был начать надоедать чем-нибудь жене, смотревшей вечерний телевизор, а вот теперь он не может найти покойного места. Юдо Глум вспомнил с гордостью, что именно вчера он наконец разделался со своей педантичной привычкой непременно дочитывать до конца главу, прежде чем захлопнуть и отложить книгу. И сейчас с особым удовольствием, хотя и очень осторожно, он отчеркнул ногтем законченный абзац и уж совсем возликовал от мысли, что на следующем этапе он овладеет искусством заканчивать чтение посреди фразы, и даже представил, как будет выглядеть миниатюрный полукруг бороздки, которую он отчертит за последним прочитанным словом.
Он вышел на крыльцо гаража. Его машины не было на стоянке, он вернулся в зал ожидания и через окно попытался найти свой автомобиль. Не нашел. Тогда он выбрался из зала, тесня ноги мужчины, успевшего загородить ими проход между сиденьем и столиком с газетами. Другой, не менее раздражающий Юдо Глума мужчина с противоположной скамейки в это время потянулся за газетами и опрокинул пустой картонный стакан из-под кофе, который оставил на столе Юдо Глум. Мужчина извинился, а Юдо Глум, не отвечая, подхватил стаканчик и швырнул его в мусорную корзину, выложенную изнутри плотным полиэтиленовым пакетом, который в это утро был еще пуст и его черное лоно у самого отверстия смыкалось под действием статического электричества или каких-то других липких сил, которые вынуждают гибкие стенки жаться друг к другу.
Он подошел к шлагбауму, загораживающему вход и въезд в рабочее пространство, и теперь увидел свою машину в дальнем правом углу ангара. Она уже парила на подъемнике. Переднее колесо валялось на полу, заголив блестящий диск. Насильно раскрытая пасть двигательного отсека, удерживаемая тонкой распоркой, щерилась в сторону высокого потолка. Вспыхнула на солнце правая передняя фара, высказывая Юдо Глуму опасение, что вот-вот вынут что-то из пасти — и вовсе не щуп для проверки уровня масла. Юдо Глум двинулся назад в зал ожидания. Когда он поднимался по ступеням, навстречу ему поднялась серая кошка с желтыми глазами и очень узкой мордочкой. Она терлась о деревянную скамейку в крохотном дворике и непрерывно мяукала. Юдо Глум гордился своим знанием кошачьих повадок и на сей раз сразу определил, что это не крик голода, хотя бы и умеренного, а выражение кошачьего беспокойства. Он почему-то был уверен, что это беспричинное беспокойство.
— Чего ты воешь? — спросил он кошку и добавил: — У меня в детстве тоже была узкая морда, а теперь — видишь какая?
Кошку сразу убедил уверенный тон, каким Юдо Глум сказал ей это, она перестала вопить и, подогнув передние лапы, улеглась поближе к стене ангара.
Юдо Глум оглядел улицу, стоя на крыльце. Напротив был открытый склад под пыльными навесами. И сама улица вся была похожа на этот склад и производила неприятное впечатление лоу-тековского хаоса с восточной терпимостью к неперпендикулярности и непараллельности, отогнутым жестяным углам, прогнутым стеллажам и кое-как положенным на них ящикам и упаковкам. Даже шумы на улице (выпускаемый сжатый воздух, визжащая пила, треск отъехавшего мотороллера) как будто не свидетельствовали о целенаправленной промышленной деятельности, а образовывали неряшливую какофонию звуков. Странно, но в этом акустическом бедламе Юдо Глум услышал крики птиц. Он огляделся — и странно: птицы галдели не на высоком эвкалипте с белесым стволом, а на запыленных электрических столбах.
Он вернулся в помещение. Через дверь, ведущую из коридора в рабочую часть гаража, он прошел к своему автомобилю.
— Это ваша машина? — спросил механик. — С вами уже согласовали детали ремонта?
— Какого ремонта? — спросил Юдо Глум настороженно.
— Черт! — ругнулся механик вместо ответа и стал нажимать кнопки сотового телефона.
К ним подошел распорядитель. Он сказал очень вежливо, наклонив голову и глядя Юдо Глуму в глаза:
— Нельзя находиться в рабочем пространстве по соображениям техники безопасности, это может быть очень опасно.
