Почему?
Ей никогда это не приходило в голову. Однако ответ был столь очевиден, что Элиссанда искренне удивилась вопросу.
— Потому что все это время я любила не Капри как физический объект. Это могло быть любое красивое удаленное место. Для меня имели значение лишь надежда и утешение, которые оно давало мне, пока я оставалась пленницей в доме дяди.
Маркиз повернулся к жене. Его взгляд был суровым. Возможно, он ее не понял?
Она решила сделать еще одну попытку.
— Представь себе плот. Если река слишком широка, а течение — быстро, мы не можем переплыть ее. Тогда необходим плот. Но, переправившись на другой берег, мы оставляем плоту кромки воды.
— А ты уже переправилась на другой берег?
Элиссанда погладила кончиками пальцев шелковые цветы, украшавшие шляпу.
— Я пересекла реку. И как бы мне ни нравился мой плот, он больше не нужен.
Маркиз отошел на несколько шагов.
— Значит, ты теперь довольна своей жизнью? И поддержка больше не нужна?
Леди Вир прикусила губу.
— Возможно, еще некоторая поддержка мне не помешает.
— Какая?
Она считала, что ей потребуется больше смелости, чтобы признаться в своей привязанности. Но когда он ночью обнимал и целовал ее, а утром прошел рядом с ней пять миль, оказалось, что все очень легко.
— Ты, — сказала она без малейших колебаний.
— И что же я должен сделать?
— Только то, что уже делал: гулять со мной, заниматься любовью. — Тут она все же покраснела.
Вир отошел еще дальше.
Она пошла за ним в замок. Во внутреннем дворе когда-то был дом, но теперь от него остались только каменные стены с арками и пустыми оконными проемами. Утреннее солнце проникало сквозь бреши в стенах, и внутри было прохладно, но не мрачно.
Элиссанда положила руку на плечо мужа. Он не отстранился. Тогда она, осмелев, поцеловала его сначала в щеку, а потом, слегка поколебавшись, и в губы.
Вир жадно впился в ее губы.
И сразу оттолкнул.
Еще никогда в жизни Вир не вел себя так глупо и непоследовательно, как в этом, с позволения сказать, браке.
Он не знал, что с ним случилось.
Или знал, но не желал признавать?
Леди Вир не была спутницей, которая была ему нужна, это уже давно решено. Та, что он хотел, отличалась от его теперешней супруги, как остров Капри от Австралии. Он хотел молока и меда, питания, сладости, пользы. Леди Вир была опием, мощным, вызывающим зависимость, иногда способным помочь, но опасным в больших дозах.
А еще она была лгуньей и использовала людей для своей пользы. Маркиз все еще хранил записку, которую она написала Фредди той ночью, намереваясь заманить его в свои сети, ради своих целей лишить его заслуженного счастья с Анжеликой.
Однако здесь, на открытом месте, куда в любой момент может подъехать омнибус с туристами, он опять едва не лишился контроля. На этот раз даже не было никаких оправданий вроде слез, алкоголя или кошмаров. День только начался, леди Вир была оживленна, а он был исполнен решимости сказать ей неприятную, однако необходимую правду.
Он сделал несколько шагов в сторону.
Если он не сделает этого сейчас, то уже ничего не скажет никогда. Элиссанда излучала такую чистую радость, что он едва не отказался от своего намерения и был вынужден себе напомнить, что она вовсе не милая простушка, способная изгнать мрак из его души.
— Когда твоего дядю осудят, я намерен аннулировать брак, — выдавил он и почувствовал облегчение. Все-таки сказал!
Несколько мгновений она смотрела на него озадаченно, но все еще с надеждой, однако потом застыла и сильно побледнела. Теперь в ее глазах плескалась боль.
— Я позабочусь обо всем. У тебя будет достаточно средств, чтобы жить безбедно где захочешь. Хоть на острове Капри.
— Но ведь аннулировать брак нельзя, — сказала она, и у Вира все перевернулось в душе. Он услышал в ее голосе наивное смущение. — Он же был осуществлен.
— Теоретически — да. Если достаточно денег и хорошие адвокаты, это возможно.
— Но... тогда придется лгать.
Элиссанда была в явном замешательстве, и Вир впервые допустил, что она не настолько умудрена опытом, как он посчитал вначале. Вероятно, она действительно считает, что они связаны брачными узами навеки.
— Мы оба умеем лгать блестяще. Не вижу никаких проблем.
Она подняла голову и посмотрела на прямоугольник голубого неба, ограниченный стенами замка.
— Таково всегда было твое намерение?
—Да.
Ее пальцы вцепились в ткань юбки, плечи поникли. Маркиз ощутил острую боль в сердце.
— Мне нужна свобода, — сказал он, намеренно продемонстрировав бессердечие. — Ты должна понять.
Их брак и долгое заточение в доме дяди произвели должный эффект. Вселенское отчаяние в ее глазах сменилось мрачным гневом.
— Итак, речь идет о сделке, — сказала она. — Ты даешь мне деньги за свою свободу.
— Да.
— Если я правильно поняла, после всего, что было прошлой ночью, твоя свобода сегодня стоит дороже, чем вчера.
— Возможно.
— Иными словами, я шлюха в собственном браке.
Это был удар в солнечное сплетение.
— Я плачу за потерю самоконтроля.
— Ох, милорд, что же вы раньше не сказали? — язвительно полюбопытствовала она. — Знай я, что потеря вами самоконтроля принесет мне больше средств, я бы занималась вашим соблазнением дни и ночи напролет.
— Скажи спасибо, что у меня хватает порядочности выплатить компенсацию за то, что я пользовался твоим телом. Кстати, я буду хранить молчание о том, как ты поймала меня в ловушку, в которую хотела заманить Фредди.
Элиссанда вздрогнула. Собственное бессердечие удивило даже Вира. Он использовал ее акт отчаяния для оправдания своего эгоизма.
Она глубоко вздохнула и медленно выдохнула.
— Я всегда знала, что не являюсь желанным подарком. Но считала подарком тебя, тихо проговорила она. — Я думала, что мужчина, который прячется под маской идиота, будет восхитительным. Он поймет, что это значит — всю жизнь играть роль. И еще я надеялась, что он почувствует ко мне симпатию, потому что я действовала не со зла и никогда не была расчетливой. Просто у меня не было иного выхода. Следует признать, что я ошиблась. Идиот — лучше тебя. Он мил, добр и честен. Очень жаль, что я не сумела его должным образом оценить, пока у меня был шанс.
То-то и оно. Вот почему ему нужна другая спутница — молоко и мед. Она никогда не поймет, что он не мил, не добр и далеко не всегда честен, но будет любить его нежно, слепо и не задавая вопросов.
