если это достаточно крупный хищник, то арбалет его не спасет. Тот хорошо видит жертву, а Кро-о-зер его нет.
В этот миг с дерева раздался громкий крик, затем упала горящая ветка, животное испуганно взвизгнуло, и Кро-о-зер успел разглядеть две пары лап с плоскими когтями — он облегченно вздохнул и расслабился это был всего-навсего бородавчатый травоед.
«Дня через два подоспеют наши», — подумал он, засыпая. Еще в голове мелькнула мысль о том, как они обойдутся с выродком. Но ответить на этот вопрос Кро-о-зер не успел, провалился в сон.
Уже под утро яркая вспышка света, треск и предсмертный вой зверя буквально подбросили охотника вверх. Корчась от скрутившей его боли, Кро-о-зер пытался сообразить, что происходит. За первой вспышкой последовала вторая, затем стало тихо. Слышался только слабый скулеж, переходивший в рычанье, шуршала трава, раздавались глухие удары — умирающий зверь судорожно бился в агонии.
Долго еще Кро-о-зер сидел, напрягшись, не сводя воспаленных глаз с черной расщелины входа, держа палец на спусковом крючке. Затем потерял сознание.
Утром его разбудил окрик выродка. Голос доносился откуда-то сбоку, выродок не подошел ко входу, опасаясь, видимо, как бы Кро-о-зер с перепугу или в бреду не пустил в него стрелу.
Ярко светило солнце, и по запахам земли и зелени охотник определил, что с его восхода прошло уже немало времени, до полудня оставался час или два.
Охотнику было худо: голова раскалывалась от боли и горела, тело дрожало в ознобе, пальцы рук и ног были ледяными. Мучительно хотелось пить. Только боль, успокоившаяся во время сна, не давала пока о себе знать.
Вылезти из дупла оказалось несравненно труднее, чем заползти в него. Приходилось двигаться вперед искалеченной ногой. Выродок помогал охотнику, бережно поддерживая ее на весу, пока тот, осторожно перебирая руками и отталкиваясь здоровой ногой, выбирался на лесную поляну.
Наконец, этот короткий, но мучительный путь был преодолен и Кро-о-зер бессильно откинулся, привалившись спиной к стволу; исполосованная грудь ходила ходуном. Движение, как он и опасался, разбудило боль, и она, блуждая по телу, начала пробовать силы то там, то сям, овладевая им.
Выродок осторожно опустил изувеченную ногу Кро-о-зера на траву и, присев возле него на корточки, долгим изучающим взглядом посмотрел в лицо. Затем отошел в сторону.
То, что открылось за его спиной, чуть не заставило охотника вскочить, забыв о тяжелых ранах. Менее чем в десяти шагах от него лежал мертвый бастард. Его остекленевшие, наполненные застывшей злобой глаза, глядели прямо на охотника. Большое полупрозрачное тело, обвисшее красно-фиолетовым студнем, распласталось в последнем прыжке. Сквозь плоть были видны черные ребра и клубки внутренностей. Передние лапы вспахали, как плуги, поляну, вырвав куски дерна и клочья травы. Две пары задних лап были подтянуты под брюхо. Ядовитые мешки, начинавшиеся чуть ниже глаз и заканчивавшиеся на загривке, словно большие уши, висели, закрывая шею. Короткий хобот-пасть был разинут во всю ширь, показывая идущий по окружности ряд мелких, как колючки, острых зубов.
— Кто его? — тихо спросил Кро-о-зер, не в силах оторвать взгляда от чудовища. Потом повторил громче:
— Кто его убил? Где охотники? Кто стрелял?
Выродок с улыбкой наблюдал за ним. Из трех заданных вопросов он понял лишь последний. Заулыбавшись еще шире, он хлопнул себя ладонью по груди.
Кро-о-зер смотрел на него, и веря и не веря. Тогда выродок достал из прорехи в штанах штуку, которую старейшины берегли пуще святых реликвий — бластер, маленькую молнию Мохначей. Охотник от изумления разинул рот, оказывается у выродка была молния…
Георгий, продолжая улыбаться, глядел на аборигена, сидевшего перед ним, прислонившись к напоминавшему земной дуб дереву, и думал, что повергший его в ужас зверь, кажется ему не более отвратительным и жутким, чем абориген.
