый привкус крови. Как во сне доносились до него приторно-ласковые слова офицера:
— Ты нам всё расскажешь, и мы отпустим тебя...
Офицер кивнул стоящим у двери верзилам. На Толю обрушились удары. Он потерял сознание...
Когда это было? Давно-давно. Над селом появилась туча... Вокруг необыкновенно тихо... В саду сильно пахли цветы. Толя сидел у окна и ждал своих шмелей...
— Мама, как ты думаешь, прилетят мои шмели?
— Не знаю, Толя. Они могут спрятаться от дождя и в дупле...
Но едва упали первые капли дождя, три шмеля с тяжёлым гуденьем опустились на подоконник. А четвёртого не было. Но наконец и последний шмель тяжело опустился на подоконник. Кто-то ему повредил крыло. Шмель-инвалид Неуклюже полез в свой домик.
Толя высунулся из окна и подставил лицо дождю. «Как приятно».
Но нет, это не дождь. Это офицер плеснул ему в лицо водой.
— Какой упрямый мальчик, — сказал он, наклоняясь к Толе.
И вдруг жёстко:
— Фамилия?
Толя молчал.
— Шумов?
Молчание.
— Зачем шёл в Осташёво?
— Ищу мать.
— Врёшь! — заорал фашист.
Толя улыбнулся: «Ишь ты, гадина, правды захотел».
— Покажешь, где партизанский отряд, мы тебя отпустим. Ну, говори!
Толя молчал.
Страшный удар сбил его с ног.
— Ну, карашо! Ты у меня заговоришь! — офицер кивнул солдатам.
Солдаты стали засовывать под ногти иголки, а Толе казалось, что он неосторожно гладит ощетинившегося ёжика. Его однажды принесла мать из лесу.
— Ёжик? — обрадовался Толя.
— Он самый.
— Вот здорово! Он, наверное, голодный! Дадим ему молока, мама?
— Ну, конечно, дадим. Раз уж ты его взял, надо кормить и ухаживать за ним.
Толя подвинул блюдечко к лесному зверьку.
— Пей.
— Пей! — донёсся грубый голос офицера. Толе разжимали рот кружкой.
— Мама, ёжик не пьёт...
— Не спеши. Дай ему сначала привыкнуть, — успокаивала Евдокия Степановна...
— Привык он к побоям, что ли? Хоть бы заплакал, — говорил чей-то чужой голос...
...Толя оглядел комнату. Сколько у него всякого богатства! Два забавных пушистых кролика. Ну и жадные, всё время что-то жуют. Привычка у них, что ли, такая?..
— Молчать — это привычка всех партизан, господин офицер,— сказал кто-то еле слышно голосом полицая Кириллина.
...На подоконнике шмелиный домик. Шмели уже почти совсем ручные.
