двора к окружению опального Гонсета! Случись что-нибудь, вас сожрут моментально. Уцелеют лишь сумевшие вовремя меня продать, разве не так?
– Неужели вы сомневаетесь в моей преданности Империи и вам, мессир? – Конлаф вздернул подбородок.
– Конечно, нет. Ты, бесспорно, верен и Империи и мне… хотя и именно в этом порядке. Я не ставлю это в вину, поскольку таковы многие из моих приближенных… Странно, они всерьез надеются, что я не в курсе их закулисных переговоров с эмиссарами двора, их писем, доносов… Тебя-то, вероятно, Ингвер, только и сдерживает ясное представление о наших возможностях в тайных играх, а?
– Я полагал, мессир… – возмущенно выпрямился помощник, но правитель оборвал его взмахом руки:
– Самое забавное, меня абсолютно не тревожит эта мышиная возня. Разумеется, я не потерплю рядом откровенных доносчиков, но слишком рьяные слуги Империи могут спать спокойно. При случае так им и передай. Думаю, совладаю с особо наглыми наветами, порождаемыми двором, а в остальном мне бояться нечего. Просто я предан Империи не меньше, чем любой из вас.
– Ваша преданность, мессир, несравнимо важнее всех прочих.
– И она же иногда приносит на голову неприятности… Однако мы отвлеклись. О чем, бишь, я говорил?
– Гнилая страна.
– Гнилая страна… – Гонсет опять уставился куда-то в море дымящих городских кварталов. – Я гнию тут. Заживо. Мы все разлагаемся, медленно и неуклонно. Мы повергли в прах внешних врагов и не замечаем, как победа перетекает к врагам внутренним. Врагам, которые поселились в наших умах. Народу остро необходимо движение! Он подобен человеку, взбегающему на крутую гору: если остановится – тотчас сорвется назад. Сколько я ратовал за продолжение походов на юг? Император и его двор не желают меня слушать. С некоторых пор чудится, они воспринимают мои призывы как сигнал поступать наоборот! Репутация, дьявол ее дери!… И мы остановились. Остановились, начали пускать корни, делить покоренные земли, отстраивать себе замки. Все благостно, сытно. Можно до поры не видеть, как превращаемся в таких же баранов, что и прежние хозяева этих мест. Та же одежда, те же манеры, та же вера… Мы глупо проедаем бесценное время, отпущенное судьбой! И если не двинемся вперед, то рискуем уже очень скоро покатиться вспять. Опасаюсь застать сей трагический момент.
– Но ведь Светлейший Император вовсе не отказался от завоевательных планов, мессир, – уточнил Конлаф спокойно. Подобные мысли развивались далеко не впервые.
– Да-да, большой поход… – Гонсет поморщился, словно от зубной боли. – Тут свои надежды и свой риск. Кстати, существует вероятность: он неким образом связан и со здешним инцидентом.
– Каким же таким образом, мессир?
Правитель молча прошелся по площадке, развернулся на каблуках:
– Что здесь произошло, по-твоему, Ингвер?
Вопрос определенно содержал двойное дно, и помощник замешкался, машинально переворошил разложенные на камне документы.
– Крайне… неприятное… событие, мессир… – Срок истекал, требовалось давать ответ, а ничего толкового голову так и не посетило. – В результате безалаберности и расхлябанности служителей тюрьмы из заключения совершили побег опасные преступники. Погибло пятеро охранников. В отношении остальных проводится дознание. Попытки выследить и отловить беглецов пока не принесли успеха… а принесли только новые жертвы.
– Все?
– В общих чертах… Кажется, я… не упустил…
– Ну да. – Гонсет вновь отвернулся, заложив руки за спину. – Ничего необычного. Заурядный побег, каких немало было и множество еще будет. Правда, бежит самый серьезный враг Империи в Гердонезе, которого удалось заполучить лишь с привлечением… неординарных средств. Правда, бежит он из едва ли не самой надежной в стране тюрьмы при усиленной специально по такому случаю охране. Правда, куча стражников полегла на пути беглецов замертво, а про ответные раны неизвестно, да?
