то ли потому что он никому не был нужен, то ли из-за странной веры, что как только умрет Харон, придет конец и всей резервации.
Стало холодно, я сунул быстро стынущие руки в карманы и зашагал вверх по улице. Дорога была пустынна и практически не освещена. Фонари оставались только на набережной, а дальше все зависело от владельца конкретного участка. Мой путь пересекло лишь несколько мелких теней: кошки ли, крысы – не поймешь. Первые были слишком худыми, вторые – наоборот, вырастали до невероятных размеров.
Вдалеке я уловил дребезжание покатившейся банки. Следом за этим до меня долетели чьи-то досада и раздражение. Я двинулся вперед и сразу же почувствовал, что кто-то с сосредоточением двинулся за мной. Преследование было давно забытым ощущением и словно обдавало морозом затылок. Беспокоиться рано, никакой враждебности вокруг, только настойчивое присутствие, да собственная неприязнь от того, что кто-то наступает на твою тень.
Я не вынул руки из карманов, наоборот, засвистел себе под нос мотивчик только что услышанной в клубе мелодии, завернул за угол, пнул, попавшуюся под ноги жестянку… А затем, бесшумно подтянувшись на остатках пожарной лестницы, уцепился за балконный выступ второго этажа и замер в глухой тени. Натренированные пальцы надежно уцепились за выемки кирпичной кладки – именно поэтому я предпочитал старые материалы новой синтетике.
Переулок подо мной оставался пустынным: ни звука шагов, ни мелькающих силуэтов. Но я знал, что преследователь где-то здесь – от меня не так-то легко было спрятаться. Я оставался начеку, и только это позволило мне вовремя убрать руку, когда железной бабочкой сверкнуло лезвие широкого ножа и воткнулось в выемку кирпичной кладки, где еще секунду назад были мои пальцы. Потеряв равновесие, я сорвался с выступа, уцепился свободной рукой за желоб железной трубы. Послышался натужный скрип, будто извергаемый самим зданием – крепления были явно не рассчитаны на мой вес. Я отпустил трубу и мягко приземлился на асфальт, как раз вовремя, чтобы успеть перекатиться, уворачиваясь от еще одного ножа.
Кто бы это ни был, он избегал открытого боя: либо считал, что я сильнее, либо боялся показаться мне не глаза. Но почему же я не почувствовал агрессии? Или действовал нанятый профессионал, для которого убийство человека – всего лишь часть каждодневной рутины? Думать было некогда: оставаться на открытом месте опасно. Я сделал вид, что испуганно и затравлено озираюсь по сторонам, а затем со всей прыти бросился к натянутому за зданием забору из рабицы. Вскарабкался по гнущейся и дребезжащей сетке и спрыгнул на другой стороне. Пространство впереди хорошо просматривалось, через сетку нож не метнешь – временная безопасность. Я пробежал вперед, завернул за еще один дом и прижался спиной к стене, прислушиваясь к своим ощущениям. Машинально отстегнул цепь, так чтобы она не звякнула.
Близко – никого.
Сверху!
С обваливающегося козырька подъезда на меня попытался спрыгнуть человек, но я среагировал всего на долю секунды раньше – отскочил на несколько шагов, одновременно делая из цепи петлю, которую и накинул на шею приземлившемуся передо мной незнакомцу. К несчастью он успел подставить запястье под удавку, и мне не удалось ее тут же затянуть. Момент был упущен. Несмотря на все мои усилия, человек в черном всунул в петлю вторую руку и с удивительной сноровкой выбрался из капкана – такого мне еще видеть не приходилось. Нападавший замер напротив, глаза влажно поблескивали в прорезях черной маски, какие носят либо грабители в голливудских фильмах, либо крутые парни из спецподразделений, но вряд ли и те и другие стали бы охотиться за мной.
Я пустил цепь к его лодыжкам, но он подпрыгнул, словно резиновый, и приземлился точно на распластавшиеся под ним звенья, плотно прижав их ступнями, так что было не выдернуть. Мне почудилось, что под маской мой противник улыбнулся. Он сделал вперед шаг по цепи, словно канатоходец, желая покрасоваться.
Зря.
