подобранная в тон шляпа, часто он добавлял к привычному ансамблю трость, зонт или шарф. Несмотря на то, что большую часть времени босс просто стоял и смотрел, не произнося ни слова, всех сразу же как будто придавливало к земле: и без того напряженная атмосфера становилась еще гуще.
Однажды он все же сдвинулся со своего места в дальнем конце склада и подошел к запыхавшемуся и обливающемуся потом Фрэю, который вот уже полчаса уворачивался от длинной палки в руках Спарты. Остальные были биты дважды и поэтому в наказание сидели на растяжке, но Фрэй все никак не желал сдаваться, а его белозубая улыбка до чертиков раздражала тренера.
Кербер кивком головы остановил Спарту, который еще даже не начал сбиваться с дыхания. Фрэй тоже остановился: плечи вздымались тяжело, глаза все еще следили за палкой в руках Спарты, но улыбка сползла с лица.
Постукивая кончиком трости по бетонному полу Кербер обошел вокруг Фрэя, оглядывая с ног до головы, затем схватил за подбородок и повернул лицом к себе. Все замерли, всем было неприятно. Только тут я обнаружил удивительную вещь: я совсем не чувствовал Кербера – ни сейчас, ни когда-либо раньше, и дело было не в капризах моих способностей. Просто, как будто я был недостаточно силен, чтобы его почувствовать.
Тем временем босс наклонил лицо Фрэя в одну сторону, потом в другую, чтобы свет заиграл на хрустале глаз:
– А что, Спарта, может нам уже пора опробовать в деле этих кутят?
Тренер молчал, хотя, судя по эмоциям, скорее думал, что мы пока еще ни на что не годны.
– Боз, возьмешь их сегодня вечером, пусть покараулят один из выходов, – кинул Кербер Аарону, пришедшему с ним.
– А я…, – начал было Дэвон, и тут же вынужден был заткнуться, получив кулаком под ребра от Монаха. Возможно, до сих пор это было его обязанностью, но с боссом не пререкаются.
Улица Трех Домов на самом деле улицей не была – на крошечный пятачок выходили окнами два пятиэтажных и одно трехэтажное здание. Для площади место было слишком маленьким, для улицы слишком коротким. Здесь размещалась банда Кербера – один из опаснейших районов резервации не только для чужих, но и для своих.
Кербер поощрял и поддерживал в своей банде состояние постоянной внутренней конкуренции. Члены распадались на группы, группы непрерывно грызлись между собой, пытаясь продраться к вершине и встать возле босса. Это стремление наверх было в чем-то иррациональным, как будто они верили, что если забраться на вершину самого высокого дерева, то сможешь увидеть солнце. Но солнца там не было – вокруг стояла вечная непроглядная ночь. Здесь верили только в силу и ей поклонялись. И самым сильным был Кербер: ему не надо было тренировать мускулы, вооружаться и вступать в бесконечные конфликты, он подавлял одним лишь взглядом, мыслью – он был силой в ее чистом виде.
На улице Трех Домов почти всегда были люди, особенно в ночное время. Пройти через пространство посередине с высоко поднятой головой и не нарваться на неприятности, могли очень немногие. Только страх служил здесь гарантом хоть какой-то безопасности, причем в уплату принимался как страх чужой, так и свой собственный. Поэтому мы вчетвером жались по стенкам и старались казаться как можно более незаметными. Даже Го в этот момент не показывал своего гонора.
Из потасканного допотопного магнитофона звучала музыка, отбивая ритм больше темпом речитатива, чем ударными. Две железные мусорные бочки полыхали ярким пламенем, создавая вокруг себя светлые круги к которым, как мошки, жались разномастные люди. Они курили, пили, о чем-то договаривались, в открытую передавая друг другу такие суммы, которых в резервации мне видеть еще не приходилось. Кто-то затеял потасовку, и вокруг тут же собралась толпа, привлеченная зрелищем. Над этим местом стоял едва уловимый запах. Нет, не мусорных отходов. Поначалу я не мог разобрать что это, а спросить не решался, потому что смутное чувство подсказывало мне, что запах этот ощущаю только я, и он не имеет никакого отношения к реальному миру. Затем я узнал его. Этот был запах тины, какой появлялся над Стиксом, когда река немного мелела и ее воды, пусть и сами не совсем чистые, не могли уже уносить с собой всю грязь и гниль.
