Полное собрание сочинений Алексея Степановича Хомякова. Том 2

Блаженные апостолы поучают нас, что Дух, который есть Бог, исходит от Отца и познает Его тайны. Эти слова заключают полную истину; но, полтора века спустя, Ириней, ученик (чрез Поликарпа) возлюбленного апостола, сказал еще яснее: «Дух венчает Божество, давая Отцу имя отца и Сыну имя Сына». Устами Иринея Церковь обнаружила глубину познания тайн Божиих, дарованного ей Христом. *)

Тоже движение замечается в выражении всех догматов. Выражения: вечное рождение, вечное исхождение, Троица, Лица, и пр. являются и входят в общее употребление мало-помалу: но все это движение не выходит из круга терминологии и никак не может быть принимаемо за развитие учения; напротив, учение остается неизменным навсегда. Вообще, поводами к выражению истины в формулах более строгих и более определенных служили для сынов Церкви ереси или ложные определения: но конечно это, так сказать, научное движение церковной терминологии в сущности, нисколько не требует для своего обнаружения непременной встречи с заблуждениями: оно весьма естественно истекает из потребности заявить, что христианское учение не набор слов, вытверженных наизусть и удерживаемых памятью, а приблизительное выражение истины Божией, постоянно созерцаемой и уразумеваемой внутренним смыслом сы-

*) Текст Иринея гласить: «Называя Отца Отцом и Сына Сыном». В смелости и властности этого выражения высказывается, откуда оно идет. Оно, очевидно, по прямому преданию, исходит от того, кого Церковь назвала Богословом по преимуществу. Забавно видеть, что, в наш век, Немецкие ученые воображают, что они сделали открытие, тогда как они только повторили в других словах то, на что столь ясно указал ученик Поликарпа. Многие богословы искали намеков на христианское учение в начал книги Бытия. Если это мнение не лишено основания, то доказательства ему следует искать конечно не во множественной форме элогим; но, не без некоторого основания, можно бы было видеть такой намек в тройственности идеи, выраженной словами: «Бог — сказал и создал — и увидел что добро». Иными словами: мысль, которая есть, мысль, которая проявляется, мысль, которая себя сознает.

249

нов Церкви. Истина пребывает неизменною во все века; познание ее не изменяется; но выражение ее по самому существу всегда недостаточное, не может не видоизменяться сообразно с развитием аналитического слововыражения и с характером умственных приемов каждой эпохи. Отдельные лица свободно вносят в общий труд дань своих, более или менее удачных усилий; Церковь принимает или отвергает эту дань, не осуждая отдельных лиц, хотя бы они и заблуждались, если только труды их действительно добросовестны, и если они приносят добытое ими, смиренно, без диктаторских приемов и не насилуя совести братьев. Могло же случиться, что славный Григорий Нисский (по словам Варсанофия) предложил самое ошибочное толкование оснований, которыми оправдывается земное человеческое бедствование. Мог же св. епископ Иппонийский, желая раскрыть тайну существа Божия в троичности Его ипостасей, написать вещи, вызывающие невольную улыбку на устах мыслящего читателя; но никогда Церковь и не мыслила осуждать Григория за его ошибку, или Августина за его детские определения. Оба принимали участие в строении Церкви; при этом, по несовершенству своей природы, они могли не высмотреть примеси соломы и щеп в массе добытых ими, более прочных материалов; но неугасающий в Церкви огнь очистил их приношение, и только действительно полезное и пригодное нашло место в стене здания. Тоже самое будет повторяться во всех подобных случаях; ибо и в последствии не может быть недостатка в более или менее счастливых опытах анализа или приблизительного определения, как не было в них недостатка в прошлые времена. Так, например, когда церковная терминология, для обозначения внутренних отношений Божества допускает два слова, не вполне одно другому соответствующих (Лицо и Ипостась), тот конечно не заслужил бы порицания, кто попытался бы определить эти отношения строже и сказал бы, что упомянутые на-

