В феврале 2007 года Министерство по защите окружающей среды и природных ресурсов начало лесную реформу, которая проводилась по двум основным направлениям: введение долгосрочной лицензии (с последующей перспективой приватизации) и реформирование административных органов лесного хозяйства.
«Конечно, было бы лучше отдавать в аренду и приватизировать территории, но надо учитывать политическую ситуацию. Люди начинают очень беспокоиться, когда им говорят, что будут приватизировать лес, а когда на пользование лесом выдается лицензия, то население к этому относится гораздо спокойнее», – полагает Звиад Чеишвили.
Срок действия долгосрочной лицензии – от двадцати лет. В ней указано, что ее владелец обязуется привлекать к лесозаготовочным работам до 90 процентов работников из числа местных жителей, а также не препятствовать использованию населением других лесных продуктов – грибов, трав и ягод. Кроме этого, он обязан заботиться о культурных, исторических и архитектурных памятниках, находящихся на территории лесного массива[216].
Поначалу планировалось часть леса передать в долгосрочное пользование, часть – местному самоуправлению или в собственность крестьянам (приблизительно по 2 гектара каждому) и около 15 процентов сделать защищенными территориями – национальными парками [217]. У центральной власти должны были остаться не какие-то закрепленные за ней территории, а только законодательные и контрольные функции. По словам Чеишвили, чтобы довести эту реформу до конца, не хватило года или полутора:
Мы уже приготовили новый лесной кодекс, новые нормативные акты, но пока это только проект. Удалось изменить лишь малую часть законодательства в этой сфере, основное осталось нетронутым – поэтому многие вопросы сейчас можно трактовать по-разному. Более того, многие из тех, кто был в правительстве на момент начала реформы, ушли, а пришедшие им на смену из-за непростой политической ситуации в стране боятся принимать смелые решения, предпочитают оставить все как есть. В то время, когда мы были у власти, мы очень мало думали о непопулярности своих действий. Считали, что это дело правильное, и просто шли вперед.
После событий ноября 2007 года открытое политическое сопротивление на время утихло, но российско-грузинская война в августе 2008 года вызвала новый виток противостояния. 9 апреля 2009 года, в День национального единства, когда вспоминают погибших в 1989 году при разгоне митинга в Тбилиси силами Советской армии, лидеры оппозиции вывели на центральный проспект имени Руставели своих сторонников, объявив бессрочную акцию протеста. Многотысячная толпа скандировала напротив здания парламента: «Миша, уходи!» Прежние соратники Саакашвили экс-председатель парламента Нино Бурджанадзе, бывший посол Грузии при ООН Ираклий Аласания, бывший министр иностранных дел Саломе Зурабишвили и другие лидеры оппозиции говорили, что митинг не прекратится до отставки президента. Митингующие перекрывали центральную улицу, располагали свои палатки и символические клетки вокруг новой резиденции, напротив здания телеканала «Общественный вещатель».
Власти никак не вмешивались в происходящее. И к маю 2009 года в центре Тбилиси было больше мусора, чем митингующих.
Вато Лежава убежден: то, что происходило на улицах, было «конвульсиями умирающего советского общества с этническим грузинским оттенком, которое живет “по понятиям”, а не по закону».
В течение двух с половиной месяцев ситуация практически не менялась. И только лишь к приезду в Тбилиси 22 июля 2009 года вице-президента США Джозефа Байдена, когда весь центр города был перекрыт правоохранительными органами, конструкции, оставшиеся от митингов оппозиции, убрали. По центральному проспекту открыли автомобильное движение, жизнь потекла в обычном русле, все рассосалось само собой.
Но на время этой «проверки на прочность» и общества, и оппозиции, и властей все политически значимые реформы замедлились. После стремительного старта аукциона лесных массивов в 2007 году, когда на 3,6 процента леса были выданы долгосрочные лицензии, процесс приостановился вплоть до осени 2009 года.
