Знаете, что я делал? Я сидел в гостиничном номере, прыгая между двумя телеканалами. Одним из них был Fox News, вы должны знать врага, чтобы бороться с ним, а другим — PBS.
На Fox News была прямая трансляция митинга Tea Party в Техасе, на котором какой-то фальшивый фолк-певец пел песни о борьбе с Вашингтоном и против госрасходов. На PBS шел документальный фильм о великой иконе левых Пите Сигере. Я был шокирован тем, как слова, хотя политическое значение их было разным, оказались практически одинаковыми. Оба пели о том, что нас, маленьких, простых людей, эксплуатируют, о больших плохих парнях, банкирах в Вашингтоне, на Уолл-стрит и так далее. Это трагедия. Это самая настоящая трагедия.
Не помню, вы это лучше меня должны знать, то ли это было после Картера, при Рейгане, когда общественное движение было захвачено правыми, но время левых, левой радикальной мобилизации масс прошло. Когда кто-то говорит вам: «О, чайная партия, о, она возникла из местного низового протеста», — ваша первая мысль: что, правые снова взялись за это? Это очень печальный знак. Но нет причин, надеюсь, я ясно дал это понять, для традиционных европейских нападок на Америку. И это, я думаю, часть глобального процесса, который я называю исчезновением того, что философы, такие как Кант, называли публичным пользованием разума.
Я с удивлением и с большим удовольствием слушал доклад о том, как здесь, в Штатах, университеты, которые финансируются за счет денег налогоплательщиков, все больше и больше используются частными компаниями. В Европе мы находимся даже в худшем положении. Потому что в Европе они четко сформулировали программу. Это не только эта конкретная проблема — что крупные компании контролируют университеты посредством денежных дотаций. Происходит нечто более фундаментальное. Это хорошо организованная, общеевропейская кампания, нацеленная на превращение нас, ученых гуманитарных или естественных наук, в экспертов.
Идея такая: у нас есть проблема, скажем, разлив нефти в Луизиане, тогда нам нужны эксперты, которые скажут нам, как его остановить. У нас есть общественные беспорядки, демонстрации, тогда нам нужны эксперты по психологи и так далее. Это не мышление. Университеты не должны служить в качестве экспертов для власти, которая определяет проблемы. Что мы должны делать, так это пересматривать и ставить под вопрос сами проблемы. Разве это правильное восприятие проблемы? Разве это проблема? Мы должны ставить гораздо более фундаментальные вопросы.
Это, возможно, удивит вас, но я до сих пор симпатизирую Обаме. Но, на мой взгляд, один из его самых больших провалов — это не Афганистан. Там ситуация очень сложная. Я не знаю, что бы я сделал. Главным провалом было то, как он отреагировал на разлив нефти. Вы знаете, почему? Потому что он играл в эту правовую, моралистскую игру: вот я сейчас врежу ВР мы все знаем куда, а они публично извинятся, — но когда произошла трагедия таких масштабов, вы не можете играть в эту юридическую игру, кто виноват и так далее. Вы должны начать задавать общие вопросы. ВР является злом, но ведь мы понимаем, что это может произойти и с любой другой компанией?
Так что проблема не в ВР. Проблемы гораздо более фундаментальные — структура нашей экономики, наш образ жизни и так далее. Я думаю, что именно это является сегодня главной проблемой. Как левый я говорю это с иронией. Антикапитализма у нас даже слишком много, но это избыток антикапитализма всегда в правовом, моралистическом смысле: о ужас, компания использует детский рабский труд, о ужас, компания загрязняет окружающую среду, о ужас, что компании эксплуатирует наши университеты.
Нет, проблема более фундаментальная. Она в том, как работает система в целом, позволяя компаниям делать это. Не делать проблему вопросом морали, потому что если вы морализируете ее, в Штатах вы можете сказать все, что вы хотите. Уже в фильмах, таких как «Дело о пеликанах», без проблем было показано, что большая компания и даже президент Соединенных Штатов могут быть коррумпированы. Нет, этот избыток антикапитализма является ложным избытком. Мы должны начать задавать более фундаментальные вопросы.
Почему вы назвали вашу последнюю книгу «Жить в последние времена»?
