избавиться от машинки, воспользовались случаем и отдали ее дочери…
— Приемной дочери.
— Не перебивайте меня! — Казалось, он понемногу закипает. — Потом вы познакомились с этой девушкой, и что дальше? Ведь это не первое письмо от Абеля, не так ли? Что, если сообщу вам, что у нас есть еще письма, отпечатанные на той же вашей машинке, что бы вы на это сказали?
Голос Вэйна остался спокойным. Ему даже удалось улыбнуться.
— Сказал бы, что вашу француженку я никогда в жизни не видел и что, будь у вас еще письма, вы показали бы мне их фотокопии. И помните, инспектор, что я привык говорить с людьми. Вижу, когда кто-то блефует и пытается меня испугать. Это глупо. И, если позволите, старомодно.
Хэзлтон откинулся на спинку кресла так, что оно затрещало. Полинг своим тихим голосом перенял инициативу:
— Мистер Вэйн, когда вас посетил сержант Плендер… вы помните?
— Разумеется.
— Ваша жена сказала, что вы интересуетесь молоденькими девушками. Что она имела в виду?
— Ничего. — По лицу его скользнула усмешка, и тут же погасла, как огонь маяка.
— Она сказала это, потому что знала о Монике Фаулер? — Полинг ждал реакции на свой вопрос. Вэйну он был неприятен, но он был информирован и готов к нему.
— Да, она знает о Монике Фаулер.
— Ей было тринадцать.
— Ну и что?
— У вас были половые отношения?
— Нет. Я любил ее как… вроде как дядюшка.
Хэзлтон фыркнул. Полинг укоризненно покосился на него.
— Меня обвинили во всевозможных непристойностях. Я ничего не совершил, но был настолько глуп, что дал им какие-то деньги.
— Двести фунтов за молчание. Знаю, вы не согласны, но это было за молчание.
— Ну, если вы так называете…
— А как это называете вы? — холодно спросил Полинг. — Нас хотели обвинить в аморальном поведении. Но вы заплатили, и все было забыто.
— Меня никогда бы не обвинили. — Вэйн побледнел.
— Так почему вы платили?
Поль не ответил.
— Потом они написали вашей жене.
— Да.
— Но это был не единственный случай. Расскажите нам о других.
— Был… было это всего один раз.
— Расскажите нам.
— Речь о Шейле Винтертон. Было это семь лет назад. Мы знакомы были с ее семьей. Шейла брала у меня уроки французского. Я владею иностранными языками, так что я давал ей уроки.
— И что произошло? — Вэйн что-то пробормотал. — Я не слышал.
— Элис тогда работала по полдня. Однажды она вернулась и застала нас.
— Сколько лет было Шейле?
— Двенадцать. — И едва слышно добавил: — Это был единственный случай, клянусь, единственный. — Голова его упала на стол, плечи содрогались от рыданий.
Полинг поморщился. Эти неприятные сцены приходится терпеть. Весьма деликатно продолжал:
— А как насчет Луизы? Расскажите нам о ней.
Вэйн поднял залитое слезами лицо. Щеки у него дергались в тике.
— О Луизе Олбрайт мне нечего сказать, я едва ее знал, только раз поцеловал ее на прощание, сколько раз я могу повторять?!
Полинг встал, зайдя Вэйну за спину. Плендер тоже встал, зайдя ему за спину с другой стороны. Хэзлтон снова нацелил палец, но на этот раз шутливо-укоризненно:
— Нервы, нервы.
Тут Плендер нагнулся прямо к уху Вэйна.
— А родителям она рассказала совсем другое. Вы хотели заняться с ней любовью, но она не согласилась.
Хэзлтон тоже склонился к нему.
— Вы целоваться не любите, не так ли? Вы хотели ей показать, чем вас наградила природа, хотя это не Бог весть что. Это ее напугало, да?
— Вы позвали жену на помощь, — продолжал Плендер. — Думали, втроем будет лучше, чем вдвоем, что вас это расшевелит. Но все обернулось худо…
Вэйн, развернувшись на стуле, крикнул своим мучителям:
— Нет, нет, не было этого!
— Хорошо, расскажите нам, как это было, как все произошло.
— Я хочу сказать совсем другое. Я не могу, уже годы не могу, ни за что бы не смог, даже если б хотел.
Полинг вышел, тихонько прикрыв двери. Никогда не любил допросы, походившие на игру кошки с мышкой, хотя понимал, что иногда это нужно. Но когда почти через час он вернулся, Вэйн все еще не сознался. Галстук у него сбился набок, элегантный костюм утратил форму, хоть никто его не касался, на лице следы высохших слез. Полинг поблагодарил его за сотрудничество и отправил в патрульной машине домой.
— Нюхом чую, Вэйн не убийца, — сокрушенно сказал Хэзлтон. — Что-то за ним есть, но не убийство. Господи, ну и духота… — Он снял пиджак, рубашка на спине и подмышками была мокрая от пота.
— Но пишущая машинка…
— М-да… Что будем делать?
— Будем приглядывать за ним. Непрерывно. Если тут замешана какая-то девушка или женщина, должны же они где-то встретиться. И потрепите ему нервы, пусть знает, что за ним следят.
Когда Поль вернулся домой, Элис играла в бридж с собой по учебнику. Курила одну из своих тонких сигар, и в пепельнице были уже три окурка. Поль сообщил, что с понедельника его направляют на специальный курс и что он был в полиции на допросе.
— Я не хочу об этом ничего знать. Когда-то это могло меня интересовать, но не теперь…
— Говорю тебе, я могу потерять место.
— Найдешь другое.
— В полиции меня обвинили, что я убил ту девушку. И служанку Сервисов тоже. Обвинили впрямую.
— Какой душный вечер. — Сбросив платье, Элис осталась лишь в бюстгальтере и слипах. — И что ты пережинаешь?
— Знаешь ведь, что я их пальцем не тронул, ты же должна это знать.
Пожав плечами, она снова села.
— Полагаю, что «большой шлем» можно разыграть, если будет заходить партнер.
— Элис…
— Почему ты считаешь, что я должна это знать? Я не а паю ничего о тебе, ты не знаешь ничего обо мне. Если идешь в кухню, можешь принести мне бокал лимонада. Я хочу пить.
Это было в четверг вечером.
Глава XVIII
СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА
