Про Замок они знали с самого начала.
Однако, уже во время первой своей вылазки, заметив часовых на стенах, связываться с нами 'синяки' пока опасались, вполне разумно предполагая наличие внутри гарнизона. Но про проблему не забывали. Вопрос об ответных действиях обострился после того, как трое 'ментов' полегли в схватке у Церкви с потерей драгоценной машины, а еще одна тройка попросту не вернулась на базу. Циклоп пока пресекал попытки необдуманной мести, решив выбрать другую стратегию: просто не соваться за знак на перекрёстке, рассудив, что земли тут много, отчего бы не поделить в будущем рамсы по интересам. Ни про канал доставки, ни про Смотрящих бандиты ничего не знали, по крайне мере, захваченный об этом не слышал. От перекрёстка до бандитской базы — примерно тридцать пять километров. Расстояние от здания УВД до 'локалки'-строймаркета побольше, никак не меньше сорока.
Для операции военные собирают всю возможную огневую мощь, снимают с дежурства и забирают три ДПМ, все четыре автомата. Риск есть, но Бероев сказал, что никаких рукопашек не допустит, а в многодневные перестрелки на месте с прятками он ввязываться не собирается, потому будут давить банду плотным огнём, постаравшись в первые же минуты выбить максимум. Очевидно, что подробный план операции капитан с прапором ни с кем не обсуждали.
— Они не боятся оставлять Замок без спецов и пулемётов? — спросил я.
— Боятся, как же им не бояться, — охотно подтвердил Уксусников. — Ну, один-то ДПМ на донжоне останется, однако. Сотников на барабане сидит, два комвзвода на командовании, да я с помощниками. Мобилизуют мужиков, до возвращения мангруппы вводится особый режим зоны, все полевые и хозяйственные работы прекращаются, все при оружии. Посад за дверями закроется, мы на стенах, рации на приёме, оранжевый уровень. По обе стороны дороги наши катаются, на реке — вы. Подоспеете, что коснись, что тут ехать-то. Думаю, что всё ладно пройдёт. А там рабы, троих уже застрелили. Нельзя ждать.
— Ну, дай бог. А ты-то что светишься, как восьмиклассник на танцах? Подумаешь, бандюка закрыл, мало ли их за твою службу было.
— Так это самое главное… Понимаете, ребята сталкеры, переживал я очень всё это время, до болей в сердце, — неожиданно эмоционально, но тихо так, доверительно, признался наш всегда невозмутимый шериф.
Уксусников глотнул чайку, постучал пальцами по столу.
— Тут ведь что выходило? Что милиция в зверей обратилась! Полиция, точнее, всё привыкнуть не могу, ёлки… Не должно так быть, не должно. Я ведь в менты по сердцу пошёл, сразу после армейки. Не за властью, не за сшибом бабла. Вот просто захотел начать жизнь с правильного шага. Родители порадовались, родня… Говна у нас хватает. Только, если в тебя долго бить мысль, что вор должен сидеть в тюрьме, то ты это примешь и поверишь. Даже если сам скурвишься, то помнить об этом будешь и будешь готов… за решётку ту. Потому что так и надо. А вот почитал я несколько книжек, так там, коснись что, менты всегда первые гады оказываются — сбегают, население бросают, да и начинают его сами же грабить. Враньё это, ребята. Волкодав волком не станет, школа не та. Шакалом, разве что, под основными волками — это может быть. Вот и вы нас 'назгулами' обзываете, рассказал мне Костя, что это значит. В общем, переживал я очень. А тут, как узнал, так и отпустило! Верите, жить легче стало.
Помолчали мы все вместе, подумали каждый о своём.
— Может, хлопнем-таки чуток? — спросил Монгол.
И мы все вместе вдохнули по напёрстку. Не для прихода.
За тех мужчин, что по жизни прямо стоят.
На воде пусто, да не совсем — то ветка проплывает, а то и целое дерево.
— Ух ты! Дядя Вова, такое бревно опасно для 'Дункана'? Не проткнёт, как в фильме 'Волга-Волга'? — я проводил взглядом десятиметровый ствол.
— Хорошего ничего нет, конечно, но и страшного не будет, — успокоил меня Коломийцев, — здесь же на корпусе сталь добрая, спокойной плавки. А ты что, думал, треснем, как каслинская мясорубка? У любого судна со временем все борта во вмятинах, а у 'Дункана' — как яичко, я еще в первый раз, когда осматривал, удивился — вроде старый пароход, а корпус гладенький.
