начинал службу в уголовном розыске, какое-то дело привело его на строительство гостиницы на бульваре Дружбы народов и он увидел, как ловко управляется с кувалдой парень в мокрой от пота майке.
Хаблак что-то спросил у него, тот бросил кувалду, сказал сердито:
«Ну, сиротка, отдохни...»
«Почему — сиротка?» — не понял Хаблак.
«А потому, что никто брать не хочет, — объяснил строитель. — Кроме меня, дурака...»
Тот парень был чем-то похож на Бориса Шафрана. Хаблак еще раз внимательно посмотрел на официанта и подумал, что грязноватая, мокрая от пота майка больше была бы под стать ему, чем черная бабочка.
Видно, официант прочел во взгляде Хаблака недоброжелательность, с лица его исчезла заученная улыбка, и сухо спросил:
— Что вам нужно?
— Если вы Борис Александрович Шафран, то нужно поговорить с вами.
— В связи с чем? — настороженно спросил официант. — И, извините, кто вы?
— Из милиции, — не стал таиться Хаблак. — Мне посоветовала поговорить с вами Надя Наконечная.
Шафран невольно оглянулся, будто кто-то мог подслушать их и даже само упоминание фамилии Нади — крамола. Сказал, приглушив голос:
— Но ведь я на службе...
— Лишь несколько вопросов, Борис. Принесите мне черного кофе и бутерброд или пирожное. И еще стакан минеральной воды.
— Слушаюсь, — ответил, наклонив голову. Хотел уже идти, Хаблак увидел, как Борис облегченно вздохнул — теперь имел несколько минут, чтоб приготовиться к разговору, а в том, что разговор будет не очень приятным, оба не сомневались.
Майор задержал Шафрана:
— А метр ваш тут? — спросил. — Валерий Саввич Лапский, если не ошибаюсь?
И снова Шафран невольно оглянулся, но сразу овладел собой и даже махнул рукой, мол, какое это имеет значение: ресторанная жизнь размеренна и регламентированна, независимо от присутствия или отсутствия какого-то Лапского. Но все же объяснил:
— Валерий Саввич так рано не появляется. Ближе к вечеру, когда настоящие клиенты приходят.
— Значит, я ненастоящий? — с сожалением и как будто обиженно вздохнул Хаблак.
Борис подтвердил:
— Выходит, так. Разве настоящий клиент заказывает кофе и пирожные?
Хаблаку стало весело.
— И минеральную воду вместо коньяка?
— Вот-вот, — поддакнул Борис — А что вам сказала Надя? — Он взглянул тревожно и даже испуганно. — Где могли ее увидеть? Ведь она вылетела в Одессу.
— Об этом и поговорить нужно, — ответил Хаблак. — Принесите кофе, Борис, немного побеседуем, пока нет Лапского. Посетителей у вас, кажется, негусто.
— Нет, и пусть это вас не волнует: я скажу ребятам, они моими клиентами займутся.
Борис скользнул между креслами, машинально поправил цветы на соседнем столике, Хаблак увидел, как вежливо остановился Шафран, пропуская посетителя, и подумал, что, может, он и не прав относительно кувалды, кому-то нужно работать и тут, может, в основном это и женское дело, вон какая симпатичная девушка стоит в дверях, ожидая клиентов, а случаются ведь и хулиганы...
Хаблак расправил складку на белоснежной, еще не запятнанной скатерти и подумал, что ресторанная жизнь совсем не простая, что тут немало своих подводных рифов и сложностей и что этот крепыш Борис с черной бабочкой и приветливой улыбкой на скуластом лице повидал всего. Еще раз расправил складку — никак не повиновалась ему — и вспомнил Надю Наконечную и ее рассказ в аэропорту. Взволнованный и не очень складный.
«Ну и ну, — покрутил головой Хаблак, — если то, что она говорила, правда...»
Лапский, не спрашивая разрешения, зашел в директорский кабинет и щелкнул дверным замком.
— Плохие дела, Федя, — сказал коротко. Сел в низкое кресло и вытянул ноги, обутые в лакированные черные туфли. — Налей мне рюмку коньяку. Налей и себе, дела в самом деле скверные, надо все обсудить.
Федор Федорович с готовностью, будто только и ожидал такой просьбы, вынул из ящика дешевого и поцарапанного письменного стола бутылку марочного коньяка «Карпаты» и два хрустальных бокальчика. Налил Лапскому полный, а себе немного.
«И тут хитрит, — неприязненно подумал Лапский. — Привык ловчить везде. Но по мелочам, как жулик, без масштаба и перспективы. Нет у него размаха. Однако, — решил, — может, это и к лучшему. Размах есть у Валерия Саввича Лапского, есть и голова на плечах, у Федора же Федоровича только директорский кабинет с потрепанным столом и марочным коньяком в нем».
— А не паникуешь? — Федор Федорович отхлебнул коньяку и сощурился от удовольствия.
«Алкаш проклятый... — чуть не вырвалось у Лапского. — Я бы тебя на месте нашего начальства давно выкинул из ресторана без выходного пособия».
Однако был вынужден признать, что именно это качество их директора и устраивает его, Лапского, да третьего их компаньона — Анну Бориславовну Утку. А Федор Федорович пусть тешится марочным коньяком: ежедневно получает наличными тридцать — сорок рублей, иногда даже полсотни, это подумать только, зеленую бумажку ни за что, фактически за невмешательство.
— Ну что же случилось, Валера? — спросил директор не очень озабоченно. — Неужели сам не можешь уладить?
— А случилось то, Федя, — не без злорадства сообщил Лапский, — что сегодня твоя тридцатка гавкнула.
— Не ври.
«Этот болван еще и не верит!» — возмутился Лапский. Сказал, понюхав коньяк и едва пригубив:
— И не только сегодня, а и в ближайшем обозримом будущем.
Наконец до директора дошло. Поставил недопитый коньяк и спросил недоверчиво:
— Ты имеешь в виду?..
— Да, я имею в виду, что придется тебе, Федя, перебиваться на зарплату в размере двести пятьдесят рублей ежемесячно. Вместе с прогрессивкой за перевыполнение плана. Если, конечно, мы этот план будем перевыполнять.
— Ты что, с ума сошел?
— Видишь, двести пятьдесят тебе уже мало...
Федор Федорович автоматически долил свой бокальчик и осушил его одним духом.
— Плохие шутки, Валера, — бросил хмуро.
— Я не шучу, Федя. — Лапский закинул ногу на ногу, покачал ею, глядя на блестящий носок лакированной туфли. — Эта шлендра, Надька Наконечная, подговаривает официантов и свою пятерку сегодня не внесла.
Директор беспечно махнул рукой.
— Уволим! — решил. — Надьку уволим — и с концами.
— Не выйдет.
— Это почему же? Запишем ей выговоряку, найдем за что, потом рассмотрит местком, а я — приказ. На жалобы клиентов спишем.
— Нет, — покачал головой Лапский, — эта пройдоха языкатая — совесть у нее, видите ли, заговорила — пойдет по инстанциям, а нам сие ни к чему.
— Что же делать?
Теперь Валерий Саввич увидел неподдельную тревогу в бегающих глазках директора. Отпил коньяку и сказал тоном, исключающим возражения:
