Хранительница музея отвела взгляд, словно зрелище их страданий и впрямь было для нее невыносимым.
— А что Сильвен? — спросил старик.
Услышав свое имя, Сильвен вздрогнул.
— Я отвела его в зал картин, — ответила Жервеза. Видимо, она хотела произнести эту фразу бесстрастно, но ее голос дрогнул.
— В котором часу?
— После ужина. Где-то в половине двенадцатого.
Любен нахмурился:
— Странно. Он обязательно зашел бы ко мне поделиться впечатлениями. Он всегда так делал…
Жервеза снова повернулась к белым обезьянам. Капельки медленно стекали по стеклянным трубкам — как бы в ответ на слезы боли, струившиеся из глаз животных.
Затем, пожав плечами, произнесла:
— Ну, о его впечатлениях нетрудно догадаться…
Сильвен, осторожно опустившись на колени в тепловатую воду, буквально вжался в дверь.
— А что у вас с Габриэллой? — в свою очередь спросила Жервеза.
Сильвен снова вздрогнул.
— Она приходила смотреть на картины на прошлой неделе, — ответил Любен нейтральным тоном, не глядя на Жервезу.
Сильвен не верил своим ушам. Так, значит, Габриэлла навещает деда! А ему она лгала! Но зачем ей понадобилось снова смотреть на картины?
Жервеза положила руку на плечо старика — мягко, почти дружески.
— Вы мне ничего не сказали, потому что у нее была та же реакция, что и у Сильвена?
Любен, слегка побледнев, кивнул.
— Ну что ж, — произнесла Жервеза с натянутой улыбкой, — мы не самые плохие ученые…
Холод, страх, ощущение полной нереальности происходящего сковали Сильвена по рукам и ногам. Он так и стоял на коленях в воде, не в силах пошевелиться.
Снова молчание, нарушаемое лишь повизгиванием обезьян…
— Связываться с ними было рискованно, Любен, — сказала Жервеза почти жалобно. — Но мы знали об этом с самого начала…
— Да, — сказал смотритель, снова кивнув.
Сильвен был вне себя от гнева и нетерпения. О чем они?
— Но разве животных недостаточно? — продолжал Любен, указывая на белых обезьян. — Неужели нам в самом деле придется пожертвовать
«Пожертвовать?!» — изумленно повторил про себя Сильвен, все сильнее ощущая холод подземелья.
Нет, это какое-то безумие!.. Можно подумать, они говорят о морских свинках! Какой еще эксперимент они собираются поставить над ним и Габриэллой?..
— Обезьяны дают нам еще несколько дней на раздумья. Мы можем все отменить…
Любен резко повернулся кругом, словно пес, пытающийся укусить собственный хвост.
— Но мы уже отдали им пятерых детей!
Сильвен дрожал все сильнее и сильнее.
— Большая ошибка! — произнесла ворчливо Жервеза. — С тех пор от них никаких известий…
— Может быть, они этим удовлетворились?
— Вы шутите? Их молчание меня очень беспокоит…
Несмотря на то что этот разговор казался диалогом двух безумцев, Сильвен пытался вникнуть в смысл слов, догадаться о происходящем. Мать и Любен действительно говорят о детях, похищенных недавно в соседних кварталах?..
— У нас нет другого выбора, — резко сказала Жервеза, прислоняясь спиной к стене. — Мы должны отдать им как минимум одного из наших двоих детей.
Она и правда это сказала?!
— Но… кого? — дрогнувшим голосом спросил Любен.
— Если следовать логике, мне кажется более уместным начать с Габриэллы, — ответила Жервеза, не глядя на смотрителя.
При этом имени Сильвен и смотритель вздрогнули одновременно.
Итак, Габриэлле
— Слишком уж быстро вы решаете! — проворчал Любен. — Хотите сохранить свое при себе…
— Хватит! — отрезала Жервеза, быстрыми шагами пересекая лабораторию. — Есть, может быть, только одна надежда избежать этого жертвоприношения — Маркомир.
На лице Любена промелькнуло презрение.
— Вы думаете, он один из посвященных?
Жервеза удивленно приподняла брови:
— Но это же очевидно! Его не случайно обвинили в похищениях детей…
— Кажется, его собираются оправдать…
— Неважно. Я
— Его роман — просто нагромождение бредней!
Жервеза раздраженно взглянула на смотрителя:
— Вы, как и я, знаете, что он ничего не выдумал.
Любен опустил глаза.
Теперь Сильвен не слышал ничего, кроме дыхания белых обезьян. Те, казалось, немного успокоились.
Когда Жервеза снова заговорила, ее голос прозвучал как отдаленный звук охотничьего рога — зловещее предзнаменование для всех лесных обитателей.
— Париж скоро погибнет, Любен… и увлечет нас всех за собой в бездну.
— И… когда же? — пробормотал старик.
Словно пытаясь преодолеть его и свой собственный страх, Жервеза твердым тоном произнесла:
— Агония начнется сегодня ночью.
Глава 34
Сильвен бросился в темноту подземного коридора.
Он бежал, задыхаясь, почти теряя сознание.
Стук подошв его обуви взрывал тишину подземелья. Он бежал в полной темноте, втайне надеясь наткнуться на какое-нибудь препятствие, упасть, погрузиться в небытие, забыть обо всем… Но нет, он безошибочно угадывал дорогу, хотя и не знал ее, и продолжал бег, словно в кошмарном сне.
Мрак подземелья и царящая снаружи ночь ничего не значили, потому что свет был в нем самом. Яркий, обжигающий свет. Ослепительная белизна стен лаборатории, терзаемые животные и эти два испуганных человека, говорящих о скорой гибели Парижа… И похищенные дети, которых они уже принесли в жертву… Кто будет следующим? Он сам? Белые обезьяны? Габриэлла?
Безумие! Бред!
Ничто не было случайно. Вплоть до его присутствия здесь. Кто знает, может быть, Жервеза и Любен догадывались, что он следит за ними? Может быть, специально для него они и разыграли это ужасное представление? Нужно выбраться отсюда. Нужно предупредить Габриэллу, что ей грозит опасность: ее собственный дед собирается принести ее в жертву! Кому? Зачем? Сильвен ничего об этом не знал. Но главное — спасти ее, ведь так? Молодой мужчина трясся как в лихорадке. Кровь гулко стучала в висках. Перед глазами плясали красные круги.
Хотя он все больше удалялся от лаборатории, запах реки становился все сильнее. Из глубин памяти