Пауза вынудила Конлафа разомкнуть рот:
– Э… очевидно, преступникам… весьма повезло. Нет оснований, мессир, считать иначе…
– Ингвер, Ингвер, – покачал головой правитель. – А ведь ты, пожалуй, наиболее смышленый из моих людей. Вот и думай после этого просить у Императора отставку. Поверь, я был бы счастлив вернуться в свою горную деревеньку и дожить там, среди семьи, в покое и мире, остаток дней. Только что тогда станется с вами, мои дорогие?
Конлаф, покрасневший от ленивого разноса, опустил лицо к бумагам. Кроме всего прочего, это помогло скрыть и неуместную усмешку при упоминании о тихой старости.
– Знаю, мы с тобой долгими годами плели и совершенствовали сеть тайной службы. Изделие получилось недурственным, однако никто не говорил, будто теперь работу позволительно всецело переложить на него! Такое еще проходит в повседневной рутине, но никуда не годится в необычных случаях. Ты стал слишком доверяться агентам и осведомителям, забыл про собственное чутье, погряз в формалистике и удобствах. – Помощник попытался было возразить, но, перехватив взгляд хозяина, понял – момент неудачный. – Вон перед тобой ворох бумаг: списки, допросные листы, отчеты. Там зафиксировано каждое слово, а тем не менее все – мусор. Когда ты последний раз сам выезжал в город? Я уж молчу про выезды за стены. Сидя в заплесневелой башне, можно уцелеть, но не докопаться до истины!
– Мессир полагает, будто вскрыл нечто ускользнувшее от следствия? – стремясь выдержать твердость голоса, спросил Конлаф. – Но ведь вы тоже который день не покидаете башню. И как раз по вашему приказу неимоверно усилена ее охрана.
– Конечно, усилена именно потому, что вскрыл. – Гонсет оскалил в улыбке ряд крепких зубов, и помощник вздохнул свободнее. – Не зря же я столько времени проторчал в этой дыре. Вспомни, чем мы тут занимались? Я лично лазил по вонючим здешним подвалам, а ты со своими писцами дожидался подводы с чернилами. Я исколесил весь город, а ты старательно марал бесконечные бумаги. И наконец, на днях… Я же звал тебя с собой в лес, где обнаружили тела охотников, разве не так? Опять намечались особо важные допросы? Впрочем… я не склонен нынче слишком распекать тебя, Ингвер. Случай действительно нерядовой, и уж если даже я до сих пор не уверен в выводах, то… Пусть это просто послужит тебе хорошим уроком на будущее – впредь станешь активней шевелить своей задницей.
Правитель тронулся в очередное путешествие по площадке, покуда Конлаф молча переваривал обиду.
– Начнем с того, – заговорил Гонсет, вернувшись, – что столь своевременный и удачный побег неминуемо кажется подозрительным. Я сам осмотрел трупы погибших в башне. И видишь ли какое дело, они толком не сопротивлялись! Там почти нет следов драки, мелких ранений или чего-то подобного. Тюремщики убиты голыми руками, аккуратно и искусно. Стражники получили по одному-два удара, неизменно смертельных. По-твоему, это не настоящая мастерская работа?
– Вполне допускаю, мессир, – пожал плечами помощник. – И что с того? Мало ли в стране удальцов, умеющих пользоваться мечом?
Гонсет снисходительно кивнул:
– Я подумал тогда примерно так же. А затем довелось осматривать тела павших у ворот и за мостом. Ран там несколько больше, зато общий почерк сохраняется. Твои дознаватели, Ингвер, что-нибудь про это записали?
– Мои люди фиксируют исключительно сухие факты, а не эфемерные понятия вроде почерка, стиля или манеры.
– Конечно. Но к сожалению, на сей раз одними фактами не обойтись, а твои бумагомараки на иное не способны… Короче, вчера я ездил на место гибели охотников. Как ты знаешь, никто из них не уцелел. Даже собаки. Чудо, что их вообще отыскали в этой глуши. Попробуй догадаться, какое впечатление оставляют раны на некоторых тамошних трупах.
– Хотите сказать, мессир, все люди погибли от рук хороших бойцов? Опять-таки вполне допускаю. Среди разбойников есть отменные рубаки – занимательно, но ничего не меняет.
– Меняет, любезный Ингвер, еще как меняет. И не бойцы имеются у разбойников, а боец.
