предупреждения!
Достигнув своей цели, Элиссанда радостно ухватилась за дверную ручку и привалилась к косяку. Что же это делается! Комната качается! Лучше войти, пока ей не стало еще хуже. И она повернула ручку.
Маркиз уже был в постели, голый выше пояса. Элиссанда заморгала, чтобы он перестал раскачиваться и расплываться. Кто же знал, что жидкость, вкусная и сладкая, как сироп, может подложить ей такую свинью!
В конце концов, супруг оказался в фокусе. По краям он еще расплывался, зато его грудь уже была видна довольно-таки четко. Боже, он, наверное, был «мускулистым христианином»[12], поскольку, безусловно, был мускулист, а его телосложение одобрил бы сам Микеланджело, ведь великий маэстро никогда не писал мужчин, не обладавших совершенной фигурой.
В руках он держал книгу. Книгу? Элиссанда смутно припомнила, что он назвал книгу отличным снотворным. Нет, не снотворным. Опием. Он использовал книги как опий.
Но сейчас это не имело значения. С книгой на коленях он выглядел почти интеллигентом.
И ей это понравилось.
— Милорд, — начала она.
Его глаза сузились. Или это снова оптический обман?
— Миледи.
— Сегодня наша первая брачная ночь. — Этот факт следовало ему напомнить. А вдруг забыл?
— Совершенно верно.
— Поэтому я пришла, чтобы угодить вам, — сообщила Элиссанда, сразу почувствовав себя храброй, послушной долгу и изобретательной.
— Спасибо, но в этом нет необходимости.
Что за глупости!
— Позволю себе заметить, что это совершенно необходимо.
— Почему?
Похоже, ей удалось его удивить.
— Конечно, для процветания нашего брака, сэр, для чего же еще?
Маркиз закрыл книгу и встал. Хм. А разве он не должен был встать, когда она вошла? Решить было трудно.
— Наш брак был поспешным и оказался шоком для нас обоих. Мне не хочется навязываться вам, когда все произошло так быстро... и странно. Вам не кажется, что мы должны двигаться вперед медленнее?
— Нет. — Элиссанда так энергично затрясла головой, что едва не потеряла равновесие. — У нас нет времени.
Вир окинул супругу сардоническим взглядом.
— У нас впереди целая жизнь — во всяком случае, так сказал священник.
Ей следует впредь с большой осторожностью употреблять сотерн. Оказывается, у нее проблемы не только со зрением, но и с речью. Язык почему-то стал толстым и неповоротливым. Элиссанда сформулировала в уме в высшей степени аргументированное объяснение важности консуммации брака, но не могла заставить свои челюсти разжаться. Они не желали двигаться.
Склонив голову набок, она улыбнулась, причем не потому что должна была, а потому что ей так хотелось.
Его реакция оказалась весьма своеобразной. Он схватил с ночного столика бутылку виски и сделал большой глоток прямо из горлышка. Ну да, мужчины всегда так поступают. А как же он красиво двигается! С грацией дикого зверя.
Он очень привлекателен.
Не просто привлекателен. Он чертовски красив. Эти густые непослушные волосы, блестящие, словно полированная бронза, широкие мускулистые плечи...
— Я забыла, какого цвета у вас глаза, — пробормотала Элиссанда.
Абсурд! После четырех дней знакомства и длительной свадебной церемонии она не может вспомнить, какого цвета его глаза.
— Голубые.
— Да? — Элиссанда была приятно удивлена. — Чудесно! Можно я посмотрю?
С этими словами она подошла и уставилась на Вира снизу вверх. Он оказался очень высоким, выше, чем ей казалось. Ей пришлось положить руки ему на плечи и встать на носочки, чтобы заглянуть ему прямо в глаза.
— У многих людей голубые глаза, — заметил он.
— Но ваши другие. Они необыкновенные. — Они действительно были необыкновенными. — Они такого цвета, как алмаз Хоупа.
— Вы видели алмаз Хоупа?
— Нет, но я знаю, каким он должен быть. — Она втянула носом воздух. — И от вас хорошо пахнет.
— От меня пахнет виски.
— Им тоже, но... — она снова втянула воздух, — получше.
Элиссанда ни за что не смогла бы описать этот запах. Он был теплым и свежим, как от только что принесенных из прачечной простыней. Или от согретых на солнце камней.
— Вы слишком много выпили? — полюбопытствовал маркиз.
Элиссанда уставилась на его рот, твердый, но такой соблазнительный... «Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; молоко и мед под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана»[13].
— Точно, вы выпили слишком много.
Элиссанда засмеялась. Все же он был очень забавным. Она погладила его руки. Они были твердые, мускулистые, но удивительно мягкие. Она припомнила, как: играли в «Кричи, свинка, кричи». Ей понравилось трогать его уже тогда. Неудивительно, он был очень приятен на ощупь, и пах, как Ливан.
Элиссанда снова заглянула супругу в глаза. Он не улыбался, но все равно был очень красив, только красота эта была суровой, осуждающей.
— «Да лобзает он меня лобзаньем уст своих! Ибо ласки твои лучше вина»[14].
— Нет, — твердо сказал Вир.
Элиссанда обхватила его руками за шею и коснулась губами его губ. Но только на одно мгновение. Он решительно отстранил ее.
— Вы совершенно пьяны, леди Вир.
— Не пьяна, а одурманена, — гордо объявила она.
— В любом случае вы должны отправиться в свою комнату и лечь.
— Я хочу лечь с тобой, — выдохнула она.— «Возлюбленный мой у грудей моих пребывает»[15].
— Иисус!
— Нет, Элиссанда. Меня зовут Элиссанда.
— Хватит, леди Вир. Вам пора.
— Но я не хочу!
— Тогда уйду я.
— Но вы не можете!
— Вы уверены?
Язык, проявивший такую удивительную гибкость при цитировании Библии, снова отказался ей повиноваться.
— Пожалуйста, не уходите. Так надо. Это для моей тети. Я прошу вас.
Он, конечно, видел, как высохла тетя Рейчел в доме ее дяди. От нее осталась только тень. И он не может не понимать, как важно дать ей возможность пожить свободно. Он наверняка также сострадателен и восприимчив, как красив.
Да что там говорить, он великолепен! Элиссанда никак не могла наглядеться на него. Какая челюсть!