Конечно, дело в иронической отсылке или использовании этой метафоры Страшного суда, что, так или иначе, в 2012 году мы приближаемся к концу времен. И конечно, я не думаю — я же не верю во все это — о, у нас осталось два года жизни, а потом что-нибудь произойдет. Но тем не менее я думаю, что в целом, на различных уровнях, мы постепенно приближаемся — не паникуйте пока — к своего рода нулевой точке. Давайте посмотрим на экологию. Ясно, что когда люди говорят мне: «О, но вы утопист», — я отвечаю им: «Нет, единственная подлинная утопия — это думать, что все может продолжаться так же неопределенное время».
И то, как мы ведем себя, очень странно. С одной стороны, в действительности мы не думаем, что будет катастрофа. Мы расколоты. Мы знаем это. Мы признаем это на рациональном уровне. Но затем вы выходите: светит солнце, трава зеленеет, неужели что-нибудь может произойти. В то же время — такова идеология повседневной жизни, — чтобы сделать нашу совесть чистой, вы обратили внимание, как нас шантажируют на бытовом уровне: «Ах, ты выбросил газету. Нет, ты должен поднять…»
Да, я утверждаю, что мы приближаемся к некоторой нулевой точке. Мы должны действовать. Если нет, то я не хочу жить в обществе, которое будет, скажем, через двадцать лет.
В эти экономически тяжелые времена мы разворачиваем военные действия, наша администрация разворачивает военные действия в Афганистане и Пакистане.
Ну, это первая забавная вещь, что, хотя Кейнс и не в моде сегодня, уже со времен Рейгана и по сей день наша экономика де-факто, несмотря на всю либеральную риторику, работает по-кейнсиански. Поэтому, я думаю, первое, что нужно сделать, — это разоблачить неолиберализм как идеологию. Неолиберализм — это уж точно не то, что действительно происходит сейчас в экономике. У нас нет неолиберализма. У нас есть очень сильное государство, которое все больше и больше вмешивается в экономику. Мы живем в другом мире. Это мое первое замечание.
Мое второе замечание касается Афганистана. Конечно, это была катастрофа, но это действительно трагическое затруднительное положение потому, что мы, Запад, своими действиями создали ситуацию, из которой теперь просто так не выпутаешься. Посмотрите, на Афганистан: я достаточно стар, чтобы помнить, как сорок лет назад Афганистан был, возможно, наиболее терпимой на Ближнем Востоке мусульманской страной, с прозападным королем технократом, очень сильной местной коммунистической партией и так далее.
И мы знаем, что потом произошло. Коммунистическая партия пыталась прийти к власти. Она это сделала. Когда коммунисты начали терять влияние, вмешался Советский Союз. Тогда американцы поддержали исламских фундаменталистов. Другими словами, нужно всегда иметь в виду следующее: Афганистан — это не дремучая фундаменталистская страна, которую мы должны просветить. Афганистан был вполне приличной, толерантной страной. Его фундаментализация — результат включения в глобальную политику. Мы, глобальная либеральная система, порождаем фундаментализм.
И поясните, особенно для молодых людей, которые не знают, о чем вы говорите, ваши слова о том, что американцы поддержали фундаменталистов, когда вмешался Советский Союз и…
Я думаю, что одним из основных источников проблем не только Афганистана, но и Пакистана, Саудовской Аравии — так называемых ближневосточных проблем, борьбы с исламским фундаментализмом, является то, что, как все мы знаем, где-то в конце 50-х, особенно 60-х, 70-х годов, не только США, но и Запад в целом совершил катастрофический стратегический просчет. Они думали, что главной опасностью являются — потому что ими могут манипулировать коммунисты — все светские левые, и что стратегически правильный ход заключается в поддержке, по крайней мере, в краткосрочной перспективе, религиозных фундаменталистов. Поэтому очень трудно найти сегодня одного из этих великих парней из Оси зла, который не был бы, если не прямым агентом ЦРУ, то, по крайней мере, тесно с ЦРУ связан. Никогда не забывайте, Обама бен Ладен появился, когда Запад поддержал…
Усама бен Ладен.
Извините, что вы сказали? Обама. Я очень извиняюсь. Я до сих пор со всей симпатией и уважением отношусь к президенту Обаме.