В нем было поровну от человека и насекомого. Голова, туловище, две пары конечностей… но! Руки и ноги с шишковатыми, словно опухшими, суставами, были так длинны, что скорее походили на лапы какого- то членистоногого. Под желтоватой кожей маленького туловища рельефно вырисовывались кольца ребер и ключицы. Кисти и ступни были непомерно велики. Маленькая продолговатая лишенная волос голова казалась нахлобученной прямо на плечи. Росту в аборигене было на глаз более двух метров. Но при его необыкновенной худобе, абориген вряд ли весил больше 70–80 килограммов.
«Если пауку оборвать четыре лапы да посадить вот так же к дереву, они здорово будут смахивать друг на друга», — подумал Георгий.
И в этот миг вспомнил свой давнишний сон — сон в ночь, когда он решил всерьез начать охоту на БИ. Пораженный, Георгий отошел к костру, на нем уже висел котелок, в котором варилась похлебка из запасов, которые он достал из своего мешка, оставшегося под деревом, где он чуть не стал добычей хищника, и к которому ему затем никак не давал подойти Кро-о-зер.
Ветер задул со стороны костра и Кро-о-зер задергал ноздрями, глаза его удивленно расширились — откуда выродок достал пищу? Он огляделся, ища остатки туши, перья или кости, но ничего не увидел.
Георгий понял причину его недоумения и, подняв мешок, показал его охотнику, затем вытянул руку в сторону дерева, под которым до сих пор лежали, искрясь на солнце платиново-желтой чешуей, остатки туши Зверя.
Больше Кро-о-зер не удивлялся ничему, кроме как собственной слепоте и недогадливости. Вопреки желанию он испытывал признательность и симпатию к этому уродливому существу.
Пока варилась похлебка, Георгий еще раз обошел тушу чудовища, пытавшегося проникнуть ночью в дупло. Он пнул ее ногой в бок, и его передернуло от отвращения — туша заколыхалась, как студень. Да, зверятки здесь водятся, что надо. Если бы у него не было бластера, да не сиди он на дереве, чудище сейчас лежало бы где-нибудь в укромном местечке и испытывало блаженство от того, что их с аборигеном мясо переваривалось бы вон в том клубке кишок, что проглядывает сквозь фиолетовый студень.
Ясно одно, судьба его теперь накрепко связана с этим человеко-пауком: и его одного в лесу бросать нельзя — погибнет, и самому идти в одиночку опасно — не знаешь, в чьем желудке окончишь путь, да и с соплеменниками его через знакомца договориться будет проще, чтобы указали путь к озеру в форме восьмерки.
Георгий окинул оценивающим взглядом аборигена, его снаряжение, одежду.
«По нашим меркам где-нибудь не раньше десятого и не позднее шестнадцатого столетия. Средние века».
Кро-о-зер в это время вспоминал свою неудачную охоту. Надо же такому случиться, чтобы в лесу за два дня ничего, а стоило только выйти к саванне, сразу попал в такую переделку. И вышел-то ведь без особой нужды, просто потому, что надоело блуждать в этом вечном сыром полумраке, солнца захотелось, тепла, ветра, простора. Он любил саванну, если бы в ней были поселки, обязательно ушел бы жить в один из них.
Разомлел, как дурак, пошел, раскинув руки, грудью раздвигая траву. Она шуршала, колыхалась у самых плеч, потом что-то метнулось, чиркнуло, казалось, слегка по груди, он выхватил нож, ударил им зубчатого хвостокола в брюхо, тот извернулся и в предсмертном прыжке полоснул его хвостом-пилой по ноге. Гадкая тварь. Издали залюбуешься: порхает, поблескивая на солнце, черный с зеленой искоркой, безобидный, милый, ужасный хищник.
— Ну ладно, — прервал его воспоминания Георгий, — есть будем?
Он принес котелок, достал ложку, протянул аборигену, себе наскоро выстрогал лопаточку из сухой ветки.
Абориген взял ложку спокойно, как привычную вещь.
«Ага, с ложкой он знаком», — с удовлетворением отметил Георгий и сразу же подумал о другом: «Эх! Где вы все?! Как бы и вам не попасть в какую-нибудь скверную историю».
Георгий не подозревал, что по крайней мере он сам уже попал в нее, что на выручку спасшему ему жизнь охотнику идет отряд из четырех вооруженных до зубов воинов.
К вечеру Кро-о-зеру стало хуже. Каждые полчаса Георгий менял ему компрессы на лбу, но это помогало мало. Бинты да компрессы — не слишком эффективное средство для лечения таких ран. Охотник
