(…) Многим было очень весело, а другим очень скучно.
Мне кажется, что люди, скучающие в большом обществе, не могут отличаться широтой ума.
Бал начался танцами. Духовой оркестр Автодорожного института гремел немилосердно. Казалось, что музыканты желали выдуть в трубы все свои легкие.
Танцующие прыгали так, что в глазах рябило. Танцевали таинственные инкогнито в масках, школьные львицы и львы. Впрочем, львы крутили своих дам с яростью леопардов. Львы эти были накрахмалены, с тщательно вывязанными галстуками, в выутюженных фраках и брюках, с безукоризненной складкой и полоскающимися “чарли”.
Остальные скромно жались к стенке. Не танцующие девчонки пестрыми ленточками поместились на скамейках и наперебой работали языками. Тут же стояли серьезные и лохматые парни, считающие танцы ниже своего достоинства, по причине неумения танцевать. Эти мудрецы отличаются обычно тупой самоуверенностью и верблюжьей осанкой.
В толпе сновали и присяжные остряки, почитающие в каждом слове своем остроту. Вид у них, как у забулдыг; ходят они руки в карманы и волоча ноги за собой. Но по существу они неплохие парни.
Оркестр дудел и дудел, зажигая азартом все большее количество танцоров. Постепенно в пляс пустились и остальные девчонки, и остряки и многие другие, за исключением верблюдообразных, которые продолжали наблюдать танцы с язвительными улыбками…
Я забился в угол, боясь выставить напоказ свои таланты на этом благодарном поприще. Сердобольные девицы из десятых классов отправляли ко мне делегации (думая, что я скучаю), с приглашениями, но я наотрез отказался, отговорившись болезнью.
Наконец начался ужин. Все с шумом заняли места в большом зале. Не дожидаясь приглашения, все начали деятельно жевать. Стоял шум, заглушавший убогие выступления артистов. Я шумел не меньше других и вместе с Германом изощрялся в остроумии. Потом опять были танцы. Я опять сидел в углу и молчал и было мне весело и приятно. Я имею хорошую способность не скучать, когда много народа кругом.
В полночь прогремели трубы и директриса произнесла скучнейшую новогоднюю речь.
После поздравлений веселье достигло своего апогея и к двум часам пошло на убыль.
Вечер кончился.
4. I. Честная борьба за идею — выше всего! Выше любви, выше ненависти, выше страданий, желаний, стремлений; выше благородства и чести. (…)
Если же после долгих страданий ты добудешь желанное ценой своей крови и души, ты испытаешь высшее счастье, ты испытаешь полную меру наслаждения.
5. I. Несколько дней тому назад был у меня Зигель. (…) Еще в прошлом году он начал увлекаться религией. (…) Мы устраивали споры до ужаса схоластичные, спорили до одурения, тысячу раз повторяли одно и то же, торчали под снегом, дождем и градом целые часы. Спорили мы, забывая основную тему спора, отклоняясь к ненужным деталям; то упирались, то соглашались, не понимая того, что говорим на разных языках. Возможно, что тут сыграло известную роль упрямство, но Зигель утвердился в своих идеалистических взглядах. Он стал посещать церковь. Сначала критиковал и отрицал христианство, но потом постепенно стал принимать его. Мы с Жоркой ничего не могли сделать благодаря его упрямству.
Часто ходил он на проповеди митрополита Введенского, который некогда полемизировал с Луначарским и является теперь главой “обновленческой” церкви! (Церковь всегда умеет приспособиться к обстоятельствам).
Введенский этот несомненно человек убежденный и к тому же замечательный оратор. Я раз присутствовал на его проповеди. Говорил он убежденно, спокойно, несколько туманно. Глаза его блистали каким-то фанатическим огнем.
Под влиянием этого проповедника Зигляша ударился в Евангелие и… “докатился”.
Теперь он принимает христианство целиком, не рассуждая и не критикуя. (…)
Говорили мы очень много. Наши с Жоркой рассуждения неважны, т. к. могут быть всегда изложенными. Сейчас я изложу выводы Зигеля в виде кратких положений, прибавив к ним некоторые свои примечания.
1. Вселенная — создание бога. Бог — дух вне пространства и времени. Мы являемся частицей его.
2. Христос — бог, перевоплотившийся в образ человека, чтобы спасти человечество. Своими страданиями он искупает грех.
Здесь много нелепостей. Во-первых, как может верить астроном нелепому мифу о создании вселенной? Во-вторых, явное противоречие в понятии бога. Кроме того, курьезы: как может бог страдать? Почему, если он всемогущ, он не может освободить человечество от греха?? И еще нелепость: значит, Зигель должен верить и в черта, и в ад, и в сковородки?
3. Единственная цель жизни человека — любовь, вера и служение Христу и христианству.
Примечание: полнейший пессимизм и фанатизм. Что лучше — неверующая в Христа добродетель или любящий его грешник? Что будет, если все станут добродетельными?
4. Единственная этика человека — христианская добродетель.
Примечание: что может быть подлее этого: брачная мораль, иезуитизм и др. подлейшие вещи?
Правила, противоречащие всякому чувству, человеческой природе. Не гнусно ли все это?
И, наконец, самый вредный и гадкий вывод:
5. Все неверующие — полулюди! (…)
Кем-то он будет? По каким каналам потечет его мысль? Утонет ли он в узком фанатизме или дойдет до атеизма?
Мы с Жоркой, рассуждая после, не могли решить этого. Время покажет. (…)
Взгляды Зигеля угрожают нашей дружбе. (…)
А все же я преклоняюсь перед его верой и честностью.
6. I. Утром отправился к Червику, но не застал его дома. Желая освежиться, отправился бродить по улицам с тайной надеждой встретить “ее”.
Блуждая по улицам, люблю я наблюдать людей: их движения, выражения лиц. Порой выискиваю смешных, похожих на действующих лиц знакомых пьес.
Сегодня я стал искать осмысленные лица, дающие впечатления ума и проницательности.
К удивлению своему, на всех почти лицах читал я отпечатки тупости и животности. Попадались люди и с умными лицами, но не было на них осмысленности. Поразило меня только одно лицо (не пугайся, милейший дневник: оно принадлежало не девушке), лицо ребенка лет пяти. Умные коричневые глаза его смотрели спокойно и понимающе, будто прост был им весь этот огромный, непостижимый мир, который их окружает.
Но кто знает! Может быть, ребенок проницательнее мудреца, может быть, ему понятно многое, что непонятно нам. Ведь осмысленность — это соединение ума и души. А у кого самый чистый ум и самая непорочная душа, если не у ребенка?
“Пора понять, что в мирозданьи, куда ни оглянись — вопрос, а не ответ”.
(…)
10. I. Истинное остроумие должно вызывать не грубый смех, а тонкую улыбку. (…)
Последний день каникул! Завтра школа, занятия, ребята, она! Скорее!
Сегодня был на заключительном вечере детского “Фестиваля искусств”.
Хорошо было, радостно.
Артисты все хорошие, добрые, видно, что выступают с удовольствием.
Как жаль, что не умею я выразить тех радостных чувств и дум, которые возникли у меня на этом вечере.
О, наша чудная, единственная, счастливая страна!
(…)
13. I. (…) В школе весело. Я, Вовка и Слепян выпускаем рукописный “Веселый альманах”.
Халдеи и фискалы, конечно, не будут в него посвящены.
14. I. Вчерашний вечер был для меня знаменательным. Давно не испытывал я чувства такого глубокого счастья, которое испытано мною было вчера!