Я начал стремительный разворот, частично накручивая цепь на себя, и пяткой левой ноги попытался достать этого самоуверенного выродка. Тот отшатнулся, уворачиваясь от удара, но мне этого и было надо – гуттаперчевый убрал свои лапы с моей цепи и оружие снова было свободно. Используя оставшуюся инерцию, я сделал замах цепью на манер кнута, но не рассчитал траекторию: тяжелый набалдашник скользнул по предплечью противника. Раздался едва слышный, но от этого еще более страшный хруст. Человек в черном взвыл и схватился за повисшую плетью руку.
Осталось только закончить.
Я раскрутил цепь, но она вдруг дернулась, едва не вывихнув мне запястье – позади меня стоял второй тип, одетый в черное. Одной рукой он держал пойманную цепь за набалдашник, во второй тускло блестел широкий нож – близнец тех, что пять минут назад едва не подрезали меня с балкона.
Двое! Просто амбец какой-то!
Я натянул цепь и тут же ее выпустил, заставив противника на некоторое время растеряться, в следующую секунду выбил ногой нож. Все же ребята – профессионалы, а сливают мне только потому, что, видимо, никогда не встречали противника с таким оружием – техника для них совершенно незнакомая. Вот и сейчас новоприбывший быстро пришел в себя и замахнулся на меня моей же цепью. Это уже ни в какие рамки не лезет.
Я легко поймал свободный конец цепи, сделал несколько шагов навстречу противнику и, набросив петлю из звеньев на запястье его руки, все еще сжимавшей набалдашник, резко дернул. На этот раз хруста не было – но я знал, что это очень больно. Рука судорожно разжалась, и я безжалостно сдернул с нее свое оружие, наверняка, обдирая ему кожу едва ли не до мяса.
Повеселились и хватит. Кто поручится, что их не трое? Да и второй вот-вот вступит в бой.
Я поймал набалдашник, машинально свернул свою подружку, чтоб не мешалась, и припустил вдоль проулка. Что-то мне подсказывало, что преследовать не будут. В конце тоннеля из аварийных зданий снова сиганул через рабицу, выскочил обратно на набережную и затаился в тени дома. Как и предполагалось, никто за мной не последовал.
Но это нападение не случайность, охотились именно за мной, и что-то мне подсказывало, что не просто с целью припугнуть.
На набережной послышались голоса – похоже, что кто-то из материковых туристов. Только что-то больно далеко они забрались от улицы баров. Покатилась железная банка, заполняя своим бряцаньем все пространство.
– Додо, ты уверена, что нам сюда? Здесь пустынно, – заныл голос.
– Не хнычь, этот грешный бар должен быть где-то здесь.
– Может, вернемся?
– Ага, чтоб тот вурдалак, которому ты двинула по яйцам, встретил тебя с распростертыми объятьями? Он наверняка еще и другую изморозь подтянет, так что шевели каблуками, пока задницу не отморозили, – хозяйка богатой лексики бодро шагала вдоль набережной в туфлях на высокой платформе, следом за ней словно плащ струился какой-то сверкающий шарф, голову закрывала гигантская вязаная кепка, из-за козырька которой рассмотреть лицо было невозможно. Ее подруга, вся съежившись и дрожа, как щенок, семенила сзади.
– Здесь же никого нет, тебе не страшно?
– Не дрейфь, прорвемся.
Никуда они не прорвутся. Они уже на границе 'прииска', идти дальше – только искать приключения на свои головы, ну или на то, что они так боятся отморозить. И зачем только две эти дурехи остались после комендантского часа? Я говорил Фрэю, что резервация пока еще не в том положении, чтобы развлекать туристов всю ночь напролет – при этом недостаточно расставить по углам своих головорезов. Нам хватит нескольких случаев, нет, наверно, даже одного, чтобы вся его 'рекламная' компания полетела к чертям собачьим. Одно дело антураж опасности, и совсем другое – труп твоего ровесника, вывозимый в черном мешке после гулянки.
Я постарался выйти из тени здания так, чтобы не напугать подружек:
– Девушки, не ходите туда, там нет никакого бара и дальше идти действительно опасно.
Мой вид не внушал доверия, и я прекрасно это знал. Но скорее всего принцип ' не доверяй никому, даже себе' – это рефлекс, вырабатываемый только в резервации.