Юдо Глум вернулся в коридор. На двери была не замеченная им табличка, запрещающая входить в ангар. Зазвонил его сотовый телефон. Он подтвердил свое имя и пошел по направлению к высокому человеку с короткой стрижкой, который говорил по телефону, опираясь на стойку офиса. Подойдя, он тронул его за плечо, человек обернулся, и они, улыбнувшись друг другу, захлопнули сотовые телефоны.
— Нужно поменять тормозные колодки и полуось, — сказал механик (видимо, старший механик). Еще что-то нужно было заменить, Юдо Глум не понял, что именно. — Кроме того, левое заднее колесо проколото винтиком.
— О`кей, — согласился клиент Юдо Глум без удовольствия.
— Скажите, не пора мне избавиться от этой машины, раз она стала создавать проблемы?
— Это не проблемы, — ответил «старший механик». — Чтобы купить новую машину, вам придется добавить тысяч пятьдесят. Разве вы потратите на ремонты пятьдесят тысяч в ближайшие несколько лет? Вряд ли.
— Спасибо, — сказал Юдо Глум и с сомнением качнул головой, когда «старший механик» отвернулся.
Так считать — неправильно, подумал он, но не стал развивать мысль, а вернулся в зал ожидания, соорудил еще стаканчик кофе и, усевшись, снова попытался читать. Он осилил несколько страниц, когда вошел все тот же высокий «старший механик» с короткой стрижкой. На сей раз у него было сообщение для девушки с круглым белым лицом речной гальки.
— Нужно сменить аккумулятор.
— Сколько? — экономя слова, спросила девушка.
— Тысячу сто, — «старший механик» тоже был лаконичен.
Юдо Глуму понравилась эта деловитая лаконичность. Девушка кивнула без энтузиазма, скорее с покорностью, и эта покорность была именно покорностью именно речной гальки.
— Не так давно я сменил аккумулятор за шестьсот. Что-то дороговато, — сказал ей Юдо Глум, подумав, когда «старший механик» вышел.
— Ну, теперь уже поздно, — сказала девушка, — я ведь уже согласилась.
Милый тип, редкий в наших краях, подумал Юдо Глум, но я ее понимаю. Тем более ему захотелось помочь ей.
— Вы можете спросить у них прямо, — сказал он, — я уже много раз пригонял сюда машину. У меня твердое впечатление, что они не накручивают цену. Должна быть какая-то причина. Может быть, они предложили вам очень долговечный дорогой аккумулятор с увеличенной гарантией или еще что-то в этом духе.
Девушка никуда не пошла, но стала звонить по сотовому телефону, а Юдо Глум продолжил чтение.
— Сестра посмотрела в Интернете. Восемьсот-девятьсот. Наверное, они еще берут за работу, — сказала девушка, обращаясь к Юдо Глуму, ей очень не хотелось ничего менять и ни в чем разбираться. «Это уж чересчур, — подумал Юдо Глум, — что за бессребреничество?»
Он вышел на крыльцо, и снова ему навстречу пошла кошка, и снова с воем. После того как она до этого вполне спокойно улеглась, Юдо Глум уже был совершенно уверен, что кошка не голодна.
— У меня тоже бывает беспричинное беспокойство, — сказал он ей, — лучшее средство от такой тревоги — это движение. Нужно поставить перед собой цель, пусть даже это будет бессмысленная цель, как игра в шахматы, но цель.
Юдо Глум задумался.
— Что мешает нам признать, — снова обратился он к кошке, — что беспричинное беспокойство и его противоположность, беспричинная эйфория, являются чем-то вроде приливов и отливов в состоянии мозга, то есть явлением, в котором не больше смысла, чем в дрожании на ветру ветвей вот этого эвкалипта? Особенно верхних его ветвей. Зачем искать таинственного посредника между этим случайным дрожанием плоти и сухой рациональной работой мозга, например подсчитыванием денег? Зачем доискиваться до рычагов беспокойства? Вот эта кошка, — теперь Юдо Глум уже обращался к самому себе, — разве не лучшее доказательство того, что беспричинное беспокойство — действительно беспричинно в интеллектуальном