— А-а… — получив исчерпывающий ответ, я начал думать о другом.
Глядя в бинокль на север, я представлял, как где-то там, на берегах великой реки стоят одинокие замки и монастыри, одни ползут, как мы, к процветанию, другие горят и отстреливаются от нападающих, а третьи вообще в страхе брошены и забыты. И вот отвязывается где-то лодка. Или целый катер. Или вообще — пароход! И мотает его течением, несет на юг. Судно прибивает к берегу, но вскоре ветер срывает корпус с песка, и оно опять плывёт по реке, в отчаянном поиске нового хозяина и нового пристанища.
Но… не видать потеряшку. Даже бинокль не помогает.
Не может Волга быть идеально чиста от следов человеческих, какой-то мусор по ней уже плывёт, сигналит нам. Банка, бутылка, бочка… Или труп человека. Нет, труп мне увидеть не хотелось. Я убрал бинокль.
Нужно на острове строить форпост, очень нужно.
Замок невооружённым взглядом все еще видно, но с воды хуже, чем с башни.
Всё ближе западный берег, все больше деталей на нём проявляется. Так всегда, издали берег озера или реки вам покажется ровным, подойдешь поближе — сплошные бухты и бухточки, песчаные мысы, заливы и заутины. Опытный капитан умеет издалека различать провалы берегового профиля. Но обычный водник-любитель, новичок, только что получивший права и гарцующий на свежекупленном белоснежном катере, пройдет вдоль берега в двухстах метрах и не заметит ничего, а ведь там спрятались три уютных скрытных заливчика, и это на каком-то километре пути… Этот берег более пологий, чем наш. Западный более ровный, высокого леса мало, деревья собраны в рощи, довольно далеко отстоящие друг от друга. А вот кустов много.
Равнина. Огромная равнина.
Оставив между собой и берегом метров сто пятьдесят, 'Дункан' сбавил ход и на малых оборотах, плавно копируя береговую линию потелепал к югу. Мы с Монголом вышли на палубу с ковриками-пенками и оптикой. Ну, и с оружием, как же без него в новом месте. Так и ехали наверху, тупо пялясь в берег и обмениваясь мнениями — полчаса, час, два.
— Серёга, так и не успели поговорить за сборами, то медики, то шериф, ты всё бегал куда-то, — завёл разговор Шамиль, тем не менее, лишь накоротко отрывая взгляд от берега. — Так что там с украинцами решили? Нас за ними не отправят?
— Не отправят, Шам. Если не боишься, спроси у кэпа.
— А что такое?
— У 'Дункана' разряд судна по Речному Регистру +О. На открытых внутренних водоёмах типа водохранилищ и больших озер ему можно, а по морю — только у самого бережка просим. А какое тут море? Может, там нормой волна в пять баллов. Идти у бережка постоянно бортом к прибою — не вариант. Потопнем, к чёртовой матери… Допустим, что в местном море-окияне месяцами штиль сплошной стоит, всё равно не легче. По паспорту запас автономности у него в максимуме — пять суток. Топливо, вода пресная, масло для двигателя, питание. Но и это, по идее, решаемо, можно кормовой трюм бочками с солярой забить, водой запастись. Посчитать, чтобы на обратный путь. Только хрен ты так кого вывезешь, сам себя будешь катать. Но даже не это определяет задачу…
И я пересказал Монголу нашу ночную беседу, постоянно прерываясь — мы вынужденно дёргались то на приметный силуэт в кустах, то на неожиданно появившийся ручеёк.
Когда я поздним вечером сидел у Юрки и мы трепались под копчёную рыбку обо всём свежем, к нему неожиданно заглянул Гольдбрейх, притащил какой-то прибор на отстройку и поверку. Проф задержался за чаем, поговорили обо всяком, но потом, естественно, разговор свернул на украинцев. А как иначе, весь Замок об этом спорит! На выходе из собора после собрания прямо во дворе вообще начался самый настоящий хохлосрач, пока спорщиков не разогнали по домам. Меня же эта тема интересовала даже больше, чем вся лекция. Если что, мы покатим, кто же ещё. Ну, я прямо и спросил:
— Так как нам на украинский сигнал реагировать, Марк Львович? Что вы думаете?
