откуда. Правда, для язычников, загнанных в глушь, металл становился все дороже и дороже, поэтому они использовали преимущественно легкие стрелы с костяными наконечниками, неспособные пробить доспехи. Но даже и эти стрелы находили незащищенные латами места.
Мысли Гюряты были прерваны внезапной остановкой.
Проводник напряженно вдыхал воздух, как собака, задрав лицо вверх.
— Деревня близко, — посмотрел он на подъехавшего и вставшего рядом Гюряту. — Чувствую запах дыма.
Гюрята удивленно понюхал воздух и понял, что тягаться с охотником бесполезно. Он посмотрел на отряд. Ратники, не понимая из-за чего остановка, настороженно озирались по сторонам.
— Передать в конец: деревня близко.
Послушный поводьям конь двинулся вперед. Оглянувшись, Гюрята увидел, что бывалые вояки приводят себя в порядок. Одни проверяли, легко ли меч ходит в ножнах, другие перетягивали щиты из-за спины на бок. Любил Гюрята эту суету перед боем, сердце опытного воина радовалось при блеске стали. Сам никогда ею не пренебрегал, хоть и был уверен, что все у него в порядке. Вот и теперь: надев тяжелую рукавицу, взялся за рукоять меча. Меч был талисманом. У всех трех братьев мечи были одинаковые, выкованные на заказ, имели они примечательную деталь — рукояти у них были в виде распятья. Мечи были освящены и вручены отцом, когда он благословлял сыновей перед опасной дорогой.
Минут десять еще отряд Пробирался меж деревьями, наконец, деревья стали расступаться. Остановив коня, Гюрята спрыгнул на землю и, укрываясь густым кустарником, подобрался к самой опушке. Лес кончался, сразу за опушкой шел пологий спуск к реке, поросшей зарослями кустарника.
На берегу реки и стояла деревушка. Была она видна как на ладони. Лежа в траве, Гюрята начал прикидывать: «В деревне двадцать домов. На каждый дом мужика по два. Ну что ж, сорок лапотников против моих двадцати семи сущий пустяк». Рядом тихонько пристроились Святовид и Ярополк.
— Святовид, возьми десять ратников и обойди деревню.
Ярополк, будешь со мной. Чтобы все вывалили на улицу, нужно поджечь дома. Ну, Бог нам в помощь!
Некоторое время Гюрята выжидал, наконец, решив, что Святовид уже обошел деревню, он широко перекрестился и взмахнул рукой. Обтекая его с двух сторон, всадники молча рванулись по склону к деревне. В руках некоторых пылали факелы. Деревня была уже близка, когда навстречу с противным свистом понеслись стрелы. Гюрята понял, что внезапного нападения опять не получилось. Чтобы не быть легкими мишенями, всадники рассыпались. Прикрываясь щитом, Гюрята пришпоривал тяжело скакавшего коня. У самого въезда на улицу, вившуюся меж домов, два ратника, несшиеся перед Гюрятой, вдруг исчезли.
Вздыбив коня и чуть не опрокинувшись, он сам едва избежал этой же опасности. Они провалились в ловушку, в замаскированную яму, дно которой был утыкано кольями.
Объезжая, Гюрята заглянул в яму. В глаза бросилась кровавая маска, за минуты до этого бывшая лицом, и копыто умирающей лошади, в конвульсиях бившее по этому лицу.
Стрела, скользнув по шлему, отлетела в кусты. Прикрывшись щитом, Гюрята направил коня в ближайший дворик.
Со всех сторон слышался шум схватки, лязг металла, крики, хрипы. В дальнем конце деревни поднимался дым — Святовид знал свое дело. Конь Гюряты, проломив плетень, ворвался во двор дома и вдруг, захрипев, начал заваливаться.
Высвободив ногу из стремени, Гюрята соскочил на землю, и как раз вовремя, конь рухнул набок. Из шеи, пробив ее насквозь, торчала стрела. Конь пытался подняться на ноги — и не мог. С губ слетала кровавая пена, а подернутый поволокой слезы глаз недоуменно и мученически косился на хозяина.
— Эх, какую животину сгубили… Прости, друже! — и, оборвав мучения животного, рукоятью меча ударил коня меж глаз.
Осторожно, озираясь по сторонам, двинулся к дому. Заглянул в двери пусто. Прижимаясь к стене, пошел вокруг.
