вас никогда не было собаки? Вот когда собака бегает по квартире, ее когти щелкают по полу примерно с таким же звуком, только, пожалуй, погромче.
Тимофей, разметавшись на постели, спал. За окном во дворе послышался шум, подъехала телега. Приехал отец.
Слез с телеги и обернулся к возничему:
— Может, Сергей, зайдешь? Сейчас сообразим что-нибудь.
— Не, Егорыч, поздно, а мне еще пилить да пилить.
— Так и переночуешь у меня.
— Да не, поеду. Бывай!
Проводив его взглядом, отец поднялся на крыльцо. Подергав дверь и убедившись, что она заперта, поднял руку, чтобы постучать, но передумал. Обойдя дом, встал под окном Тимофея.
— Тима! — внутри было тихо.
— Тимофей!!! — еще раз громко крикнул он.
Все такой же монотонный свет был виден в окне и не было никакого движения. Неясное чувство беспокойства окутало его. «Да брось ты! — одернул он себя. — Просто Тима, наверное, устал за день и крепко спит. Но почему дверь в таком виде? Почему все окна первого этажа забраны ставнями?» Он обошел дом вокруг. Ни малейшей надежды попасть внутрь. Казалось, дом мрачно нахохлился, окна, как щитами, прикрылись ставнями, словно средневековый замок, находящийся в засаде. Дом — замок, а лес неприятель, готовый пойти на приступ. Взгляд непроизвольно обежал подступившую стеной чащу. Поднявшийся с болот и ползущий между деревьями туман серой пеленой замазывал кусты, придавая им мистические очертания.
Хруст сучка в глубине чащи ударил по нервам, как выстрел над ухом. Взгляд впился в темноту лесных закоулков.
Шум сбоку заставил чуть ли не подпрыгнуть на месте. Хлопая крыльями, какая-то птица скрылась в глубине леса. Не раздумывая больше, отец нервно подобрал с земли шишку и изо всей силы швырнул в окно. С гулким хлопком она ударилась о стекло и упала обратно к ногам. Он снова подбирал и бросал до тех пор, пока не увидел заспанное лицо Тимофея, приникшее к стеклу.
— Тима! Я это! Открой! — а сам уже быстрым шагом шел к крыльцу.
Неприятное ощущение взгляда в спину подгоняло, заставляя убыстрять шаги. Казалось, весь лес, каждое дерево смотрит на него. Взлетев на крыльцо, с шумом привалился спиной к двери, озираясь по сторонам. Наконец за дверью раздался легкий шум и послышался сонный голос Тимофея:
— Отец?
— Да, я. Открывай же!
Еще несколько секунд тот возился с засовом и, наконец, дверь распахнулась. Облегченно вздохнув, отец вступил в сени. Задвинув засов, молча, освещая лестницу колеблющимся пламенем свечи, поднялись на второй этаж и прошли в комнату отца. Отец сунул саквояж под стол и переоделся в домашнее.
— Пойдем на кухню, перекушу. Расскажешь, как ты тут, без меня.
Они спустились в кухню. Пока отец ел, Тимофей рассказал ему про события ночи. Закончив, он вопросительно посмотрел на отца:
— Объясни мне, наконец, что же здесь случилось, пока меня не было? Что за чертовщина здесь творится?!
Отец не спеша доел и убрал со стола. Вытащил из шкафчика бутылку самогона и тяжело поднялся.
— Пошли в комнату, здесь не с руки.
Они снова поднялись в комнату отца. Сев, отец упер локти в стол и, обхватив голову, задумался. Думал он довольно долго, наконец, начал:
— Чтобы было понятно все, нужно знать и предысторию. — Он отхлебнул из бутылки и, отставив ее в сторону, взял со стола книгу, которую Тимофей смотрел днем.
— Надо было еще вчера тебе рассказать, да кто ж знал.
Эта рукописная книга написана дедом твоей матери. Он собрал здесь, если можно так выразиться, предания рода. Так вот, предыстория здесь. Я читал эту книгу и расскажу тебе одно из преданий.
Попытка киевского князя Владимира Святославича создать на Руси языческий пантеон в 980-м году не удалась.
