- Хотя вы можете взять это, - предложил Олег Георгиевич, аккуратно державший кончиками пальцев цепочку, на которой мерно раскачивался небольшой красновато-фиолетовый камешек. Взмахнув рукой, он бросил украшение Шмакову, и тот, все еще нелепо улыбаясь, машинально поймал его, сжав камешек в кулаке. Тотчас улыб-ка сползла с его лица, Шмаков, сглотнув, уселся прямо на пол, съехав спиной по сте-не, и, уронив подвеску, обхватил голову руками.
- Господи, вы даже не представляете, насколько все хреново! - глухо простонал он, раскачиваясь. - С утра до ночи, с утра до ночи... ездят, как хотят!.. Людка, так вообще... в школу вынь да положь... а ремонт так вообще!.. и балкон стеклить... а сантехника так вообще!.. да я их... у-у, сучья жизнь!..
Наклонившись, Шмаков уткнулся лицом в согнутые колени, продолжая стонать. Ейщаров подошел к нему и кусочком замши осторожно поднял подвеску, аккуратно завернул и спрятал в карман.
- Это минут на десять, - сообщил он Михаилу, который смотрел на причитающего сержанта с каким-то священным ужасом. - Пошли, чего застыл?
- Никогда, - просипел шофер, - никогда не вздумай мне всучить эту побрякушку!
- Не обязательно, что на тебя она подействует так же, - Ейщаров подтолкнул его к выходу. - Этот александрит всего лишь высвобождает скрытые эмоции. У тебя они наверняка совершенно другие.
- Бедняга! - сказал Михаил и бегом покинул коридор, подгоняемый головой Шталь, мерно стукавшейся о его позвоночник. Ейщаров торопливо вышел следом. Дежурный все так же безмятежно спал на своем столе. Олег Георгиевич осторожно вынул перстень из его пальцев, и дежурный, не просыпаясь, пробормотал:
- Если б не предписание... сам бы отдал... сам...
- Вы даже не представляете, как я вас понимаю, - тихонько заверил Ейщаров и за-крыл за собой дверь.
* * *
Человек, лежавший на гостиничной кровати под измятой простыней, пытался от-крыть глаза, причем сделать это так, чтобы открывание глаз прошло безболезненно для головы. Очевидно веки были соединены с каким-то жутким механизмом внутри черепа, запускавшемся при малейшем их движении, отчего человек немедленно на-чинал чувствовать себя асфальтом, который взламывают отбойным молотком. Нако-нец, кое-как ему удалось открыть правый глаз. Левый открываться не желал, и ле-жавший решил пока ограничиться одним глазом. Он увидел мутную картину, пред-ставлявшую из себя лимонный потолок и люстру в виде хрустальных колокольчиков. И то, и другое было совершенно незнакомо. В этот момент снова заработал механизм в голове, и человек, поспешно зажмурившись, попробовал предаться воспоминаниям. Но сделать это не удалось. Воспоминаний не было. Застонав, человек сжал ладонями виски и перевернулся на бок. От этого движения в голове неожиданно всплыло имя: Эша Шталь. Поразмышляв с минуту, лежавший пришел к выводу, что это имя его собственное и попытался поискать в темной яме памяти какие-нибудь ассоциации. Через десять минут он вспомнил все, что происходило неделю назад, через пятна-дцать смутно вспомнил позавчерашний день. Кажется, было очень весело, даже не-смотря на то, что день завершился на тюремных нарах. Кажется, там тоже было очень весело. Дальше в памяти вновь зияла дыра, потом почему-то следовала ванна с холодной водой, в которую ее кто-то усиленно макал, и чей-то знакомый голос недо-вольно говорил:
- Мне нужно, чтоб ты ее в чувство привел, а не утопил!
- Как я это сделаю?! - возмущался чей-то другой знакомый голос. - Даже я нико-гда так не надирался!
Кажется, потом ее все-таки утопили.