Выглянув из-за угла, удовлетворенно ухмыльнулся. Спиной к нему, опустившись на одно колено, стоял здоровенный мужик и стрелял из лука. Мальчишка лет четырнадцати подавал ему стрелы, рядом на траве лежала окованная металлом рогатина. Обернувшегося мальчишку Гюрята откинул в сторону как пушинку. Мужик так и не успел схватиться за рогатину. Меч Гюряты рассек его от плеча до пояса. Откинутый подросток выхватил неизвестно откуда длинный и тонкий нож и как зверь прыгнул на Гюряту.
— Ах ты, змееныш! — процедил тот, и запястье паренька захрустело в его руке. Парень завизжал, и это лишь раззадорило ратника. Выпустив меч, он схватил подростка за ногу и швырнул на стену дома. Серые мозги из расколовшейся, как орех, головы размазались по бревнам…
Через час все было кончено. Застилая небо дымом, горели дома. Изувеченные трупы, лежащие и по одному, и группами, дополняли пейзаж. Отряд Гюряты, отойдя на опушку, отдыхал, зализывая раны. Ратники, разводя костры, весело гомонили. Это могло бы показаться странным, ведь их стало на девять человек меньше. Но смерть была настолько обыденна и привычна, что вызывала в их засохших сердцах не больше чувств, чем укус комара. Потеря в этом бою стольких товарищей к тому же сулила им скорое возвращение на родные подворья. Сила отряда без тех девятерых, что лежали в стороне на земле, рядком, была слишком мала, чтобы идти дальше. Гюрята все это прекрасно понимал и поэтому решил, дав людям передых, вести их назад, в Киев.
Братья отдыхали, удобно устроившись у костра. Лежа на животе, опустив тяжелую голову на сомкнутые руки, Ярополк рассматривал лежащий на траве языческий талисман.
Это была головка Перуна на оборванном шнурке. Уже после окончания боя, проходя по улице деревни, он сорвал ее с шеи убитого язычника просто из любопытства. Мельком рассмотрев, бросил, и лишь у костра заметил, что, зацепившись шнурком за рукоять ножа, она болтается на поясе.
Меч и языческий божок лежали на траве рядом. Христос, распятый на рукояти меча, был весь в ржавых потеках застывшей крови, стекавшей по лезвию во время боя. В призрачных сполохах костра мертвые фигурки росли, оживали.
Сонная одурь туманила сознание Ярополка. Черные тучи затянули звездное небо. Ударила молния, разрезав небосвод ломаной линией. Братья исчезли, и Ярополк остался один около костра. Но нет! Откуда- то сбоку слышится хохот. Оскал Перуна, безудержно хохочущего над чем-то, что находится за спиной Ярополка. До чего же тяжело перевести взгляд. Глаза и вся голова словно налились металлом.
Взгляд медленно смещается во тьму. И вдруг молния освещает все вокруг. Полуобнаженная фигура с протянутыми в небо руками, словно в немой мольбе. И небеса разверзлись, водопадом дождя устремившись вниз. Человек бесновался в неистовом танце, ловил струи дождя широко открытым ртом, размазывал по своему телу красные струи. Но почему дождь красный?! Это кровь! Кровавый водопад!!! Упырь с глазами ребенка. А рядом звучал дьявольский хохот уродливого идола.
Видение пронеслось перед глазами и пропало. Снова костер и братья рядом. Ошеломленным взглядом обвел все вокруг Ярополк. Все лицо горело. Спрятав лицо в ладонях, застыл на минуту. Успокоившись, рывком встал на ноги.
— Пойду ополоснусь в реке, заодно и меч почищу.
Кинув меч в ножны, взял в руку головку Перуна. Пристально вгляделся в злобные черты искусно вырезанного неведомым мастером лица, усмехнулся и швырнул амулет в костер.
Он шагал к реке, все глубже и глубже погружаясь в темноту ночи, а дьявольская головка смеялась ему вслед, обугливаясь в пламени.
Отдаляясь от костра, Ярополк шел к реке. Выглянувшая из-за облаков луна каким-то мутноватым светом освещала все вокруг. Где-то сзади слышались голоса посланных к реке за водой дружинников. Но Ярополк не замечал их. Отдалившись от лагеря, он вдруг услышал звуки необыкновенной чарующей музыки. Они завораживали и неудержимо влекли к себе. Они опьяняли, наполняя все существо Ярополка наслаждением. И он все убыстрял и убыстрял свой шаг, двигаясь на звук. Нега разлилась в нем, заполнив
