неужели он не волнуется? Конечно, волнуется и теперь, когда все кончилось. Как сказал таксист? «Порядок!» Да, полный порядок, и теперь возникает потребность установить связь с Центром. Завтра или послезавтра он увидит своего человека. Совсем своего. С ним можно разговаривать обо всем, у него, возможно, есть какие-нибудь новости.
А такси уже въехало в Мюнхен и петляло по пригородным улицам.
На следующий день шеф опоздал на работу. Рутковский ожидал увидеть его помятым и, как говорят, не в форме, но Кочмар был хорошо выбрит, пах дорогим одеколоном и глаза смотрели проницательно. Как и думал Максим, Катя Кубиевич позвала его к пану Роману первым. Кочмар, не предложив сесть, посмотрел на него неподвижным взглядом. Наконец сказал:
— С завтрашнего дня, пан Максим, будете работать в комнате ф-7.
— Спасибо, шеф, вы уже говорили мне об этом, и я постараюсь оправдать ваше доверие.
Кочмар удивленно повел плечами.
— Что вы имеете в виду? — начал неуверенно. На лбу у него появились морщины, видно, старался вспомнить, что же действительно произошло вчера и что он пообещал Рутковскому.
Максим не стал испытывать терпение шефа. Теперь нужно было объяснить Кочмару, что он держался до последнего. Сказал, преданно глядя на пана Романа:
— Вчера в полночь, когда мы прощались около вашего подъезда. Я еще хотел поднять вас на лифте, но вы отказались. Были правы, я немного перебрал и прошу прощения.
Какая-то тень промелькнула на лице Кочмара.
— Чего там извиняться... — Вдруг лицо его снова сделалось холодным и официальным. — Мы довольны вами, пан Рутковский, идите и работайте.
— Есть маленькая просьба.
Кочмар свел брови.
— Какая еще просьба? Сразу уже и...
Максим не дал ему договорить:
— Мне бы хотелось усовершенствовать свои знания в немецком. Попался хороший учитель, где-то через месяц-два можно начать... Но он свободен только днем.
— Будете отрабатывать после работы.
— С удовольствием.
— С удовольствием или нет, но будете отрабатывать.
Кетхен Кубиевич, услышав о решении шефа, округлила и так круглые и совсем пустые глаза. Спросила:
— Зачем это вам? Ведь пан достаточно прилично разговаривает по-немецки...
Что он мог объяснить этой красивой дурехе?
— Хочу разговаривать еще лучше.
— Зачем?
— Чтобы лучше понимать Гёте и Шиллера.
— Они работают на нашей станции? Приехали из Израиля? К слову, вы знакомы с паном Анатолем?
— Бывшим писателем?
— Да, таким, как и вы...
Максим погладил себя тыльной стороной ладони по подбородку, чтобы удержаться от язвительной реплики.
— Нет, не знаком, — ответил. — А что?
— На днях я слышала его передачу: чудо, он так хорошо рекламировал канадские пишущие машинки.
— Да, машинки, говорят, неплохие.
— Кстати, — оживилась Кубиевич, — со следующей недели вы будете получать на триста марок больше.
— С меня подарок.
— Мне нравится парижская парфюмерия.
— А я люблю дарить ее женщинам. Не говоря уже о таких красивых, как вы.
Катя покраснела от похвалы. Повернулась к Максиму так, чтобы увидел высокую грудь. Однако созерцание Катерининых сокровищ не входило в план Рутковского: знал, что Кочмару вряд ли понравится такая акция, и ретировался, послав девушке воздушный поцелуй.
Во время обеденного перерыва Рутковский не направился вместе со всеми в буфет. Выскочил на улицу, прошел несколько кварталов, пока не набрел на телефон-автомат. Бросил монету и набрал номер.
— Посредническая контора господина Генриха Штаха? — спросил. Воцарилась пауза — видно, на другом конце провода не ждали звонка. Наконец сочный баритон ответил:
— Вы неправильно набрали номер. Добавьте единицу.
— Спасибо. — Рутковский положил трубку. Итак, встреча состоится завтра. Если бы человек сказал — добавьте двойку, они бы встретились послезавтра, так было условлено еще в Центре, и завтра на одной из боковых улиц за олимпийским стадионом будет стоять белый «пежо» с букетом роз у заднего стекла.
«Пежо» стоял в точно условленном месте, и розы, правда немного увядшие, лежали на месте. Максим открыл дверцу, сел на переднее сиденье, спросив:
— Господин Висбах, если не ошибаюсь?
— Да, я, — ответил человек по-немецки и посмотрел на Максима с интересом. Был он средних лет, с залысинами, в очках, и вид у него был какой-то мрачный. Рутковский почему-то пожалел, что на связь с ним не вышел владелец вчерашнего бодрого баритона. — Петр Висбах к вашим услугам. — Он подождал, пока за угол повернет желтый «фольксваген», и тронулся, когда поблизости не было никого: потому и выбрано было это пустынное тихое место — могли легко установить, не следят ли за Рутковским.
«Пежо» выехал на широкую улицу, сразу вильнул налево: никто не прицепился им на хвост, и мужчина подал Максиму руку.
— Олег, — отрекомендовался он, — называй меня Олегом. Если ничего не случится, я буду поддерживать с тобой связь. Есть полчаса, хочешь, выпьем кофе?
— Нет, — отказался Максим, — повози по городу, мне приятно разговаривать с тобой по-русски.
Они ездили ночными, залитыми неоновым светом мюнхенскими улицами, и Максим рассказывал о своих первых шагах на РС. Олег слушал внимательно. Рутковский с самого начала обратил внимание на это свойство Олега: слушать, не задавая вопросов, пока собеседник не выговорится до конца. Когда наконец Максим умолк, Олег приказал:
— Давай!
— Что?
— Слепок ключа.
— Смотри, а я и правда заговорился.
— Бывает, — согласился Олег, — так бывает, когда долго не видишься со своими.
Максим подал коробочку со слепками. Олег спрятал ее осторожно, будто была из стекла.
— Ну ты и даешь! — похвалил.
— Случай.
— Какой же случай. Расчет.
— Могло бы и не случиться.
— Конечно, могло. Но когда появился первый шанс, ты его использовал. — Вдруг весело засмеялся. — Ключ от главного сейфа: об этом можно только мечтать!
— Когда сделаете?
— Вот что! — сказал серьезно. — Два месяца сиди и не рыпайся. Тебя переводят на новую должность и будут контролировать каждый шаг. Понимаешь, скрытые камеры, неожиданные обыски, запись разговоров и вульгарная слежка. Ключ получишь через два месяца.
— Да, — согласился Максим, — с собой носить его нельзя, а прятать где-то также небезопасно.
