ПРОБУЖДЕНИЕ ЮДО ГЛУМА
Юдо Глум, которому мальчишки один раз кричали вслед «Чудо-Юдо, Жопа-Глум», еще спал, когда за оконным стеклом зародилось осеннее утро. За главным длинным сном, в течение которого в бесчувственном плену пребывали тело и сознание Юдо Глума, последовала серия снов предутренних, коротких, наполненных назойливой чепухой. Вот он во сне принимает душ, вот заканчивает мыться и натягивает трусы (куда девалось вытирание полотенцем?) Провал. И опять — душ. Где-то за шкафом. И тут он обнаруживает рядом с этим шкафом еще и приоткрытую дверь, заглядывает за нее и видит полную женщину, в одежде сидящую к нему спиной на разобранной постели. Он тихо закрывает дверь. Запирается ли она? Да, вот ключ. Заперлась. Почему, собственно, душ прямо в комнате, за шкафом, задается вопросом близкий к пробуждению мозг Юдо Глума. Это первыми пробуждаются аналитические свойства его ума. И предыдущий душ был не лучше, вспоминает он теперь, — он принимал его в какой-то другой комнате, около грубого стола. И зачем принимать душ дважды? И почему обе комнаты так убоги и голы, с такой скупой, примитивной мебелью? Это разом, бурей, просыпаются претензии Юдо Глума как к Божественному Творению, так и к делам рук человеческих. Пробуждаются его эстетические установки.
Юдо Глум, кажется, просыпается. По сероватому туману за сомкнутыми веками, по чуть слипшимся и запекшимся губам он догадывается, что наступило утро, и делает попытку сквозь отходящий сон определить (приблизительно) качество предстоящего дня. Он делает это по маятнику настроения, качнувшемуся вяло, словно в киселе.
Скоро, скоро Юдо Глум встанет, примет душ, вытрется пушистым полотенцем, зальет корнфлекс молоком, погладит по плечу через одеяло еще спящую жену и отправится на работу.
Утреннее настроение после вязкого пробуждения — ненадежный компас. Это подтверждается простой случайностью, в результате которой Юдо Глум резко и сильно чихает, будит жену и использует энергию чиха, взрывной волне от которого дает вынести себя из постели. Далее, босой, он идет прямиком к компьютеру, нажимает кнопку с разорванным кружком и вертикальной черточкой в его разрыве, что для компьютера то же самое, что для Юдо Глума чихнуть и вылететь из постели. Далее компьютер и Юдо Глум выполняют утренние процедуры: компьютер гоняет радуги по трубочке, крутит волшебное колечко, играет часиками, двигает и мигает иконками, а Юдо Глум тем временем чистит зубы, бреется и потом принимает душ. Между этими действиями (после чистки зубов и перед бритьем) они еще один раз встречаются, чтобы Юдо Глум ввел секретный код, компьютеру хорошо известный, потому что видел его он уже много раз.
Юдо Глум — прежде всего философ. Вернее, прежде всего он — семьянин, потому что у него есть жена, которая не перестает удивляться его уму. Но сразу после этого он, конечно, — философ. Именно поэтому, заметив, что опустившейся после чиха пяткой он раздавил на полу длинное насекомое, и проявив наблюдательность, Юдо Глум отмечает, что чем меньше раздавленное насекомое, тем меньшего размера муравьи к нему потом приходят на тризну и завтрак после тризны. Из этого факта и этим утром Юдо Глуму не удается извлечь ни глубокой мысли, ни поучительной притчи. Тем не менее Юдо Глум существует и, значит, мыслит и потому сообщает компьютеру новую мысль о том, что основой здорового общества является конформизм. А спасением от скуки правильной жизни в здоровом обществе, в котором полгода ждут зимнего солнцестояния в декабре и полгода летнего солнцестояния в июне, — является искусство. Например, писатель, который, беседуя с нами по телевизору, всегда на удивление скучен и прав, в книге своей срывает твердой рукой одеяла и простыни с собственных родителей; режиссер, даже наедине с собой прикрывающий рот при зевке, в своем же фильме снялся в эпизоде, где ткнул прохожего отверткой в живот. «Зимнее солнцестояние порождает оптимизм, летнее — томление души и дурные предчувствия», — замечает Юдо Глум.
