цинтяне утверждают, что больше пятидесяти грамм их напитка выпить невозможно.
Родроб высосал все до капли. После такой дозы он не свалился под стол, как я ожидал, наоборот, взгляд его даже просветлел. Я похвалил себя за то, что нашел больше, чем искал.
— Пойдешь со мной, — приказал я Родробу, поднимаясь из-за столика.
Родроб тенью поплелся за мной. Во флайере он сидел не шевелясь, громко сопел и пару раз отрыгнул, наполнив кабину таким жутким перегаром, что Тук недовольно защелкал пластинами.
В отеле я обработал раны Родробу и приказал:
— Жди меня здесь, никуда не выходи. Есть и пить можешь что хочешь и сколько хочешь. — Затем предупредил: — Тук будет тебя охранять, — и постучал по пластинке фаготекса: стеречь!
Родроб мутыкнул утвердительно и так и стоял посреди комнаты, провожая меня боготворящим взглядом и чуть наклонившись вперед, точно собрался отбить земной поклон, начал и вдруг передумал.
Иолия крепко спала. Простыня сползла с ее длинноногого тела, но казалось, что тело выползло из кокона, не в силах вытерпеть преграды, мешающей другим любоваться им. Особого желания любоваться у меня что-то не было, поэтому принял душ, завалился рядом с роскошным телом и сразу заснул.
Проснулся через два часа и с удивлением увидел, что длинноногая рекламная модель явно не имеет желания окунуться в суету начавшегося дня. Я всегда завидую людям, умеющим спать больше восьми часов в сутки да еще и с выражением блаженства на лице, но завидую скромно, поэтому будить не стал. Минут десять я нежился, обдумывая дела на сегодня. Внимание мое привлекло вделанное в потолок зеркало — приправа к постельным развлечениям. Ничего против него не имею, но именно эта «приправа» мне не понравилась. Я тихо встал, обошел все помещения коттеджа. Так и есть: в одной из кладовок стоял видеомагнитофон. На кассете было записано все, что происходило в спальне, начиная с нашего прибытия в нее, и даже мой внимательный взгляд, несколько минут назад устремленный на зеркало. Оказывается, когда думаю, выгляжу не слишком глупо. Ну что ж, сексуальных гурманок со слабой памятью я встречаю не впервые. Правда, ей незачем знать о моей ночной отлучке, поэтому я перемотал кассету немного назад и пошел в спальню, чтобы завязать Иолии на память о себе узелок побольше и позамысловатее.
Иолия упорно не хотела просыпаться. Обессиленными руками она боролась со мной, принимая за героя сновидения, губы ее приоткрылись, дыхание стало чаще и глубже, розовый язычок заскользил по нижней губе. Легонько всхлипнув, она открыла глаза. Томные и темные от расширенных зрачков, они медленно сужались, трезвея. Я не дал им отрезветь полностью, благодаря чему избавился от потуг на лидерство. И тут я продемонстрировал все, что умею, и сделал это с душой…
Иолия долго лежала с закрытыми глазами и не шевелилась. Потом ее рука нашла мою и сжала так, словно у меня была запасная. Я ответил взаимностью. Иолия вскрикнула и выдернула руку. В следующее мгновение она чмокнула меня в нос и быстро, будто боялась, что сделаю то же самое ей, убежала в ванную. Я сказал самому себе: «Браво!»
Рано я радовался. В ванную убежала одна женщина, а вернулась совершенно другая, будто вода смыла с Иолии все эмоции, осталась только милая улыбка. Настолько милая, что отдавала рекламным плакатом.
— Позавтракаем, милый? — буднично спросила она.
За это бездушное «милый» я чуть не избил Иолию. Нет, удержал я себя, мне нужна победа не над телом, а над душой.
— Не откажусь.
За столом она весело щебетала, перемывая студийные косточки. За полчаса намыла костей на стадо скелетов динозавров. Между сплетнями, наверное, чтобы получился более съедобный бутерброд, она клала прослойку комплиментов в мой адрес. Уж лучше бы ругала.
— Вечером свободен? Пойдем куда-нибудь? — спросила она, высаживая меня на крыше отеля.
— Конечно пойдем, — ответил я.
Она поцеловала меня в щеку и шепнула на ухо:
— Скорей бы вечер!
