— И сколько за вечер оставляют у вас деловые?
Борис задумался лишь на секунду или две.
— Обычная компания из пяти-шести человек оставляет рублей сто — сто пятьдесят. Если с девушками, немного больше. Как правило, но не всегда. А деловые — рублей шестьсот — семьсот.
— Ну да? — удивился Хаблак. — Разве один человек за вечер может съесть и выпить на сотню?
— Одна бутылка марочного коньяка у нас, — уточнил Борис, — не меньше тридцатки. А деловой, когда еще в ударе, и с двумя справится. Вот и считайте...
— А сколько у вас официантов?
— В этом зале семеро.
— Семьдесят рублей чистого налога?
— Было.
— Значит, вы теперь прекратили давать Лапскому на лапу, — улыбнулся каламбуру Хаблак, — и что же он?
— Приходится мне держать ухо востро. Балансировать, как канатоходцу. Один неверный шаг и...
— Почему не жаловались?
— Одна пробовала: съели и костей не осталось. К тому же как доказать?
— Есть разные способы.
— А вы учтите: люди всякие работают, и кое-кого такие порядки вполне устраивают.
— Вас — нет?
— Не разговаривал бы с вами. Меня, Надю, еще нескольких...
— По-моему, скрутить Лапскому голову не так уж и сложно.
Борис возразил:
— Вы не знаете его: зверь!
— Кстати, — как бы между прочим поинтересовался Хаблак, — когда улетала Надя, Лапский был тут, в ресторане?
— Да, Надя прибежала к двенадцати — попрощаться. И сам Валерий Саввич пришел.
— К двенадцати?
— Да.
— Но сейчас ведь его нет...
— А он в это время никогда не появляется.
— Позавчера же пришел?
— Выходит, так.
Информация была очень интересной, и Хаблак продолжал:
— Наконечная сказала, что прямо из ресторана поехала в аэропорт. Значит, пришла с чемоданом?
— Наверно, я не видел.
— Скажите, Борис, вы же не приходите на работу в этой рубашке с бабочкой?
— Конечно. Есть комната, где переодеваемся.
— А женщины?
— И они тоже.
— И Надя, возможно, оставила чемодан в этой комнате?
— А где же еще?
— Лапский или кто-либо другой могли зайти туда?
— Комнаты на ключ не закрываются.
— И кто-то мог залезть в Надин чемодан?
— Что вы, у нас этого никто себе не позволит. Сколько работаем, не было случая.
— А в принципе?
— Я же говорю: комнаты не закрываются.
Хаблак подумал, что он, пожалуй, получил от Шафрана максимум нужных сведений.
— Спасибо, — сказал, — вы помогли нам.
Официант нерешительно поднялся.
— И это все? — спросил недоверчиво. — А что будет с нами? И с Лапским?
— Со временем все решится, — уверенно пообещал Хаблак. — А вы держитесь своей линии. Сами понимаете: честному человеку ничто не угрожает.
10
Хаблак вскипятил в чашке воду, бросил бумажный пакетик с чаем, сидел, думал, машинально помешивая ложечкой, и совсем забыл о чае, вспомнил, когда тот уже почти остыл, но подогревать не хотелось, хлебнул холодного. На чистом листке бумаги написал две фамилии: Бляшаный Иван Петрович. И немного ниже: Лапский Валерий Саввич.
Решил, что Валерий Саввич, наверно, уже появился в ресторане, вечерние посетители, правда, еще не занимают столики, но к их приходу следует подготовиться, вероятно, уже есть заказы, и надо сориентироваться, кого куда посадить и кто кого должен обслуживать.
Однако с Лапским можно увидеться и вечером, никуда не денется, тем более что у Хаблака не было твердой уверенности, стоит ли разговаривать с Валерием Саввичем, по-видимому, следует раньше собрать о нем кое-какие сведения — может, кто-то и заметил, как он лез в чемодан Наконечной.
Собравшись побывать прежде в мостоотряде, Хаблак вызвал машину. Допив холодный и невкусный чай, бросил в ящик листок с двумя старательно выписанными черным фломастером фамилиями, подумал, что надо бы позвонить Дробахе, набрал номер, но безрезультатно — Иван Яковлевич не ответил. Только положил трубку — звонок, оказалось: Одесса. Знакомый Хаблака, заместитель начальника областного управления уголовного розыска подполковник Гурий Андреевич Басов сообщил такое, что майор сразу забыл о вызванной машине и поспешил к Каштанову. Как ни торопился, пришлось посидеть в приемной — полковник разговаривал с каким-то посетителем, Хаблак счел, что слишком долго, хотя прождал всего четыре минуты.
— Что-то новое о взрыве? — спросил Каштанов.
— Да, десять минут назад позвонили из Одессы. На берегу моря за Лузановкой погиб один из пассажиров того самолета — Михаил Никитович Манжула. Упал в море с крутого берега и разбился на камнях. Или столкнули.
— Когда?
— Тело нашли около десяти. Был еще теплый.
— Как установили, что именно Манжула?
— Мне звонил Басов, вы знаете его?
— Слышал.
— Зубы съел в розыске. Он не исключает случайной трагедии. Во-первых, у Манжулы нашли много денег, около двух тысяч, еще документы, японские часы. Значит, не грабители. Во-вторых, тропинка там проходит по самому краю обрыва. Мог оступиться и упасть. Ну а список пассажиров того рейса был в милиции.
— Дробаха знает?
— Еще нет, я прямо к вам.
Каштанов покрутил телефонный диск, ему повезло: Дробаха ответил, видно, только появился. Выслушав сообщение, Иван Яковлевич попросил передать трубку Хаблаку.
— Не помню я Манжулу, — сказал недовольно, — вероятно, вам пришлось разбираться с ним?
Хаблак припомнил элегантного мужчину в белых джинсах и сером пиджаке, сшитом дорогим портным. Манжула, как и тогда в гостинице Бориспольского аэропорта, улыбался ему вежливо и разглаживал складки на отутюженных брюках. Улыбался, как живой, — уверенно и даже был весьма оживлен.