Эша Шталь, окончательно осознавшая себя Эшей Шталь, решила, что это был ночной кошмар, снова открыла один глаз и взглянула на хрустальные колокольчики. В тюремных камерах нет никаких люстр. Значит, она не в камере. Тогда где? При-поднявшись, она решительно откинула простыню, тут же взвизгнула и дернула про-стыню обратно, закрывая обнаженную натуру. Панически огляделась. Комната с не-хитрой обстановкой была совершенно пустой. Рядом с кроватью на стуле висел длинный шелковый халат, разрисованный незабудками, а возле ножки стула стояла ее спортивная сумка. Поверх сумки лежала цепочка с хризолитом, и Эша, потянув-шись, поспешно схватила ее и надела на шею. Едва камень коснулся ее кожи, Шталь ощутила всплеск радостных эмоций, после чего хризолит немедленно превратился в сгусток укоризны, отчего-то напомнив ей Полину. Эша успокаивающе прижала его ладонью, потом, косясь на дверной проем, быстро набросила халат и вскочила, тут же вновь схватившись за голову. Комната качнулась, Эшу повело вправо, и она, сде-лав несколько мелких шажков, встретилась с дверным косяком и накрепко за него ухватилась. Осторожно выглянула в коридор, потом, цепляясь за стену, сделала не- сколько шагов в сторону кухни и остановилась, мрачно глядя на человека в джинсах и легкой рубашке, который сидел на табуретке спиной к ней и, попивая пиво, читал газету. В раскрытое окно заглядывал яркий летний день, и Эша, прищурившись, при-крыла глаза ладонью, потом едва слышно прошелестела:
- Что вы делаете в моем номере?
- Это мой номер, Эша Викторовна, - заметил человек, не оборачиваясь.
- Ладно. Тогда что я делаю в вашем номере?
- Трезвеете, - Ейщаров повернул голову и взглянул на нее с отчетливым снисходи-тельным презрением. - Ай-яй-яй, Эша. Ай-яй-яй.
- Чего... яй?! - Шталь опустила руки, пытаясь стоять без помощи косяка, но ее тут же качнуло к другой стороне дверного проема. Ейщаров хмыкнул.
- Вы очень плохо себя вели, Эша. Учтите, что больше я вас из тюремной камеры вынимать не буду.
- Я вас и не просила! - парировала Шталь, стараясь сфокусировать взгляд на его лице. - Раз вынули, значит вам было надо... - она вспомнила свое пробуждение и взвизгнула: - Вы видели меня голой?!
- Угу, - Олег Георгиевич перелистнул газету. Эша подбоченилась, постаравшись сделать это изящно, но потеряла равновесие и чуть не рухнула на пол.
- И как?
- Ничего особенного, - Ейщаров потянулся за пивом. Эша презрительно передер-нула плечами, после чего скорчила рожу, высунув язык. Плохо контролируемая гри-маса получилась настолько ужасной, что Олег Георгиевич, обернувшись, сказал: 'О, Господи!' - и чуть не выронил бутылку.
- Вы не имели права, - Эша ладонями принялась разглаживать лицо, - не имели права вынимать меня откуда-то ни было, не имели права засовывать меня сюда и уж, тем более, раздевать, а потом заявлять, что в этом нет ничего особенного! Какую часть фразы 'Я увольняюсь' вы не поняли?!
- Вы это сказали сгоряча, - невозмутимо заявил Ейщаров, вставая.
- Нет, не сгоряча! Я это очень тщательно обдумала именно в тот момент, когда с Говорящего сваливалось его лицо! - Эша, скривившись, схватилась за голову. - Кста-ти, как Глеб?
- С ним все в порядке. Удивлен, что вы спросили.
- Да ты... - вспылила Эша, крепче сжимая голову в ладонях, точно боялась ее по-терять, - да вы!.. да пошли вы!.. я вас... - Эша попыталась придумать какую-нибудь страшную кару, но не смогла и только пророчески погрозила указательным пальцем. - Бойтесь, бойтесь мартовских ид, господин Ейщаров!
- Сейчас июль, - заметил Олег Георгиевич. - Перестаньте валять дурака! У меня есть для вас серьезное поручение.
- Тогда подойдите поближе, - попросила Эша, и Олег Георгиевич вздернул брови:
- Плохо слышите с похмелья?
- Нет. Просто, возможно мне повезет и меня стошнит на вас, - сообщила Эша, по-шатываясь. Ейщаров протянул руку и, поймав ее за подбородок, запрокинул ей голо-ву и внимательно заглянул в глаза, потом сморщился и свободной рукой что-то вы-тащил из кармана.
- Сколько же алкоголя вы поглотили за эти дни, Эша?! Прошла уйма времени, а вы все еще лыка не вяжете! Мне нужно, чтоб вы немедленно пришли в себя!
