оказаться там?
Весь мой вид свидетельствует об обратном, и я отвожу глаза.
Что со мной творится? Когда мама рядом, все в порядке, но как только я остаюсь с отцом наедине, я теряю всю свою решимость, логику, здравый смысл и сообразительность!
И он прекрасно это знает!
— Мне кажется, мы с мамой не так уж много тебе запрещаем, чтобы не сомневаться, что тебя можно спокойно оставлять одну.
— Я… я просто хотела…
—
Он умолкает, не закончив фразу. Взгляд его снова становится рассеянным. Он бросает окурок на землю и расплющивает его подошвой ботинка.
У меня в голове вертится множество ответов, но я молчу, инстинктивно чувствуя, что сейчас это лучше всего. Мне редко случается видеть отца таким суровым.
«Ты мной совсем не занимаешься, вот я и…»
Но я молчу. Да и какой смысл что-то говорить? Завтра они уедут. Тогда я смогу спуститься.
«Не уверена…»
Отец толкает крышку люка ногой, возвращая на место. Слышен приглушенный стук. Из подземных недр вырывается последний клуб тошнотворного запаха и ударяет мне прямо в лицо.
Затем отец достает из кармана тяжелую связку ключей и навесной замок.
— У меня тоже есть ключи, — произносит он холодно. — Завтра утром мы с мамой улетаем в Австралию, так что я могу тебе сказать: они всегда лежат в моем кейсе.
По правде говоря, я больше удивлена, чем раздражена. Отец молча запирает люк на замок, не спрашивая меня больше ни о чем. Как будто ему вообще не хочется говорить на эту тему. Если только нарочно не демонстрирует мне свое пренебрежение… Хотя нет, кажется, он, напротив, пытается улыбнуться.
— Ну а теперь тебе пора бай-бай, юная авантюристка!
Но даже когда я с притворным видом послушной девочки возвращаюсь с отцом домой, а он, в свою очередь, всячески пытается (тоже не слишком правдоподобно) изображать нежность и заботу, я не перестаю думать о своем расследовании.
«Итак, подземный ход на данный момент недоступен… Что ж, тем хуже для меня. Конечно, я утащу ключи, когда родители снова вернутся. Но до тех пор я не буду сидеть сложа руки».
Когда я ложусь, после непривычно крепкого отцовского поцелуя (обычно он лишь слегка касается губами моего лба), я вспоминаю недавний ужин и странных людей, собравшихся по соседству с нами. Они говорили о Маркомире, о похищениях детей, о подземельях… Может быть, вот он, новый след?..
Глава 31
«Еще один заброшенный карьер», — подумал Сильвен, ощупывая бежевые стены, довольно гладкие, но покрытые слоем грязи и плесени. Используя в качестве карманного фонарика мобильный телефон со светящимся благодаря синеватой подсветке дисплеем, молодой профессор бесстрашно углублялся в подземелье.
Его недавние опасения подтвердились: коридор разветвлялся на две части, и Сильвен выбрал левую. Узкий проход, прорытый в толще парижской земли, был меньше двух метров в высоту и максимум полтора метра в ширину.
«Как раз, чтобы мог пройти рабочий с тележкой…»
Сильвен нарочно пытался думать о банальных, практичных деталях, чтобы не терять связи с реальностью — поскольку, хотя он досконально изучил вместе с Габриэллой Ботанический сад, о подземных карьерах ему не было известно почти ничего.
«Мать всегда пыталась убедить меня в том, что ни один карьер не пролегает под территорией Ботанического сада…»
Любен, как всегда, напускал туману: «На картах парижских подземелий Ботанический сад отмечен вопросительным знаком…»
Подумать только — на самом деле подземный ход пролегал под самой знаменитой клеткой в зоопарке!
«Невероятно!» — не уставал повторять про себя Сильвен, пытаясь заглушить страх воодушевлением, пусть даже отчасти наигранным. Нужно было занять чем-нибудь ум, и в конце концов молодой мужчина сосредоточился на собственных шагах, словно монах-затворник — на чтении молитв.
Примерно через полкилометра пути он стал замечать следы на песчаном полу.
Опустив телефон со светящимся дисплеем ближе к земле, Сильвен застыл от изумления.
Отпечатки босых ног!
И на каждой из этих ног было по четыре пальца.
— Обезьяны… — пробормотал он. В ответ не прозвучало никакого, даже самого слабого эха.
Значит, здесь прошли те три обезьяны, которых не оказалось наверху, в клетке?
Когда Сильвен наклонился еще ниже, ему показалось, что он слышит чьи-то тихие голоса.
— Кто здесь? — сказал он, резко выпрямляясь.
От этого неосторожного движения он ударился головой о стену коридора, но почти не почувствовал боли.
Ответа не было.
Но через некоторое время снова послышался шорох голосов. Слов нельзя было различить, но можно было понять, что звук доносится справа.
Чувствуя, как лихорадочно колотится сердце, Сильвен начал прислушиваться.
«Это человеческие голоса», — понял он.
Несмотря на растущую тревогу, он различил впереди очередное ответвление — вправо.
— Отступать поздно! — вполголоса произнес он, сворачивая в боковой коридор.
Здесь явственно ощущался запах реки.
Внезапно раздался голос, резкий и агрессивный — словно взрыв бомбы, упавшей на осажденную крепость. Сильвен сразу его узнал. Это был голос его матери.
Глава 32
— Мама… — изумленно прошептал Сильвен, идя вперед и прислушиваясь к отзвукам эха, разнесшегося от материнского голоса.
Вскоре он почувствовал, что вокруг становится заметно теплее… и почти одновременно с этим обнаружил, что ступает чуть ли не по щиколотку в воде!
Течение этого подземного ручейка вело его на голос Жервезы, словно какого-то мифического влюбленного.
Пройдя еще два-три десятка метров, он наконец смог разобрать слова.
— Сегодня это займет немного времени. — Голос матери звучал почти умоляюще. — Всего несколько тестов… Не беспокойтесь, прошу вас!
В ответ послышался неразборчивый шум голосов, к тому же искаженный эхом.
«Она говорит с обезьянами!.. Но что она собирается с ними делать?»
Сильвен снова прислушался, но единственный голос, который он различал, принадлежал матери. Остальные сливались в смутный гул.
