4). Наибольшая сила воли заключается в умении владеть толпой.
5). При помощи силы воли достигается любая цель.
Упрямства у меня достаточно. Хватит ли у меня ума, чтобы преобразовать его в силу воли?
14. Х. Влюблен и ни в чем не нахожу себе развлечения. (…) Как мне познакомиться с ней? Как обратить на себя ее внимание?
Хочется писать. Есть мысли, но никак не нахожу формы. Все кажется старым и неинтересным.
Единственно, что немножко успокаивает — это философия. Одна мысль: “Что значит это по сравнению со Вселенной?” Эта мысль пробуждает ужас перед вечностью, сознание кратковременности нашей жизни и бренности наших волнений и желаний. Но это все помогает ненадолго. И часто думается: “А что значит Вселенная по сравнению с ее глазами?”
Какая мысль правильней? Не знаю.
(…)
31. Х. Как все-таки эгоистичны и нечутки люди! Мы мечемся в кругу своих мелких волнений, воображая интрижку любовью, а скуку страданьем.
Про тех, кто много говорит о страданиях, мы говорим: “О, он несчастен!”, про тех, кто много молчит — “Он умен”, про тех, кто много смеется — “Он счастлив”. Мы видим только показное и, опустившись и погрязнув в мельчайших и ничтожнейших движениях своей души, не замечаем действительных страданий, действительной любви и действительной радости. (…)
У нас в классе есть две девочки. Сидят они одни на последней парте. Ни с кем почти не разговаривают (…) Короче — их не замечают. Не знал их и я до сегодняшнего дня. (…)
Сегодня я разговорился случайно с одной из них и узнал много интересного. Обе они находятся в состоянии тупого отчаяния. Она говорила мне, что все отшатнулись от них, что дома у них плохая атмосфера. “Мне скучно жить, я не хочу жить”. Она серьезно говорила о самоубийстве. (…) Разговаривая с ней, я видел, что она глубоко несчастна, что мы не замечаем ее напрасно, т. к. это не просто тупица, а очень тонкая натура. Она дала мне свои стихи, и я расхвалил их и всеми силами старался разбить печальные ее мысли. Я употребил весь скудный запас своего остроумия, чтобы вызвать ее улыбку и в конце концов нашел ее даже хорошенькой. Как жалко мне их!
А я еще болтал, что страдаю! Почему? Я пользуюсь влиянием, любим дома и в школе! Дурак я просто.
Я решил во что бы то ни стало ввести их в общественную жизнь. (…) Я обещал зимой водить их на каток. Это не шутки. Так коверкаются человеческие души! У нас не должно быть обездоленных. Без товарищей и без дома можно действительно отчаяться. Можно, наконец, ради такого дела пожертвовать на время своими личными интересами.
Моя вчерашняя меланхолия пропала. Я спокоен.
Пускай Т.Ц. не любит меня! Я люблю ее и мне этого достаточно.
(…)
6. XI. Я подвел черту под рассеянным периодом своей жизни, продолжавшимся эти два месяца. Я понял, как гадка и недостойна эта рассеянная светская жизнь, не подходящая ни для моих интересов, ни для нашей эпохи.
Я упивался успехом. Мне писали, в меня влюблялись, я был ослеплен.
Недаром Пуцилло предостерегал меня от этого. Он говорил: “Любовь — это внешний блеск, главное — уважение”.
Но это время пошлых романчиков прошло. Я изменился. (…) Началось с того, что я поговорил с Германом.
Мы шли домой поздно из школы и разговорились о наших чувствах. Герман такой человек, с которым можно говорить обо всем, — это настоящий, культурный, образованный вожатый. Он разбил все мои физиологические оправдания частым влюблениям и сказал, что нам нужно на это дело смотреть не так легкомысленно: “Воспитать в себе волю. Не надо разбрасываться”.
Я всю ночь обдумывал этот разговор и решил поставить точку под прошлым. Я начал даже писать на новой странице.
