чтобы производить сильное впечатление, но при этом не выглядеть неправдоподобными.
После этого испытуемый должен был предсказать, как, по его мнению, оценит незнакомый посторонний человек по результатам тестирования его (испытуемого) интеллект, сообразительность и умение играть в Boggle. При этом половине студентов сказали, что один и тот же человек будет оценивать результаты всех четырех членов группы, а другой — что результаты разных участников будут оцениваться разными людьми. Таким образом, половина студентов знала, что их будет оценивать человек, знающий, что они выступили хуже всех. Вторая половина студентов, напротив, была уверена, что человек, который будет их оценивать, не получит информации о более высоких результатах других участников. Была еще третья, контрольная группа испытуемых, которым ничего не говорили о результатах других членов группы и которые поэтому не думали, что они выступили очень плохо.
Как и следовало ожидать, контрольная группа 'предсказала' себе гораздо более высокие оценки, чем обе 'обманутые' группы. Но самое интересное, что обе группы студентов, 'знавших', что они хуже всех, ожидали получить одинаково низкие оценки. Между их предсказаниями не было никаких различий. Задумаемся, что это значит. Здесь речь не идет о пере- или недооценке сведений об информированности оценивающего (знает он или не знает, что испытуемый выступил хуже других). Речь идет о том, что люди вообще никак не отреагировали на эти сведения, не смогли их учесть, хотя они были сообщены им в явном виде. Для испытуемых было важно только одно — что они сами знают, что выступили плохо.
Последний, четвертый, эксперимент был поставлен для того, чтобы проверить, можно ли повлиять на представление о собственном образе в глазах окружающих одной лишь игрой воображения. Первую группу студентов попросили мысленно представить себе какую-нибудь ситуацию, в которой они выглядели бы выигрышно в глазах окружающих, производили бы хорошее впечатление. Второй группе предложили вообразить противоположную ситуацию, какой-нибудь свой поступок, который произвел бы на людей отрицательное впечатление. Третья, контрольная, группа ничего не воображала.
После этого каждый участник должен был в течение шести минут побеседовать один на один с незнакомым студентом. Затем все участники должны были написать, какое впечатление они, по их мнению, произвели на собеседника (и какое впечатление собеседник произвел на них). Впечатление оценивалось по десятибалльной шкале (от 1 — 'очень плохое' до 10 — 'очень хорошее'). Кроме того, нужно было предсказать, как оценит собеседник такие качества испытуемого, как чувство юмора, дружелюбие, очарование, грубость, скучность, ум, честность, скрытность, душевность и заботливость.
Выяснилось, что та игра воображения, которой занимались испытуемые перед беседой, оказала сильнейшее влияние на то впечатление, которое, по их мнению, они произвели на собеседника. Однако она не оказала ни малейшего влияния на реальное впечатление, которое они произвели. Воображавшие плохое думали, что произвели дурное впечатление, воображавшие хорошее были убеждены, что очень понравились своим собеседникам. При этом и те и другие были весьма далеки от реальности.
Авторы оптимистично отмечают, что людям свойственно так жестоко ошибаться лишь при общении с незнакомыми людьми, как это было в проведенных экспериментах. С близкими друзьями и родственниками общаться все-таки легче. Почему? Может быть, потому что мы лучше их знаем и понимаем, то есть точнее моделируем их мысли и реакции? Нет, считают авторы, скорее потому, что друзьям известно многое из нашего 'персонального контекста', того самого, знание о котором мы невольно 'вкладываем' в головы окружающих, оценивая их отношение к нам. Даже когда точно знаем, что окружающим эти сведения недоступны.
Ведущий отечественный этолог 3. А. Зорина в беседе с автором как-то отметила, что не то удивительно в мышлении обезьян, что они чего-то не могут, а то, что они так много могут, по ряду параметров интеллекта достигая уровня двух- трехлетних детей. По-видимому, к человеческому мышлению тоже приложима такая оценка. Не то удивительно, что мы соображаем плохо, а то, что мыслительный аппарат, сделанный из нейронов и синапсов слепой природной силой — естественным отбором — вообще оказался способным хоть что-то понять о мире и о самом себе.
Чем сложнее задача, тем крепче вера в правильность ошибок
В главе 'В поисках душевной грани' говорилось о том, что некоторые животные, такие как крысы и обезьяны, умеют с грехом пополам оценивать вероятность ошибочности собственных решений. Люди тоже это умеют, и тоже, как выясняется, не очень хорошо.
Так, психологи из Флорентийского университета, проведя серию экспериментов на людях, установили, что иногда по мере усложнения задачи растет не только число ошибок, но и уверенность в собственной правоте у тех, кто эти ошибки совершает (
Исследование выявило две закономерности. Первая из них — вполне предсказуемая — состояла в том, что с ростом числа вертикальных отрезков на рисунке испытуемые чаще ошибались, то есть говорили, что наклонный отрезок был наклонен вправо, когда он в действительности был наклонен влево, и наоборот. Вторая закономерность оказалась более неожиданной. Выяснилось, что по мере усложнения задачи росла уверенность испытуемых в правильности своего ответа. Причем эта уверенность, как ни странно, совершенно не зависела от того, прав был испытуемый или ошибался.
Степень уверенности в своей правоте оценивалась двояко. Во-первых, испытуемые должны были сами оценить ее по четырехбалльной шкале. Во вторых, они должны были указать величину наклона отрезка. Выявилась четкая положительная корреляция между этими двумя оценками. Чем более наклонным показался испытуемому отрезок, тем выше он оценивал собственную уверенность в правильности ответа.
В тех тестах, в которых отвлекающих вертикальных отрезков было мало, испытуемые практически не делали ошибок — они всегда правильно определяли, в какую сторону наклонен наклонный отрезок, не были склонны преувеличивать величину наклона, да и оценки степени уверенности в своей правоте давались умеренные. По мере усложнения задачи росли как число ошибок, так и уверенность в собственной правоте (в том числе у тех, кто ошибался), а степень наклона наклонного отрезка все более преувеличивалась.
Психологические механизмы, лежащие за этими фактами, пока еще не вполне ясны. Авторы считают самым правдоподобным объяснение, основанное на так называемой теории обнаружения сигнала. Когда искомый объект требуется найти среди других похожих на него, приходится оценивать все множество объектов, причем каждый объект вносит в суммарную картину свою долю 'шума' (реальных или ожидаемых вариаций по ключевым признакам). Поэтому, если искомый объект все-таки удается найти, мозг расценивает отличительные характеристики этого объекта как более выраженные, а само узнавание — как более надежное и достоверное. Мы думаем (неосознанно, конечно) примерно так: 'Раз уж я в такой огромной толпе его разглядел, значит, это уж точно он' — и бросаемся обнимать незнакомого человека.
Так или иначе, эти результаты показывают, что уверенность в собственной правоте — штука обманчивая. Мы запросто можем 'увидеть' то, чего не было в действительности, особенно если что-то нас отвлекало, и степень убежденности очевидца никак не может служить критерием подлинности его свидетельства. Порой наша уверенность в своей правоте свидетельствует как раз об обратном — о запутанности рассматриваемого вопроса и о высокой вероятности ошибки.
Сколько полушарий, столько и целей
Сколько целей может человек преследовать одновременно? Похоже, эволюция решила, что хватит с нас двух. По числу рук, наверное. Правую руку тянем к одной цели, левую — к другой. Уже и от двух-то глаза