Были проданы лицензии лишь на шесть из 15 объектов, в результате чего в бюджет поступило около 475 тысяч долларов. Представители оппозиции уверяли, что именно «в результате борьбы Лейбористской партии удалось спасти пять лотов», а «преступный план властей по продаже лесов» был сорван[218].
Очевидно, здесь проявляется та проблема, на которую обращает внимание Звиад Чеишвили:
Мой отец спрашивал: «Зачем вы леса продаете?» Я один раз посидел с ним, поговорил, но к согласию мы не пришли. Потом мы уже просто не обсуждали эту тему. Когда видишь, что очень трудно человеку что-то понять, потому что он так воспитан, он так привык, то решаешь просто с ним не разбираться. Это и есть самая главная проблема коммуникации. И это было, я думаю, очень большой ошибкой.
Пожалуй, эта ошибка – неизбежная беда всех реформаторов. С одной стороны – желание сделать то, что считаешь важным, нужным, необходимым в конечном итоге для всех. С другой – нет ни времени, ни возможности разъяснять каждый свой шаг этим самым людям, без включения которых в новые экономические процессы ничего не сложится. А с третьей стороны – все эти оплошности, неточности, неясности тут же используют противники. И далеко не всегда применяют честные методы.
Оппозиция уже пыталась повлиять на процесс продажи лесных массивов, законодательно закрепив требование через год обязательно предъявлять государству положительное аудиторское заключение FSC[219]. Но на заседании правительства в июне 2009 года это требование, принятое в качестве уступки «зеленым», удалось упразднить. Грузинские экологические организации сопротивлялись принятию нового закона о лесопользовании, утверждая, что если выдать долгосрочную лицензию, то весь лес вскоре будет вырублен. Тогда представители Министерства по защите окружающей среды отправились в Бонн, где находится головной офис FSC, с тем чтобы объяснить свою позицию по этому вопросу. Вспоминает Давид Чантладзе:
После презентации, где были сформулированы планы министерства, концепция разумного использования леса и методы согласования вопросов лесопользования, сотрудники FSC нам говорят: «Оказывается, вы – нормальные люди. До вашего приезда нам позвонили из Всемирного фонда дикой природы Грузии и сказали, что к нам собираются дикари из грузинского руководства, которые хотят весь лес вырубить, все разрушить».
Уже в Грузии прошла большая конференция с участием FSC и грузинских экологических НПО, которые, увидев поддержку планов министерства со стороны основателей стандарта, уже не решались высказываться против, – политический соперник был побежден.
Однако вторая часть реформы – повышение эффективности лесного хозяйства – из-за политической напряженности пока приостановлена.
«Лесная отрасль в Грузии служила “кормушкой”, давала большие деньги. Когда я только начал работать в министерстве, на Новый год из лесхозов привезли подарки, хорошие. Я подумал: ага, деньги-то у них есть!» – вспоминает Давид Чантладзе.
В лесном хозяйстве Грузии до реформы было занято более 3 тысяч человек, а их средняя зарплата равнялась 30 долларам. Нередко хозяйствам не хватало денег даже на оплату электроэнергии. Рассказывает Чантладзе:
И вот мы начали реформировать. Поначалу были сложности: когда страна начинает расти, у нее другие приоритеты – оборона, полиция, здравоохранение. В общем, экология не была на первом месте. Мы должны были оптимизировать то, что имели. И первоначально уволили абсолютно всех, потому что люди, которые работают в сфере более 20–25 лет, – у них в крови уже сидит, как «левые» деньги делать, – их так просто не исправишь.
По итогам тестирования и собеседования было отобрано 760 сотрудников, 95 процентов которых до этого в лесном хозяйстве не работали. В результате масштабного сокращения штата – более чем на 75 процентов – средняя зарплата сотрудников поднялась в 16 раз и достигла примерно 500 долларов. Зарплата лесника, например, выросла с 78 до 240 долларов, зарплата начальника управления – с 210 до 665 долларов. На одного лесника теперь приходится около 4 тысяч гектаров подконтрольной территории. В развитых странах этот участок доходит до 6 тысяч гектаров, так что штат можно было сократить и еще
