вызывают у общающихся адекватную фразеологическому значению и условиям речевого акта эмоциональную и поведенческую реакцию. Лингвистическими средствами реализации такого воздействия в первом примере служат: а) предикативно-рематическая функция дискурсивной идиомы; б) императивная форма глагольного компонента с отрицанием; в) обязательность дополнения в дательном падеже (кому – обозначение лица, которое не упустит возможности воспользоваться оплошностью другого). Прагматической функцией этой идиомы является оценочная характеристика такого человека с целью предупредить, предостеречь кого-либо, чтобы предупреждаемый сделал соответствующие выводы и руководствовался ими в своем поведении, а также характеристика, оценка самого человека (Яранцев, 1997: 196, 361–362).
В другой коммуникативно-прагматической ситуации эта же дискурсивная идиома употребляется в значении ?кто-либо таков, что может постоять за себя?.
Вторая идиома – зарубить (себе) на носу – в одном и том же значении репрезентирует две коммуникативно-прагматические ситуации – ситуацию «предупреждение» и ситуацию «запоминание чего-л. крайне важного и необходимого». Ср.: 1) Зарубите себе на носу, случится что с вашим сыном, нам даже не придется предъявлять особые доказательства вашей вины. Они слишком очевидны, так что – берегитесь! (В. Тендряков. Расплата) и 2) Я еще в детстве, как говорится, зарубил себе на носу правило не откладывать на завтра того, что можно сделать сегодня (Р.И. Яранцев). Указанные коммуникативно-прагматические ситуации выражаются разными лингвистическими средствами. Первая – «предупреждение, предостережение, угроза» – выражается тогда, когда оборот употребляется в роли сказуемого, а глагольный компонент – в форме императива. Вторая – «необходимость запоминания чего-л. крайне важного» – выражается при употреблении идиомы в предикативно-рематической части высказывания; глагольный компонент в таком случае может иметь форму императива или форму прошедшего времени; при идиоме обязательным является прямое дополнение, выраженное, как правило, указательным местоимением это.
В связи с коммуникативно-прагматической обусловленностью содержания и формы подобных дискурсивных идиом особое значение приобретает работа по их подбору для выражения соответствующей ситуации. Так, для выражения «угрозы» русский язык предоставляет возможность выбора идиомы из следующего ряда: придержать язык (язычок), прикусить язык, показать где раки зимуют, костей не собрать, спустить шкуру с кого, спустить три шкуры (семь шкур) с кого, стереть в порошок кого, что, свернуть шею (голову, башку) кому, стереть с лица земли кого, что, мокрое место останется от кого (мокрого места не останется от кого) и др. Выявляя эвокативные аспекты прагматических значений таких дискурсивных идиом, важно вызвать у собеседника адекватную реакцию, определенные чувства, ввести его в соответствующую рече-поведенческую тональность.
Фатический компонент прагматического значения фразем служит установлению контакта между участниками речевого акта. Это фразеологизированные речевые формулы приветствия, представления, обращения в начале общения, а также идиомы, направленные на поддержание контакта между коммуникантами: милости просим (прошу), в добрый час, будьте добры, прошу любить и жаловать и др. Фатический компонент фразеологического значения репрезентирует психическое состояние и, реже, социальное положение участников дискурсии.
14.2. Культурно-прагматические коннотации слова
Большинство исследователей коннотации рассматривают в качестве возможных ее компонентов эмотивность, экспрессию, оценку, образность и стилистические характеристики языковых единиц.
Как термин слово коннотация широко начали использовать в лексикографической практике (Webster?s, 1951) в двух основных смыслах: а) для обозначения «добавочных» (модальных, оценочных и эмотивно-экспрессивных) элементов лексических значений, фиксируемых в словарных статьях; б) для выражения оценочного отношения к предметам знакообозначения, которое элементом лексического значения не является. Однако это различие чаще всего не соблюдалось, что порождало терминологическую путаницу:
коннотация – интенсионал, смысловой конструкт, противопоставляемый денотации (логико-философская традиция, истоки которой следует искать в работах Дж. С. Милля);
коннотация – синтаксическая валентность слова (психолингвистическая традиция, сформированная К. Бюлером);
коннотация – значение фигурального происхождения (А.В. Исаченко);
коннотация – факультативный элемент лексического значения (Majer- Baranowska U., 1988).
Все многообразие предложенных толкований и дефиниций сводится, однако, к двум изначально сформировавшимся позициям – экстралингвистической и собственно лингвистической.
Первая наиболее последовательно раскрывается в трудах Ю.Д. Апресяна: коннотация – это «узаконенная в данном языке оценка объекта действительности, именем которой является данное слово», точнее, несущественные, но устойчивые признаки выражаемого им понятия, которые фиксируют принятую в данном языковом коллективе оценку соответствующего предмета. Эти признаки не являются ни компонентами лексического значения, ни следствиями или выводами из него (Апресян, 1995: 159).
Культурологические акценты в определении коннотации выделяет Е. Бартминский, рассматривающий ее как «совокупность не всегда связанных, но закрепленных в культуре данного общества ассоциаций» (Bartminski, 1980), сопутствующих лексическому значению содержательных экстралингвистических стереотипов логического или эмотивного характера. Ю.Д. Апресян настаивает на необходимости разграничения коннотаций и лексических значений. Первые, в отличие от вторых, указывают на несущественные признаки выражаемого понятия. Ср. понятие, лежащее в основе значения слова петух – ?самец курицы? и такие коннотации, как ?рано засыпают и просыпаются?, ?задиристые?, ?драчливые?.
Однако отличить несущественные, но устойчивые признаки понятий от тех, которые входят в семантическую структуру слова, не всегда представляется возможным даже с помощью экспериментальных тестов Л.Н. Иорданской и И.А. Мельчука, суть которых в следующем: если семантическая сочетаемость диагностируемого на коннотацию слова с именем неконнотации непротиворечива, то данный признак – элемент коннотации, а не лексического значения. И наоборот, абсурдность такого сочетания свидетельствует о том, что данный признак – элемент лексического значения. Так, признак «тупость» для лексемы баран – «животное» – коннотативен, поскольку сочетание данной лексемы с соответствующим антонимом вполне допустимо: «Артистом цирка служил старый умный баран». Тот же признак для лексемы баран во втором значении – «человек» – является семой ее лексического значения, так как сочетание дрессировщик – умный баран – несуразно.
Однако коннотации могут стать центром формирования устойчивых ассоциативно-образных структур, проецирующих многокомпонентную структуру косвенно-производных номинативных единиц – составных метафор (житейское море, пламя страсти), парафраз (певец любви – соловей, корабль пустыни – верблюд) и фразем (как баран на новые ворота смотреть (уставиться) – ?тупо, недоуменно, ничего не соображая; глуповато?. Ср.: трава растет – сочетание непротиворечиво, значит в сочетании (хоть) трава не расти повелительная форма глагола с отрицательной частицей не вносит коннотацию безразличия – ?пусть хоть все пропадет? (трава, не способная расти, погибает). Как справедливо замечает Ю.Д. Апресян, экспериментальные тесты не являются абсолютно надежными, поскольку оказываются либо в принципе неприменимыми к отдельным словам (группам слов), либо дают антиинтуитивный результат, либо не дают возможности отграничить коннотацию от факультативной семы в составе лексического значения. Так, в анализируемом сочетании экспериментальные тесты оставляют не выявленными релятивные коннотации «неодобрение», «осуждение» и факультативную сему «сено» (сухая трава – не растет).