Поскольку жена Юдо Глума уже проснулась, а рассказ еще не закончен, можно предположить, что вот сейчас Юдо Глум поделится с ней своими свежими мыслями. Она удивится им и предложит Юдо Глуму на завтрак яичницу из двух яиц, приготовленную так, как он любит: из одного яйца — болтушка, другое — смотрит в потолок глупейшим желтым глазом.
ЧЕМПИОНАТ ЕВРОПЫ
Высокий кудрявый немецкий вратарь. Он очень нравится Юдо Глуму. Он выбегает из ворот и кулаком отбивает мяч. Но Юдо Глум надевает мысленно на него форму СС, а на себя полосатую робу, и ему становится тоскливо и страшно.
— А ты надень на себя эсэсовский мундир, а на вратаря — полосатую робу, — советует жена Юдо Глуму.
Юдо Глум поступает в соответствии с советом жены и тут же отвешивает полосатому вратарю такую оплеуху, что тот вместе с мячом уже трепещется в сетке.
Или вот этот испанский полузащитник небольшого роста: какой дриблинг, какие пасы, какое видение поля. Вот он тут, вот он там и везде организует атаки. Но вот надевает на него Юдо Глум иезуитский балахон с капюшоном, надвигает ему капюшон на глаза, так что не видно половину лица, и вот уже этот маленький шпион шныряет, вынюхивает, каким богам молится Юдо Глум, что читает, с кем и о чем спорит. И Юдо Глум скрывается от него за массивной спиною русского защитника.
Или голландцы. Вот этот игрок, что первым добежал до мяча и катит его дальше, — он приносил бы клубнику Анне Франк в ее тесное убежище или открыл бы «зеленой» полиции местонахождение вздорной девчонки? Нет, только не это, спохватывается Юдо Глум — это преступление перед памятью и историей — заподозрить хоть одного голландца в дурных намерениях!
Юдо Глум решает сам выйти в поле капитаном команды Кирьят-Кфара. Вот получают его игроки право пробить штрафной удар. Другой кирьят-кфарец готовится пнуть с разбега мяч, но вместе с ним разгоняется и Юдо Глум. Вот он вспрыгивает на подставленную для него спину своего товарища по команде, высоко взлетает в воздух, получает мяч и поверх голов высоченных немецких защитников направляет его в испанские ворота.
— Го-о-о-л!!! Г-о-о-л!!! Го — оо-оо-ол!!!
БЕСПОКОЙСТВО
В соответствии с предварительной телефонной договоренностью Юдо Глум пригнал автомобиль на техобслуживание. Вышедший к нему распорядитель попросил его запарковать машину на стоянке на противоположной стороне улицы. Сам же пешком двинулся вслед за ним. Через минуту незатейливая картинка автомобильных будней приобрела относительную статичность, то есть Юдо Глум дернул на себя ручной тормоз и заглушил двигатель, а распорядитель, держа в руке планшет с бланком, выяснял и записывал километраж, код охранной сигнализации, номер сотового телефона и имя клиента и, отойдя чуть в сторону, номер автомобиля: 54-372-63. Сняв со связки ключ от дома, Юдо Глум протянул обглоданную гроздь распорядителю и отправился в помещение для ожидающих.
В крохотном зальце сквозь большое, во всю стену, окно просматривалось частично рабочее пространство гаража, где выздоравливающими ранеными в прифронтовом госпитале располагались автомобили. Маленький столик посреди комнатушки был сооружен из старого раскрашенного двигателя с уложенным на него стеклом, на котором лежали газеты.
«Как повела бы себя моя машина, увидев этот вырванный из тела мотор? — подумал Юдо Глум. — Рванула бы на обочину, мигнув фарами?»
Вокруг столика с трех сторон мягкие скамьи образуют тесные проходы. С четвертой стороны мешает входной двери открыться настежь кофейный автомат, а сбоку от него на стене висит телевизор, булькающий утренним вздором.
Юдо Глум добыл из густо загудевшего автомата порцию эспрессо, достал книгу и попытался читать, но утренний телевизор мешал ему сосредоточиться. Только вчера голова его пухла от чтения, он уже готов
