избавил отца от необходимости приносить в жертву собственного сына. Но я как-то не могу представить полковника СС Адольфа Восса в роли Господа Бога, так же как сомневаюсь, чтобы Адаму Кельно пристала роль Авраама. Есть непреложный факт— Восс отнюдь не передал Адама Кельно в руки Отто Фленсберга, чтобы тот проводил над ним свои эксперименты. У Адама Кельно была возможность внимательно присмотреться к порядку вещей, и он не пытался противиться ему. Он совершал все свои деяния, не колеблясь, не подвергаясь запугиванию, не слыша угроз в свой адрес.
Вы слышали его показания, как он отказался делать смертельные инъекции фенола в сердце заключенным. И что же с ним случилось после этого? Как он был наказан? Он отлично знал, что врачей не расстреливают и не отсылают в газовые камеры. Он знал это!
Вы можете предположить, что человек с таким грузом на совести, как Адам Кельно, должен был бы молчать всю жизнь, чувствуя себя счастливым, если совесть не будет доставлять ему мук раскаяния, и уж, во всяком случае, двадцать пять лет спустя он не стал бы вытаскивать на свет старые дела.
Он пошел на это, будучи глубоко уверенным, что они никогда не предстанут перед миром. Но, увы, перед нами лежит медицинский журнал, записи в котором разоблачили одну его ложь за другой
Может ли любой присутствующий здесь отец, у которого есть дочь, забыть девочку Тину? У Тины Бланк-Имбер были отец и мать, которым довелось пережить холокауст, и они знали, что их дитя было убито, как подопытное животное. И убил ее не немецкий врач — нацист, а поляк, союзник. И случись нечто подобное с нами и знай мы, что английский врач убивал наших детей как бесполезных существ, после того как они были искромсаны им с жестокостью мясника... мы знали бы, что делать с ним.
Я согласен, что Ядвигский концентрационный лагерь представлял собой самое страшное из того, что можно было бы себе вообразить. И тем не менее, уважаемые члены суда присяжных, жестокость человека к своим ближним насчитывает столько же веков, сколько существует человечество. Но если даже в Ядвиге не было места гуманности, это никому не давало права отбрасывать нормы морали, религии и философии, которые обязывают человека быть достойным представителем рода людского.
Вы слышали показания других врачей Ядвигского концентрационного лагеря, и двое из них были самые отважные и благородные женщины, которых когда-либо видел английский суд. Одна — еврейка и член коммунистической партии, а другая — истинная христианка. Что произошло, когда Восс обрушился с угрозами на доктора Вискову? Она отказалась подчиниться ему, полная готовности покончить с собой. И доктор Сюзанна Парментье... и она была в самых глубинах ада Ядвиги. Напрягите память — вспомните, что она ответила доктору Фленсбергу.
И перед вами предстал самый отважный из всех. Самый обыкновенный человек. Учитель романских языков из маленькой польской гимназии. Даниэль Дубровский, который отказался от всех радостей существования, чтобы молодой человек получил возможность дождаться нормальной жизни.
Досточтимые члены суда, наступает такой момент, когда жизнь отдельного человека теряет смысл, если она направлена на уничтожение и убийство своих ближних. Эта та демаркационная линия моральных убеждений, которую человек не имеет права преступить, если хочет и дальше считать себя членом человеческого сообщества, — где бы это ни происходило, в Ядвиге или Лондоне.
Граница эта была перейдена, и нет искупления этому поступку. Антисемитизм — это бич человеческого рода. Каинова печать, лежащая на всех нас.
Ничто не может оправдать Кельно за совершенные им преступления. Он потерял право на наше сочувствие. И я считаю, что британский суд присяжных не может воздать ему ничего, кроме презрения, — и самой мелкой монеты государства.
38
— Члены суда присяжных, — сказал Энтони Гилрой, — мы подошли к концу месячного судебного слушания, которое может считаться самым длинным в британской истории процессом по обвинению в клевете. Представленные нам доказательства никогда ранее не подвергались рассмотрению в суде по гражданским делам, и многие из них полны противоречий. Будущие поколения будут считать Ядвигский концентрационный лагерь одним из самых больших преступлений против человечества. Но мы собрались тут не в качестве трибунала для осуждения военных преступников. По существующим в Англии законам мы рассматривали гражданское дело.
Непросто было подвести итоги сложного и запутанного разбирательства, но судья Гилрой справился с этим с привычным для него блеском, дав представление, какими статьями гражданского кодекса надлежит руководствоваться членам суда присяжных, выделив безупречные доказательства и обратив внимание на те, к которым следует отнестись с сомнением. Напутствие его длилось полтора дня заседаний, после чего он возложил ношу вынесения решения на присяжных.
В последний раз поднялся Томас Баннистер.
— Милорд, мне бы хотелось, чтобы вы обратили внимание на два аспекта. Можете ли разъяснить их подробнее перед тем, как суд удалится?
— Да. Первым делом вы должны вынести решение в пользу истца или ответчика. Если вы примете сторону доктора Кельно и сочтете, что он стал жертвой клеветы, вы должны определить сумму полагающегося ему возмещения.
— Благодарю вас, милорд.
— Члены суда присяжных, — сказал Гилрой.— Большего сделать я не в силах. Теперь вам ясна задача, которую вы должны решить. Обсуждайте ее так долго, сколько вам потребуется. Мой штат сделает все, дабы вы были обеспечены всем необходимым в виде пищи и прохладительных напитков. И последнее. Правительство Польши через своего посла обратилось с просьбой предоставить в его распоряжение медицинский журнал как документ большой исторической важности и хотело бы, чтобы он, вернувшись в страну, занял подобающее место в одном из музеев. Правительство Ее Величества удовлетворило просьбу. Польский посол выразил согласие, чтобы журнал был предоставлен в распоряжение суда, когда он будет выносить решение. Убедительно прошу вас обращаться с ним с предельной осторожностью. Постарайтесь, чтобы на страницах не было крошек, следов пепла и пятен от кофе. Мы не должны давать будущим поколениям поляков основания обвинять английский суд присяжных в легкомысленном обращении с документом. Теперь вы можете покинуть зал суда.
Только что миновал полдень. Двенадцать заурядных английских граждан покинули зал суда, и за ними закрылась дверь совещательной комнаты.
Адам Кельно и Абрахам Кэди завершили свою битву.
В половине второго Шейла Лем ворвалась в комнату и сказала, что присяжные возвращаются. Коридор был забит газетчиками, которые были вынуждены повиноваться строгому запрету фотографировать или брать интервью в стенах суда. Но один из них оказался не в силах противиться искушению
— Мистер Кэди, — сказал он, — не считаете ли вы, что краткое время, в течение которого отсутствовал суд, означает, что вы победили?
— В этом деле не может быть победителей, — ответил Эйб — Все мы потерпели поражение
Протолкавшись сквозь толпу, он и Шоукросс оказались рядом с Кельно.
Гилрой кивнул помощнику, который пригласил в зал членов суда.
— Пришли ли вы к соглашению относительно вердикта?
— Да, — ответил старшина суда присяжных.
— Принят ли он единодушно?
— Да.
— Поддержали ли вы требования истца, сэра Адама Кельно, или же ответчиков, Абрахама Кэди и Дэвида Шоукросса?
— Мы вынесли решение в пользу истца, сэра Адама Кельно.
— И пришли ли вы к соглашению относительно суммы возмещения нанесенных ему убытков?
— Пришли.
— Какова же эта сумма?
— Мы присудили в пользу сэра Адама Кельно полпенни.
Анджела ворвалась в кабинет, где недвижимо сидел Адам.
