Под иконами стояло человек двенадцать, не более, стояли высохшими мощами, тенями, колеблющимися в неровном свете свечей. Служка подошел к Ивану. Вытаращил запавшие, горящие болезненным огнем глаза. Он еле держался на ногах, изможденный и бледный. Тонкая желтая кожа обтягивала скулы, губ не было, один провал рта.
— Ты?! — изумленно вопросил служка.
— Как видишь, — ответил Иван.
Еще минуту назад он стоял под синим небом Старого Мира. И вот он здесь… В этом невидимом и неприступном граде Китеже. Служба идет, но как мало их осталось!
— Почитай, все померли, — сказал служка, словно угадав Ивановы мысли. И добавил с недоумением и почти ужасом: — А тебя ничего не берет.
— И не возьмет! — подтвердил Иван.
Отсчет времени прошел, и теперь он не мог медлить. Без суеты, без спешки, без торопливости ему надлежало исполнять свое дело. Пора! Долгие годы он искал, мучился, строил планы, сам разрушал их, шел в потемках и снова искал выхода, искал ответа… Теперь он знал, что ему делать. Совершенно точно знал. И уже никто и ничто на свете не могло его остановить.
— Прощай! — сказал он, направляясь к огромным дверям.
— Стой! Нельзя туда! — забеспокоился служка, кинулся за Иваном. — Погибнешь ведь!
Иван ничего не сказал, только обернулся на ходу и улыбнулся изможденному человеку с горящими глазами.
Он вышел во мрак и темень, в стужу ледяной мертвой пустыни — безоружный, беззащитный, в грубой серой рубахе с расстегнутым воротом, с развевающимися по ветру русыми волосами, прямой, сильный, всемогущий, воплощающий в себе всех живших на этой земле россов.
Он видел огромную луну-шар, висевшую высоко в небе. И он все уже знал. Он ждал.
Какая-то безумная шестиметровая крылатая, восьмилапая, зубастая и шипастая гадина с истошным ревом бросилась на него из-за развалин черной зубчатой стены. Но не долетела двух метров… Иван даже не коснулся ее, он лишь вскинул руку — и гадина рухнула замертво, только земля вздрогнула под многопудовой тушей.
Бот опустился метрах в двадцати от Ивана. Из него выскочил сын — растерянный и обрадованный. Иван еще раз поразился, как Олег похож на него! невероятно! правда, лет на двадцать моложе, но копия!
— Отец!
Иван обнял сына, прижал к себе. Сердце дрогнуло в предчувствии непонятного и страшного. Но он отогнал тревоги. Он собственным телом ощущал сыновнее тепло. Это они с Аленой спасли своего единственного, изгнали из него бесов. И теперь он поможет им.
— Мать ждет, — сказал Олег.
— Да, я знаю. Пойдем.
Алена встретила его со слезами на глазах, вцепилась в кисти рук.
— Не пущу! Никуда больше не пущу!
Иван не вырывался и не говорил ни слова. Он сам был готов разрыдаться. Он сам страстно, неистово желал остаться с ней, с любимой, ничего не видеть вокруг, никого не замечать, наслаждаясь долгожданной близостью и покоем, которого они так и не обрели. Обретут ли когда-нибудь? Может, да, а может, и нет. Во всяком случае, не сейчас.
— Нам пора, Алена! — сказал он ей шепотом, на ухо.
— Нам?!
— Да. Не грусти. Мы скоро вернемся. И не лезь в пекло за этими головорезами — и Дил, и Гуг Хлодрик ищут смерти… а ты должна жить. Ведь мы вернемся!
— Правда? — Алена вытирала слезы. Она уже не держала Ивана. Она верила ему и все понимала.
— Правда! — ответил Иван.
