– И что, здесь поблизости нет ни одной кафешки? – бойкая девица в кепке стала переходить улицу по направлению ко мне.
Откуда они только свалились? Кафешка? Зачем? Есть небольшая забегаловка в корейском квартале, но она только для своих, да и квартал находится совсем в другой стороне.
– Нет.
– Додо, я замерзлааа, – у второй девицы действительно зуб на зуб уже не попадал – мини-юбка и тонкая куртка не для ночи на реке. – Я до утра не доживу.
– И что нам теперь, возвращаться? – из-под кепки на меня смотрели два огромных голубых глаза.
– Придется, – вариантов у них действительно не было. Но после нападения на меня, я уже не был уверен, что они смогут добраться обратно в целости и сохранности. – Могу проводить.
Предложение звучит еще подозрительней, чем выглядит моя внешность. Но, похоже, им было наплевать.
– А что, желтоглазенький, может, приютишь беззащитных девушек до открытия ворот?
Я опешил.
– Ты что, – зашипела замерзшая девица, – он же из этих уголовников. Неизвестно, чем еще дело обернется.
– Да ладно, – отмахнулась Додо, – смотри, какой щупленький. Справимся если что.
Действительно, если принимать во внимание платформу, я был ниже обладательницы кепки и на вид гораздо дохлее этой отчаянной девки.
– Ну что, наш хилый рыцарь, – она подхватила меня под локоть, будто отрезая дорогу к отступлению, – не оставишь дам в беде?
Что мне оставалось? Тем более ее повадки, и манера общаться так живо напоминали мне кое-кого в юности. Если представится возможность, надо будет обязательно познакомить барышню с Фрэем.
В моей квартире девчонки освоились быстро: покосились на немытые полы и вежливо попросили разрешения не снимать обувь. Они всерьез полагают, что у меня есть тапочки для гостей?
– Рыба, поставь чайник, – скомандовала Додо, – а я пока полы тут вымою.
И еще они всерьез полагают, что у меня есть чайник и ведро. Я уселся на кухонную табуретку и с философским спокойствием стал наблюдать за их забавной суетой. Хоть и безбашенные, они мне нравились, от них не разило отчаянием, агрессией и безысходностью.
– Может, тогда салат настругать по-быстрому, – не найдя чайник, замерзшая выдвинула еще более невероятный план.
Познакомившись с пустым холодильником, девка совсем приуныла:
– Если ты не готовишь, то что ты ешь?
– Я мастерски варю пельмени.
Ну, а если честно, есть дома мне никогда не приходится. Всегда можно пойти в корейский квартал или в свой 'Плутоник': там накормят, развлекут беседой и последними слухами. У Фрэя вообще страсть к дорогим ресторанам, посещать он их не может, но не без удовольствия заказывает доставку на дом.
– Не те мужики сейчас, не те, – глубокомысленно изрекла Додо.
– Какие же те? – поинтересовался я.
– А чтоб оставить его с двумя грудными младенцами на сутки и вернувшись найти всех троих не только живыми, но с приготовленным ужином и в чистой квартире.
Я хохотал долго, до слез.
– А ты роли не путаешь? Где ты таких вообще видела?
– Мой отчим такой, – пожала она плечами. – И причем здесь роли? Нужно уметь все. У тебя, кстати, кран в ванной протекает, если дашь ключ, я тебе его подтяну.
Я перестал улыбаться, ключа у меня тоже не было.
– Ты смеешься, – кажется, не в привычках Додо было молчать, – а вот у нас в колхозе…
– Где?
– Ну в деревне моей бабки, по старой привычке все колхозом зовем. Бывало, выйдешь утром с косой в поле: трава зеленая, роса холодная, а вокруг ни души – потому что некому косить-то. Вот я и кошу. Однажды мужики мимо шли, говорят, Наташка, что ты не бабьей работой занимаешься, давай мы тебе за бутылку покосим. Я сдуру согласилась, так они мне минут через десять погнутую косу обратно притащили, пришлось еще выправлять.
Рассказывала интересно, но морали я не уловил:
– Это ты к чему?
– Привыкнешь, – сказала вторая девица. – Это 'радио' не заткнешь.
Они все же нашли у меня завалявшуюся пачку вермишели и сварганили то ли поздний ужин, то ли ранний завтрак. Додо сидела на табуретке, скрестив крепкие ноги, задумчиво дымила сигаретой и продолжала травить свои байки. Про то, как они с девчонками всем двором скрутили грабителя, выхватившего сумку у тети Мани, как она разорвала юбку вдоль по шву, пока бежала за этим грабителем на каблуках. Про чудо-кепку, которая не только головной убор, но еще и зонтик, и капюшон вместе взятые. Рыба, как ее величала Додо, а на самом деле ее старшая сестра Анька, мирно спала, уронив голову на стол прямо рядом с тарелкой. А я слушал россказни, да посмеивался – мне нравилось. И не столько рассказы про жизнь на материке, сколько настроение, отношение к жизни в целом и к ее неурядицам в частности, какими бы мелкими они не казались с моей стороны.
В шесть часов я проводил сестричек до пропускного пункта на дамбе. Обе веселились и заявляли, что резервация – это совсем не страшно.
А через несколько часов после этого снова начал свою работу резервационный крематорий – ночь никогда не оставляла его без работы, разве что в этот раз на два трупа могло быть больше.
Глава 4. На чужих берегах
Свой первый день в резервации я помню плохо, а то, что помню, даже сейчас напоминает дурной сон. Сон, от которого до сих пор не могу очнуться.
Тусклый свет пробивался сквозь веки, и уже от одного этого слабенького сияния резко и остро резало где-то в мозгу. Все пространство вокруг казалось забитым серой удушливой ватой, которая позволяла сделать вдох ровно настолько, чтобы находиться в призрачном сознании. Я уже собирался снова нырнуть в забытье, как рядом послышались голоса.
– Если он умрет – не придется с ним жить. Он так стонал сегодня, что я не мог заснуть.
– Если умрет этот, приведут другого. Пусть лежит, пока никому не мешает.
– Может ему помочь как? Воды дать?
– Захлебнется – так не жалко.
К моим губам прикоснулся влажный край железной кружки, по подбородку потекли холодные струйки. Я и рад был бы глотнуть воды, но будто бы опухшие губы не желали двигаться.
– Они сказали, хоть, как его зовут?
– Дык, какое им дело? Код вшили и готов – как звали потом никто не вспомнит.
Голоса были молодыми, почти мальчишескими. Один слегка картавил или просто слишком усиленно напирал на букву 'р', его слово 'умрет' звучало раскатисто и приглашающе. Да, именно так мне и стоит поступить. Умереть. Проще всего.
– У него на одежде бирка, – голос снова вытолкнул меня на поверхность реальности.
– ИНК? Это имя?
– Наверно.
Это было не имя, а обозначение группы в детдоме. Имя было написано на бирке, пришитой к внутреннему шву, но ее они видеть не могли.