Это привело к крещению Руси в 988–989 годах. Мечом и огнем была Русь окрещена. Преданные старой вере, вере отцов, не желающие менять Перуна и Дажбога на Христа, язычники бежали в леса, в глухие места. Что было им еще делать? Дружинники князя первыми на Руси после самого князя принявшие крещение, стремясь доказать свою преданность новому богу, взялись за дело рьяно. Непокорные деревни сжигались дотла. Для крещения нужна вода? Ну что ж, непокорных мечами загоняли в воду. Те, кто оказывал сопротивление, уничтожались безжалостно. Хорошую жатву из крови и мяса собрал в свои закрома милостивый бог.
Шло время, еще оставшиеся языческие поселения отступали все дальше на восток, в нетронутые лесные дебри. Не было покоя язычникам. Цари менялись, а христианство оставалось, и даже в глухомани доставали руки Христа. Теперь уже специальные конные отряды вооруженных воинов, называвших себя псами Господними и являвшимися по сути дела инквизиторами Руси, гонялись и днем и ночью по лесам, уничтожая языческие поселения. Шел 1074 год от рождества Христова.
Цепочка всадников, один за другим, по звериной тропе медленно пробирались сквозь чашу. Длинные шишаки на высоких шеломах цеплялись за ветви деревьев, так что то и дело приходилось нагибать головы. Лучи солнца не проникали сквозь густые кроны деревьев и на тропе стоял полумрак. Мошкара, пользуясь прохладой, тучами кружилась вокруг распаренных долгой дорогой коней и седоков. Это был один из летучих отрядов псов Господних. Во главе отряда стоял старший сын киевского воеводы Гюрята. С ним находились и два брата его: средний Святовид и девятнадцатилетний Ярополк. Несмотря на молодость, Ярополк уже был славен своими ратными подвигами и по праву чувствовал себя равным в компании зрелых воинов. С виду хрупкий, он, однако, обладал недюжинной силой, и мало находилось молодцов, рисковавших поспорить с ним в удалых забавах.
К тому же была у него еще одна особенность, делавшая его непобедимым неистовость. Появись он на свет викингом, быть бы ему берсерком. Но если берсерки для приведения себя в состояние безумной ярости употребляют настои и порошки мухоморов и других галлюциногенных растений, то Ярополк входил в это состояние сам по себе, при виде крови.
Стоило почувствовать на губах вкус крови, и уже не было удержу его буйству. Еще будучи мальчишкой, участвуя в уличных драках, был он окрещен бешеным.
В голове отряда, на невысокой лохматой лошаденке ехал проводник. Это был хорошо знавший лесные тропы охотник. Он не был бойцом и поэтому кроме широкого ножа, заткнутого за пояс, не имел никакого оружия. Не по душе ему были те люди, которых он вел. Там, куда приходили они, часто оставались лишь пепелище и трупы. Будь воля охотника — давно бросив лошадь, метнулся бы в чащу. Нипочем не догнали бы его. Гюрята, однако, был не прост. В середине отряда ехал сын охотника. Взяв его, Гюрята сразу убил двух зайцев. Была уверенность, что не сбежит охотник. Ну и, наконец, сын охотника был запасным проводником. Был уже научен Гюрята горьким опытом: вылетит легкая стрелка из лесу, скосит проводника, и блуждай по лесу, не зная дороги.
Следом за проводником ехал сам Гюрята. Мощному, черному, как вороново крыло, коню было нелегко под дородным всадником. Под стать масти коня было и одеяние седока. Черного металла кольчуга в обтяг облегала мускулистый торс. Черненый шлем козырьком прикрывал пол-лица, в прорези остро поблескивали глаза. Над правым плечом возвышалась рукоять тяжелого двуручного меча, подвешенного за спиной поверх длинного, также черного, плаща, шлейфом лежащего на крупе коня. Большой серебряный крест казался игрушечным на широкой груди. Не отличающийся весельем в повседневной жизни, сейчас Гюрята был и вовсе мрачен. Несмотря на быстроту перемещений его отряда, в большинстве случаев внезапных набегов не получалось, казалось, сам лес предупреждал язычников о приближении псов Господних. Деревни либо пустовали, либо в них находились только мужчины, оказывавшие отчаянное сопротивление. После каждой схватки отряд недосчитывался ратников. Воины гибли в лесных переходах от стрел, вылетавших неизвестно
