переходи на ночной режим. То, что я вот ночью здесь – это не из-за солнечной аллергии. Просто по ночам аппетит разыгрывается, такой уж у меня обмен вещёств, сова я.
И, наконец, удовлетворившись сказанным, вампир отбыл восвояси.
Игорёк перевёл дыхание, взял со стола вампирскую визитную карточку. Карточка была самая обыкновенная. 'Иван Ильич Мармышев, ЧП «Автоприбор», генеральный директор', – там значилось. И адрес имелся, и телефоны, факсы, электронная почта, интернет-адрес. Игорёк изобразил на лице деловитую серьёзность и сунул визитку в карман. Огляделся. Мелкий всё народец вокруг. Из ночи в ночь клубятся и клубятся, то есть клубуются, одним словом, зря живут. Хоть бы кровь пили. Настоящую. А пьют кровь из людей фигуральную, энергетические вампиры. С одной такой примадонной поговоришь – потом целый день ничего не сочиняется, даже на заказ.
Уже ощущал он себя настоящим бессмертным, человеком, которому на всех и вся плевать, и который, как это только что продемонстрировал вольный художник, вампир Иван Ильич, может брать чужую кровь, не спрашивая на то ничьего разрешения. Нет, чужой крови Игорёк по-прежнему не желал. Но, поймав кураж от распахнувшихся внезапно перспектив, желал чего-то настоящего, дерзкого. Не пьяно?бессмысленного, как вот давеча он ударил какого-то там бизнесмена Колю, а настоящего, осмысленного, хладнокровного, изощрённого в своём цинизме. Чтобы одним единым ударом навсегда убить в себе стыд и глупые комплексы. Стать, наконец, Игорем, а не Игорьком-Игорюнчиком, Игорёшой, чёрт бы его побрал!
Игорёк попытался садануть в свою омерзительную челюсть, в свою тошнотворную рожу, но с первого раза промахнулся. Второй раз пробовать не захотел: ему сделалось жалко себя, и рожа вдруг показалась вполне приличным лицом. Недаром бабы его любят...
Но только никого не убивать! А то посадят на пожизненную. И как это будет выглядеть? До разрушения всех тюрем или до какой-нибудь очередной революции? Нет, нужна всё же осторожность. Хладнокровнее надо быть, порассудительней. Вон, как Иван Ильич. Сумел человек устроиться. Целый генеральный директор. Небось, сосёт у государства финансы, как ту кровь из «источников», и рад уже третье столетие. Вот такого можно уважать. А все эти Артемии, все эти тусовщики... Как они осточертели с их клиническим нарциссизмом. Или только начинающие звёздный путь – выйдет какая-нибудь сопливка под руку с износившимся продюсером на люди, улыбнётся улыбкой невинного младенца и вдруг заявит: 'Красота – это нечто трагическое'. Давить их надо... А впрочем, к чему давить? Сколько им там осталось? Сегодня – звезда, а завтра в гробу.
Игорёк от мысли, что звёзды живут так коротко, словно кролики или насекомые, расхохотался. И ещё долго не мог успокоиться, уже и не хохотал, а так, посмеивался, потом уж и прихихикивать стал. Кончил смеяться едва слышным похекиванием. Отерши рукавом неожиданные слёзы радости, может, даже счастья, он обнаружил, что зверски проголодался.
Нашёл взглядом официанта, поманил, заказал, чего душа желала. И с аппетитом откушал.
Насытившись, посидел минуток с десять, разглядывая людей, словно каких-то подопытных мышей; улыбнулся, промычал: 'Ну-ну... Что день грядущий нам того?.. Баиньки, старик, в постельку, по домам'. Довольный собой, вышел на улицу, сел в дежурившее у «Сверчка» такси и велел везти себя домой. Не к Артемию, а к себе. К подъезду хрущевки, к родным холостяцким пенатам.
Игорёк свои доходы хранил в немецком банке, стараясь не роскошествовать и по возможности жить за чужой счет. Оттого не стремился улучшать жилищные условия. Такие статусные вещи, как большая квартира на Тверской или Кутузовском, «бентли» или «лексус» его никогда не интересовали.
И теперь однокомнатная берлога представала в пьяных его мечтах местом, откуда должен явиться миру могучий, прекрасный бессмертный человек. Чтобы удивить мир, чтобы встать, эдак, посреди огромной толпы, потребовать включить все микрофоны и телекамеры и произнести: «Люди – вы тараканы!». А потом полной грудью вдохнуть сырой и холодный воздух этого иллюзорного мира, на который он променял пустоту Вселенной.
Жизнь – ты прекрасна!