— Да, — в тон ей произнес я и, когда флайер взлетел, долго тряс пальцем в ухе, чтобы унять зуд от фальшивых слов.
В номере меня ожидал сюрприз. Даже два. Во-первых, Родроб и Тук сидели в обнимку, если Тука можно обнять и если слово «сидеть» можно к нему отнести. Во-вторых, Тук занимал две трети комнаты, причем увеличение его тела произошло и за счет посуды. Чтобы хотя бы примерно определить, сколько они съели, я решил расплатиться. Автомат радостно хрюкнул, почувствовав в пасти-прорези кредитную карточку и в долю секунды сделал меня беднее на тысячу семьсот экю. Теперь уже хрюкнул я, но совсем не радостно.
— Тук, а ты подумал, как я тебя такого втисну в корабль?
Тук с пьяной дружелюбностью обнял меня одной лапой и небрежно помотылял в воздухе другой: мол, не ругайся, старина, как-нибудь вползем, я же бесформенный. Это точно, а к тому же и бесхарактерный. Кстати и лап у него сейчас было двадцать четыре, наверное, по количеству распитых бутылок.
— Допустим, вползешь, но ведь на это уйдет не меньше часа, — ехидно заметил я. — Дай зачем нам в полете лишние пять тонн груза?
Тук, извиняясь, обнял меня сразу десятком лап и внутри у него забулькало.
— Нет-нет, и не уговаривай! — Я вырвался из лап. — Через три дня будем худеть, готовься.
Родроб внимательно прислушивался к нашему разговору, ничего не понял, а потому смотрел на меня с еще большим обожанием. Избитая его физиономия так и лучилась желанием сделать для меня что-нибудь приятное, а на Тука начал коситься: мол, прикажет — мигом выпотрошу тебя, собутыльничек.
Я безнадежно махнул рукой: — Отдыхайте и делайте, что хотите! Соседний номер оказался свободен. Туда я и перебрался, хотя в нем было две комнаты, как в модуле. На этот раз я плюнул на суеверие, ведь жить в нем не собираюсь, так — нора для коротких передышек. Однако, переступая порог, трижды постучал по голове Родроба, который следом нес мои вещи. Уже в номере у меня появилось сомнение: а не по бетону ли вместо дерева я постучал?
Следующие три дня прошли в своеобразной борьбе с Иолией. Мы мило улыбались друг другу, а за улыбками скрывалась желание победить, сломать. Ночью Иолия слабела и к утру, казалось, готова была сдаться, но вдруг набиралась сил у первых солнечных лучей, и начинала изводить меня притворной любезностью. Я ответно улыбался и говорил комплименты, чтобы скрыть собственную обессиленность. К счастью, Иолия воспринимала комплименты на полном серьезе и на какое-то время оставляла меня в покое. Зато когда она грубила мне, я опять наливался силой, ведь, имея дело с женщиной, надо обращать внимание не на слова и поступки, а на чувства, их порождающие. Так вот, несмотря на всю Иолину ночную нежность, днем у меня было больше поводов гордиться собой. Иолия догадывалась об этом и снова становилась приторно-милой.
Особенно мне досталось на третий день, когда заехали в бюро по прокату флайеров. Мне нужна была грузопассажирская машина с вместительным трюмом.
— Каков хозяин — такова и машина! — язвительно заметила Иолия и долго перечисляла какими качествами должен обладать владелец «этого катафалка».
— Я всегда беру с собой в рейс Тука…
— А не маму? — перебила Иолия.
— Нет, Тука — что-то вроде собачонки, — спокойно продолжил я объяснение. — Он очень любит купаться в море, вот и хочу свозить на побережье, чтобы не скулил в полете, — соврал я, хотя не имел понятия, умеют ли плавать фаготексы. На их планете самый крупный водоем — лужица росы. Впрочем, я уже убедился, что фаготексы умеют все. — Он так любит море, так скучает по нему в полете!
— И где ты думаешь утопить свою собачку?
— Вот здесь. — Я показал на висевшей на стене карте океанский залив. Ближний берег — курортная зона, придется лететь на дальний — гористый, безлюдный. Говорят, там красивые рощи реликтовых деревьев. Не хочешь слетать со мной?
— Еще чего! — возмутилась она и с издевкой нарисовала картину моего купания в океанских водах.