250

звания даны трем вечным фазисам Божией мысли. *) Но все вообще этого рода выражения могут только служить намеками на идею, но не определениями ее. Кто принял бы аналитическое движение в церковной терминологии за развитие Церкви, тем самым всецело погру-

*) Немецкие ученые уже высказали это определение (на которое, как я сказал выше, находится намек у Св. Иринея); но в их писаниях оно вообще носит характер заблуждения и содержит в себе предположение последовательного развития, подобного развитию человеческой мысли, что было бы совершенно ложно. Конечно, человек, и разумная тварь вообще, образ Божий; но не в безусловном смысле. Фазисы бытия конечного (как бы их ни называли) столь же несовершенны, как и само конечное бытие. Они, так сказать, не более как стремление. Каждый логический момент мысли несовершенной еще более не совершен, чем сама эта мысль по себе. Никогда первомысль не может перейти сполна в фазис своей объективности; никогда мысль-объект не переходит сполна в фазис определенного познания. Иначе в Божестве. Оно есть совершенство бытия, и потому в нем все законы мысли осуществляются в их безусловном совершенстве. Все, что есть в Первомысли, есть непременно от вечности и в Ея Слове; все, что есть в Слове, есть непременно от вечности в определенном Познании. И так существо всецело пребывает в каждом из своих фазисов, удерживая при этом отличительную особенность этого фазиса и отношений его к другим. На эту полноту бытия намекают выражения: «Лицо» или «ипостась». Говорю — намекают, ибо человеческий язык не способен ни определить, ни описать тайну Божества.

Я не хотел касаться вопроса о Filioque. Мне достаточно было показать, что самый акт изменения символа был преступлением, нравственным братоубийством, и заключал в себе ересь против веры Церкви в свое единство. Но не трудно усмотреть, сколь нелепы притязания лжефилософов Романизма, приписывающих единству существа отличительную принадлежность фазиса или логического момента. После этого почему, в силу той же единосущности, не приписать Духу Святому свойств Отца, то есть рождения Сына? Отношение двух ипостасей ясно открыто в словах Божиих «от Моего приимет» и ясно понято Дамаскиным, сказавшим: «Дух есть образ (т. е. отражение) Сына». Начало, иначе исхождение познания — в силе первомысли Отца, одного Отца, хотя объект познания, или проявленная мысль, есть Сын. Пример Латинян доказал бы нам, если бы в этом еще можно было сомневаться, что в Церкви свет разумения от греха не рождается.

251

зился бы в рационализм. Труд аналитический неизбежен; мало того, он благ, он свят, ибо свидетельствует, что вера христиан не простой отголосок древних формул; но он только указывает на сокровище глубокой и невыразимой мысли, присно хранимое Церковью в своих недрах. Мысль эта не умещается в одной познавательной способности; она почиет в полноте разумного и нравственного бытия. Человек размышляет и ищет выразить свое размышление в слове; Церковь судит о слове; она одобряет его, когда оно истинно, осуждает, когда ошибочно и могло бы навести верных на ложные пути, или когда, по внушению гордости, оно выдает себя за полное выражение истин, которые оно может только наметить. Таким-то образом, каждый человек, слепец и Протестант по своему нравственному несовершенству, стоит всегда перед лицом Церкви, которая прозорлива и кафолична, потому что свята дарованием Св. Духа и благодатью взаимной любви в Иисусе Христе. Следовательно, свобода личного разума не порабощена; но дело разума подлежит решающему пересмотру Церкви, а решение Церкви истекает не из логической аргументации, а из внутреннего смысла, исходящего от Бога, смысла (как свидетельствует история), даруемого безразлично невеждам и ученым, пастухам и пастырям душ.

Я уже показал, что вся история Церкви есть история просвещенной благодатью человеческой свободы, свидетельствующей о Божественной истине. Но в этом подвиге свободы должно различать две формы одной и той же силы. В Церкви, в ее целости, является полнота свободы в Иисусе Христе; является свобода, сознающая себя всегда непогрешимою, в настоящем как и в прошедшем, и уверенная всегда в