человеческий голос не пронзал пустоту покинутого города. В воздухе, словно диковинные бабочки, порхали шарфы, рубашки, плащи, брюки, привольно размахивая различными деталями. Вдоль бордюра бесконечным строем стояла, греясь на солнышке, обувь. Сквозь оконные стекла проезжающих автобусов и трамваев виднелись стиральные машинки, комоды, телевизоры, пылесосы, с удобством разместившиеся в пассажирских креслах - и кресла были не против. Деревья радостно тянулись к солнцу - чудо-деревья, увитые золотыми цепями, увешанные люстрами и бра, и кольца с чистейшей воды драгоценными камнями обнимали тонкие веточки. Многие двери облегченно покачивали незапертыми створками - они устали быть закрытыми. В бутылках билось плененное вино - ему хотелось на свободу, но бутылки лишь стяжательски поблескивали, не желая расставаться со своим сокровищем. Посуда наслаждалась своей первозданной чистотой, а ковры - своим безупречным ворсом и яркими узорами. Зажигалки зажигались, когда им вздумается, и несколько домов уже были охвачены пламенем и были не прочь сгореть, а огонь был не прочь пожрать их. И дул ветер во всех направлениях, неся на своих крыльях и дождь, и снег, и жару, и трепетали на нем занавеси и книжные страницы, и дремал асфальт, и хлестала берег пощечинами волн старая река, не ведавшая прежде ни единого шторма. Все шептало, бесновалось, наслаждалось, ворчало, грезило и предавалось воспоминаниями, но никто не скучал по людям, словно их и не было никогда. Эша медленно поворачивалась вокруг себя - и везде были лишь вещи и стихии, и в ушах у нее билось обезумевшее сердце города, из жил которого навсегда утекла человеческая жизнь.
Только лишь Эша Шталь осталась.
Зачем - непонятно.
Мимо прокатился, подпрыгивая, футбольный мяч - и не остановился. Пролетавший невесомый платок точно невзначай обвился вокруг ее шеи и тотчас упорхнул, будто побрезговав. Ничто не замечало ее. Ничто не обращало на нее внимания, и вдруг ей стало ясно, почему. Она была лишь предметом. Теперь вещи были живыми, это был их мир, и с их стороны было бы нелепо предположить, что у человека под названием 'эша шталь' есть мысли и чувства. От эши шталь и прока-то нет никакого. Так, сойдет, для декоративности.
Не выдержав, Эша пустилась наутек - прочь из этого жуткого места, но, не пробежав и десятка метров, споткнулась и шлепнулась на асфальт, и тот вдруг подпрыгнул под ней, словно пружинный матрас.
- Вставай! - сказал асфальт ейщаровским голосом, и ее снова подбросило. - Эша! Проснись!
Эша распахнула глаза и испуганно уставилась на склонившегося над ней Олега Георгиевича. Его волосы были взлохмачены, перепачканная в крови рубашка висела клочьями, а яркие глаза казались непривычно бледными, выцветшими.
- Да просыпайся же! - он опять встряхнул ее, и сон с Эши слетел окончательно. Она подскочила, хрипло взвизгнув:
- Что?! Где?!
- Тихо! - Ейщаров зажал ей рот ладонью. - Беда. Как самочувствие? За рулем усидишь?
- А что?.. - Шталь решительно освободила губы от ейщаровской ладони.
- У нас эпидемия, - он выдернул ее из постели. - Пошли, пошли!
- А где?..
- Кроме нас с тобой никого не осталось, - Ейщаров подтащил ее к двери и, придерживая за собой, осторожно выглянул наружу. - Посажу тебя в машину - и дуй прямиком в Шаю. Там сейчас только шесть Говорящих - из зараженных, новенькие, ситуацией не владеют. Пока меня не будет, проследи там за всем...
- Но я...
- Справишься. Я позвонил в офис, едь прямо туда. Все ясно?!
- Мне ничего не ясно! - Эша вцепилась в остатки ейщаровской рубашки. - Что случилось?!
- Мы забирали зонты... и что-то пошло не так, - Олег Георгиевич провел ладонью по всклокоченным волосам, потом сплюнул прямо на пол. Эша окончательно осознала чрезвычайность ситуации. Ейщаров - человек практически интеллигентный и не станет плеваться, не будь ситуация чрезвычайной. - Он что-то сделал - и я не могу понять, что. Понимаю только то, что мы его чертовски недооценили.
- Вы сказали эпидемия. Какого рода? Все влюбились в зонтики?
- Сейчас сама увидишь, - Ейщаров шагнул в серенькое дождливое утро и потянул Эшу за собой. На мгновение Шталь уперлась. Ей не больно-то хотелось знать, что там.