Жаба засмотрелся на потасовку и не заметил, как толкнул какого-то парня со страшно косящими глазами.
– Смотри куда прешь, ослиная башка! Сейчас разучишься ходить, жиденок! – сразу же взвился косоглазый. Его взгляд как-то странно блуждал, поэтому казалось, что он смотрит на всех сразу и ноги собирается повыдергать тоже всем.
– Остынь, Рут, – металлический шест уперся задире в раздвоенный подбородок, – эти ребята со мной.
Завидев владельца оружия, косоглазый молча и быстро отошел, словно вспомнил о каком-то важном деле. За ним, как полоса слизи за улиткой, тянулся след страха, ненависти и зависти.
– Где вас носит? Пора на дело, – Монах сложил свой шест до длины трости и втолкнул нас в ближайшее здание.
– А что если они выскочат? – в очередной раз заныл Жаба.
Мы караулили дверь, а заодно, я так понимаю, и окна на одном из торцов здания. Внутри квартировал мелкий китайский делец, который по глупости увел у псов из-под носа партию каких-то наркотиков (псы называли их центровой дурью, но нам это ни о чем не говорило), да еще попытался сдать Кербера властям. Неотвратимое наказание – было одним из столпов, на котором зиждилась власть нашего боса.
Переулок пока оставался чист. Мы стояли в тени здания, чтобы не особенно выделяться на улице. Никто не требовал от нас врываться внутрь – всего лишь покараулить черную дверь, из которой вряд ли кто-нибудь когда-нибудь выйдет.
– Если выскочат – хорошо, а то задубеешь тут ждать. – Го перепрыгивал с ноги на ногу, отчего его черная косуха начинала немелодично побрякивать. На холоде твердая 'р', казалось, становилась еще тверже.
– А вдруг у них ножи? – Иосиф совсем не разделял его настроя.
– Ты тоже нож возьми и не дрейфь.
– А если у них пистолеты будут? – голос Жабы стал еще плаксивее.
– Тогда беги… – начал Го.
– Не будут, – Фрэй толкнул байкера в бок, чтобы тот перестал запугивать и без того уже перетрусившего товарища. То, как он опекает Иосифа, даже мне уже начинало казаться излишним. Я давно понял, что в резервации никто не выживает без шипов. Но Фрэй упорно не давал Жабе эти шипы нарастить.
За дверью, около которой мы стояли, внезапно послышался шум, затем быстрые торопливые шаги застучали по лестнице, отбивая практически чечеточный ритм. Жаба тут же отпрянул от двери и натолкнулся на меня, сбивая с ног. Я же только успел подумать, что хорошо, что он меня толкнул – тот, кто бежал по лестнице, был крайне опасен. А когда опасное животное начинают загонять в лесу, оно становится еще опаснее и перегрызет глотку любому, кто встанет у него на пути.
Так и случилось. Го, сунувшийся было к двери, тут же получил в лицо ботинком, отбивавшем такую прекрасную 'чечетку' на лестнице. На полутемное пространство улицы выскочил среднего возраста китаец с длинной тонкой косицей, стелившейся позади него. Отправив байкера в мерзлую грязь, он собирался продолжить свой бег, но тут был схвачен ловкой рукой Фрэя за эту самую лоснящуюся косу. Иногда движения моего друга были настолько стремительны, что я не успевал их рассмотреть. Не знаю, замечал ли он сам, но мне казалось, что есть в этом что-то ненормальное, что как раз и может оказаться его спящим даром.
Китаец развернулся, пытаясь ударить как-то странно сложенными пальцами Фрэя по руке, но тот, не желая подставляться, уже выпустил косу и отошел на шаг назад. Правильно: зачем вступать в бой с неизвестным по силе противником, если от тебя всего-то и требуется, что задержать его до прихода более матерой погони. Я уловил намерения Фрэя, его желание позабавиться, подразнить. Он опять играл, не думая о последствиях, не думая вообще ни о чем. Китаец сделал шаг вперед, но Фрэй снова отступил, так что очередной выпад скрюченной руки опять не достал до цели десяти сантиметров.
Поняв, что только теряет время, беглец повернулся, чтобы снова бежать. Но тут хлопнула дверь, и в ту