Вчера был счастливый и неожиданный день. Иногда мгновенья переворачивают всю душу. Я влюбился, признался и счастлив. Это опять может вызвать улыбку, но влюблен я по-новому — просто и крепко.
Ее зовут возвышенно — Маргарита (мы зовем Рита или Марго), но она совсем не похожа на кроткую Маргариту, соблазненную Фаустом. Вся она резкая и непосредственная с ярко очерченными чертами лица.
(…)
Я раньше мало замечал. Последние дни мы делали стенгазету поздно оставались вместе. Работа сближает, и я открыл в ней много такого, чего не видел издали. Эта девушка построена по всем правилам коммунистической морали и нет в ней подлых пережитков обывательско-мещанских правил.'
(…)
9. XI. Ужасное, гнетущее настроение. Праздники прошли невесело. Седьмого ходили на демонстрацию, как всегда, только устал я больше. Видел вождей: Сталина, Молотова, Кагановича. Они стояли твердо на гранитной трибуне. Каким ничтожным ощущаешь себя в этом бессмысленном стаде людей!..
Настроение гадкое из-за очень важной для меня причины. С некоторых пор я совсем не могу писать. Есть мысли, но нет оригинальной формы для них. Ужасное ощущение: хотеть и не мочь. Наверное я больше не могу писать. Это было просто юношеское увлечение. Все блестящие надежды и мечты рухнули. Я никогда, никогда не смогу быть поэтом. Какая жестокая насмешка судьбы! У меня нет таланта.
Папа говорит, что я романтик и мистик, что я не чувствую эпохи. Это правда. Я люблю описывать только будущее и прошедшее, я не вижу героизма настоящего, или, вернее, я вижу его, но оно не вдохновляет меня. Настоящие таланты всегда чувствовали эпоху. Например, мой идеал — Гюго.
А жаль!
Кем смогу я быть? Обыкновенным, серым человеком. Пропали, пропали мечты!
Эти мрачные мысли переплетаются и с вчерашними неудачами, и, как всегда, когда я страдаю меланхолией и плохим расположением духа, я стараюсь быть вдали от всех и люблю, чтобы мной интересовались.
Вчерашний вечер, который устраивал наш отряд под моим руководством, прошел плохо. Мой доклад об Абиссинии не слушали.
Рита не понимает моего плохого настроения. (…)
Сегодня не пошел в школу из-за какой-то общей усталости. Хоть бы она догадалась прислать мне записку.
18. XI. Все идет хорошо. В классе я во главе группы нескольких ребят повел решительную борьбу против мещанских пережитков, процветающих в нашей школе. Последние дни вокруг поднимаемых мной вопросов разгорались ожесточенные споры. Вчера был устроен диспут о неофутуризме (так называется моя группа), где я в продолжительном докладе провозглашал основы коммунистической этики. Как водится, нашлись у меня и противники, которые заявили, что в пионерской организации недопустимы какие-либо фракции или общества. На это я им отвечал, что мы не фракция и не общество, что мы ничего общего с футуризмом Маяковского не имеем и являемся передовым отрядом пионерорганизации, ее активом. Спор продолжался часа три, причем в числе моих противников выступал, конечно, и Бобчинский. В конце концов, футуризм как идея победил. Осуждена в нем была только форма.
Любовь моя окончательно переродилась в дружбу. Ничто не тяготит меня теперь. Все прошедшее глупо и пошло. Мы еще не доросли до настоящих чувств. Теперь я вполне спокоен. Я нашел то, что хорошо, и то, что плохо. Я нашел высшую этику — коммунистическую, ей я и буду следовать всегда.
Читаю Вольтера — его сатирическо-философские романы. Какой тонкий и едкий юмор! Я читал эти романы только год назад, но они показались мне скучными. Лишь теперь я смог насладиться всеми прелестями их. “Задиг или Судьба” представляет собой замечательную сатиру на современный автору строй, разоблачение католицизма, высмеивание глупости сановников, борьбы партий, нелепости обрядов и обычаев. “Дитя природы” тоже показывает всю условность и лживость католицизма. Все это насыщено