В правительственных катакомбах Сихана Раджикрави не оказалось. Олег облазил все закоулки, но так никого и не нашел. А Иван сидел у экранов и смотрел сквозь смежающиеся веки, как трехглазые добивают последних смельчаков. Он мог выйти туда, наружу, и остановить монстров, оставить от них мокрое место. Но это ничего бы не изменило, это лишь продлило бы затяжную и кровавую агонию — водопад не усмиришь подставленными ладонями, даже если их тысячи, и лесной пожар не забросаешь сухими ветками. Затаптывать надо первый язычок пламени. Затыкать — источник темных вод.
И все же братва не сдавалась, дралась лихо. Тут и там валялись уродливые трупы негуманоидов, воинов Системы. Бесшабашная Зангезея продержалась долго. Дальше самого Синдиката, от которого давно уж и след простыл. Но всему приходит конец… Нет! Так нельзя! Иван собрался, уставился на серебристый шар, из которого перли ордой трехглазые, представил его сгустком мерзости и грязи, сдавленной, сжатой с чудовищной силой, спрессованной в этот сферический объем… надо только высвободить его, лишить оков, обессилить «силу»… вот так! Шар разорвало, будто в его внутренностях было заложено с десяток термоядерных бомб. Океан пламени залил обзорные экраны, выжигая с поверхности Зангезеи всех подряд: и правых и виноватых, и героев и трусов, и монстров и людей.
Иван скривился. Слаб человек. Опять он не выдержал. А что толку?!
А толк был.
Голос Первозурга прозвучал из-за спины недовольно и хрипло:
— С чем пожаловали?!
Иван не обернулся. Он все понял: Сихан следил за ними, он был где-то неподалеку, подглядывал, подслушивал, боялся… да, именно боялся, он теперь всего боится — он! полубог! творец! — а этот дурацкий взрыв просто переполнил чашу его терпения. И все равно, прежде следует здороваться.
— С добром, Сихан, — сказал гость, — будь здрав!
Первозург не ответил. Он ждал.
— Я выполнил свое обещание, — все так же тихо выговорил Иван.
— Неправда!
— Я убил оборотня!
— Он здесь, в катакомбах!
В это время Олег вынырнул из потайного люка, ведущего в нижние ярусы. Да так и замер с раскрытым ртом, глядя на высокого сухопарого старика с темным, почти черным лицом и светлыми глазами.
— Вот он! — закричал Первозург.
— Да, это мой сын, — спокойно пояснил Иван, — он такой же человек как и я. Ты можешь убедиться в этом. Оборотень мертв!
— Ты сохранил свое детище… — как-то опустошенно и безвольно протянул Сихан Раджикрави, ему не надо было убеждаться в чем-то, он видел все насквозь, знал, что Иван не врет. Но ему было трудно смириться с неизбежным. — Ты сохранил свое детище… но ты хочешь, чтобы я убил свое?!
— Да! — твердо сказал Иван. — Ты дал слово!
— Слова — воздух, дым, они ничего не стоят. Ты был дорог мне, я все помню, ты спас меня тогда… другой не стал бы рисковать жизнью ради дряхлого старца, другой на твоем месте, Иван, даже не стал бы раздумывать, и меня бы давно не было на этом свете… — Сихан Раджикрави говорил очень медленно, будто каждое слово весило по тонне, он говорил с трудом, выдавливая из посиневших губ тусклые и сиплые звуки, — я должен быть благодарен тебе, и я благодарен… Но мне проще убить тебя, Иван. И этого… тоже. Гораздо проще!
Он не встал с кресла. Он лишь поднял голову и уставился на Ивана пронизывающим тяжким взором. От этого взора сердца смертных сразу же переставали биться, наступало удушье, жуткая смерть, это был взор самой костлявой. Но гость смотрел в его глаза… и не думал умирать, он даже не изменился в лице. И тоща Первозург собрал всю свою силу, способную сжечь целый мир, обратить в пепел тысячи восставших против него, он обладал этой сверхъестественной силой, которой никто не мог противостоять. И он должен был смести вставшего на его пути, осмелившегося указывать ему. Потоки испепеляющей, страшной,