2
Квартира Игорька была дико запущенной. В сарай она превратилась ещё во времена советской власти, при своих прежних хозяевах, пенсионерах. Деньги на квартиру Игорёк раздобыл, спалив нечеловеческие запасы душевных сил. В девяносто первом набрал у государства кредитов, послушавшись совета мудрого Артемия, который утверждал, мол, через три года вернёшь тремя коробками спичек. Все эти годы Игорёк мучался страшно. Чудилось ему, что «попал на счётчик», и тот неумолимо отсчитывает часы и дни до расплаты. Но кредитная эпопея завершилась благополучно, и он действительно выплатил сущие копейки.
Из-за страхов и переживаний Игорёк махнул рукой на ремонт и не стал себя утруждать. Да и зачем музыканту удобства? Композитору необходимо убежище от мирской суеты, вдохновение и качественный инструмент. А также много бегать по разным организациям: пристраивать свои шедевры или искать заказы. Со временем Игорёк дошёл до эсклюзивных заказов новых русских на гимны их фирм, до торжественных ораторий, маршей, величальных песен на дни рождения, свадьбы, юбилеи и другие выдающиеся события в жизни заказчиков.
Поэтому, как висели линялые, во многих местах отклеившиеся обои, так и продолжали висеть, всё больше отделяясь от стен; как стояла стопками на полу отпавшая в ванной плитка, так и оставалась стоять; однообразно капало из протекающих кранов, а бачок иногда самопроизвольно спускал воду. Мебели в квартире имелось в обрез: старый диван, стол, три стула, жутковатого вида кресло да стеллаж с виниловыми пластинками, которых Игорьку было жаль выбросить, раритеты, как ни крути. На кухне тарахтел древний холодильник-'мыльница', сотрясая пол; обеденного же стола не было вовсе. Обычно Игорёк ставил на одну табуретку кастрюлю или там сковородку, сам садился на другую, и так кушал.
Из музыкальных инструментов в квартире в настоящее время имелся лишь баян.
Проснулся Игорёк посреди дня. С полчаса валялся на диване в ожидании похмелья, однако похмелье не наступило. Задерживалось. Это стало беспокоить, и он поднялся. Забрёл в ванную, принялся изучать своё лицо в зеркале: цвет кожи, степень одутловатости и синевы под глазами. Потом стал рассматривать зубы, и так и эдак открывая рот и наклоняя голову. Дыхнул на зеркало, понюхал, чем пахнет отражённая струя. Вонь должна была стоять немереная, ведь зубы он не чистил со вчерашнего утра, а выпил столько, что никак не могло выветриться. Но оказалось, что пахнет чрезвычайно стерильно. Да и мешков под глазами не было, и глаза не сошлись в щёлки. Это-то и беспокоило.
Несколько мгновений Игорёк тупо созерцал опасную бритву. 'Побриться, что ли?' – подумал он. Принялся бриться, и, намыливая кадык, как-то пристальней, чем обычно, разглядывал себя в зеркале. И бритвой водил медленней и выбривал тщательней.
Умывшись, вернулся в комнату и стал думать, что же теперь предпринять. Во-первых, как должен измениться его имидж, как ему держать себя в обществе, в кругу друзей и подруг? Во-вторых, само по себе бессмертие штука, конечно, знатная, нужная, но как её применить? Уголовный кодекс не знает исключений для бессмертных. Да и, в-третьих, так ли уж он бессмертен, как его уверяли?
Он прошлёпал, как был в трусах и дырявых тапочках, на кухню. Поставил на огонь чайник. Чайник закипел, Игорёк высыпал прямо в него полпачки чая, которая бог знает сколько времени провалялась в кухонном шкафу. Игорёк взял кружку, налил тёмно-коричневой жидкости, подошёл к окну и засмотрелся на двор. Внизу, под окнами, валялся какой-то строительный мусор, торчала арматура, куски дерева. Игорёк подумал, что если на это дело упасть с четвёртого этажа, то уже будет наверняка. Рука потянулась к оконной раме, к защёлке. И Игорька осенило: пора бы, наконец, проверить своё бессмертие, испытать сей дар на прочность.
Он шарахнулся от окна, расплёскивая на ноги чай. Ну их на фиг, такие эксперименты. Уселся на табуретку и постарался успокоиться.
Вдруг его как током ударило. Мокрые пятна на тапках, влага стекает по голой ноге – а ведь это крутой кипяток! Это же должно жечь невыносимо. Однако никаких ощущений.
Игорёк не удержался и осторожно окунул в кружку палец. Никакой боли! Словно у чая – у кипятка! – комнатная температура.
– Я бессмертен! – заорал во все лёгкие Игорёк. – Контракт действует!!!
Игорёк поставил кружку на табуретку, вернулся на диван. И вновь стал размышлять. Итак, третий проблемный пункт, вроде бы снимался. Но только 'вроде бы'. 'Кипяток мне не страшен. Но если, скажем,