Ливень стал еще интенсивней, хотя, казалось, это уже невозможно. Отдельные капли уже не различались - струи были похожи на серебристые прозрачные провода, плотно стянувшие город с низким небом, и люди, бродившие и стоявшие неподвижно неподалеку от дома, казалось, пронзены этими проводами насквозь, пришиты к Малым Сосенкам, и деваться им уже некуда. Эша не сразу разобрала произошедшей с ними перемены - откуда-то сбоку вывернулся вдруг человек, мокрый насквозь, схватил ее за руку, затряс.
- Мне не с кем говорить, не с кем, они всех забрали!..
Его глазницы были до краев наполнены диким сизым пламенем - сплошной, ослепительный огонь, который, казалось, вот-вот выплеснется из своего слишком тесного ложа и хлынет по человеческому лицу, пожирая все на своем пути. Эша, пискнув, хотела было вырваться, но Ейщаров уже пришел на помощь - ее рука вдруг оказалась на свободе словно сама по себе, а безумец отлетел в сторону - тоже словно сам по себе. Судя по тому, как невежливо обошелся с ним Олег Георгиевич, он явно не считал того собратом своих Говорящих.
- Что это такое?! - взвизгнула Шталь, шарахаясь в сторону, но там наткнулась на женщину, глаза которой полыхали таким же яростным огнем. Обеими руками женщина держала зонт, подняв его высоко, словно это был олимпийский факел, ее губы быстро-быстро беззвучно шевелились, мокрая одежда облепила тело, а то, что раньше было прической, свисало на левое ухо нелепым, бесформенным комом. Эша потрясенно застыла, опознав в женщине одну из ейщаровских секретарш Нину Владимировну.
- Назад! - рявкнул Ейщаров где-то сбоку сквозь отчетливый звук ударов, в ту же секунду Нина Владимировна чуть наклонила голову, и горящие беззрачковые глаза увидели Шталь. Ее руки дернулись, перемещая зонт в пространство над шталевской головой, но Олег Георгиевич одной рукой перехватил Эшу поперек туловища и в последний момент выхватил ее из-под надвигающегося зонта.
- Не давай им так делать! - рявкнул он и толкнул ее к обочине - туда, где приветливо поблескивала мокрыми синими боками родная 'фабия'. - Ключи в замке!.. Пошла, пошла!..
Шталь послушно кинулась к машине, спотыкаясь, озираясь и то и дело проворачиваясь вокруг себя, смятенно разглядывая заполонивших улицу людей. Большинство неподвижно стояло под зонтами, некоторые бестолково бродили взад-вперед, слепо натыкаясь друг на друга, несколько человек молча выдирали друг у друга зонты, издавая потусторонние подвывающие звуки, и у всех глазницы источали зловещее сизое сияние. Не было больше не первого поколения, ни второго, ни обычных людей - все стали едины. Она миновала Михаила, выглядевшего невероятно нелепо под дамским зонтиком в цветочек, увернулась от Славы, который бездумно шел куда-то, качая головой самому себе, обогнула Глеба и Григория, которые занимались пьяно-сонным перетягиванием зонта, а перед следующим человеком, застывшим возле бордюра, остановилась, задохнувшись от ужаса и злости. Даже жуткий огонь в глазах не мог нарушить особого беззащитного выражения знакомого лица. Сева - мокрый, чужой, окаменевший.
- Как вы могли?! - в бешенстве крикнула Шталь, поворачиваясь туда, где остался Ейщаров. - Как вы посмели притащить его сюда?!
- Не стоит обвинять Олега Георгиевича и его людей в том, что они попались как идиоты. Это ведь такая мелочь, - произнес ейщаровский голос откуда-то из гущи толпы. Голос был негромким, но Шталь услышала его и сквозь ливень, и сквозь звуки потасовок. И едва отзвучало последнее слово, как все вдруг стихло, и все бродящие застыли, и даже мощный шум дождя превратился в нечто слабошелестящее и незначительное. А потом толпа расступилась, и Ейщаров неторопливо вышел вперед. Его лицо странно оплыло и чуть сползло набок, в темных волосах тут и там проросли русые пряди, отчего голова бывшего начальника казалась побитой сединой. Одно плечо стало массивней другого, кроме того, Ейщаров значительно прибавил в росте и теперь представлялся некоей карикатурой на самого себя.
- Лжец! - потрясенно выдохнула Эша, дернулась назад и вжалась спиной в холодный бок 'фабии'. Лже-Ейщаров ухмыльнулся.
