— Сию включаю фары… — сказал Командир «грузовика».
— Вижу, вижу. Прошу дальнейшее снижение, — ответил Командир подразделения.
— Снижайтесь…
— Докладывает двести третий: обхожу Ан-12-й справа и выхожу вперёд. Высота у него — тысяча сто пятьдесят…
— Вижу двести третьего, — сказал Командир «грузовика».
— Отлично, — ответил РП. — Следуйте за ним.
— Понял вас. Направляюсь за ним в Красноград.
Минутная пауза. Потом тихо — голос Командира подразделения:
— Как ребята?..
— Нормально, товарищ Командир.
Положение на какое-то время стабилизировалось. Впереди летел 11203-й, мигая огнями, а за ним следовал точно на буксире израненный Ан-12.
Что ожидает их впереди? Выдержит ли «грузовик» тяжкое испытание? В просвете верхней облачности показалось и скрылось ожерелье созвездий. Видимость оставалась отличной.
В пилотской кабине — пурга. Свист, вой, непривычное дребезжание. К счастью, уже выдуло почти всю пыль. Но мороз! За бортом — минус девять, скорость — триста километров в час…
Как окончится для ребят эта трудная ночь двадцать четвёртого декабря?
3
…Командир грузового самолёта Ан-12 — Павел Шувалов. Две недели назад ему исполнилось двадцать восемь лет. В тот день произошло знаменательное в его жизни событие: он ушёл в свой первый самостоятельный рейс. Правда, пока ещё на грузовом самолёте (до права перевозки пассажиров необходимо днём и ночью полетать с грузом), но это уже было началом большого пути!
…Гул моторов врывался в распахнутую проломом пилотскую кабину вместе с морозом и свистом воздушных струй.
Впереди по-прежнему летел самолёт Командира подразделения, и Павел, почти неотрывно наблюдая за ним, коротко подсказывал Второму пилоту:
— Возьми правее чуть-чуть… Так держать… Подбери высоту… Нормально.
Глаза его слезились от холода и буйства воздуха, такого непривычного в пилотской кабине. Не давала покоя одна мысль: «Это последний полёт. Последний!.. Что могло произойти после взлёта? Что?! Я не знаю. Но какой же я пилот, если вот сейчас лечу и не знаю, отчего изуродован мой самолёт?! Снимут с борта на землю. Навечно. Так мне и надо!..»
С треском отвалилось что-то от самолёта, со стороны рабочего места командира корабля. Все невольно вздрогнули.
— Попробуйте связаться с ближайшим аэродромом по курсу, — раздался в наушниках Павла голос Руководителя полётов.
— У нас, кажется, кабина начинает разрушаться, — Павел сказал это спокойно…
И замерли радиоволны на сотни километров вокруг. Перед тем ещё слышались голоса диспетчеров и пилотов, коротко обменивавшихся информацией. После слов Павла в эфире повисла напряжённая тишина…
4
…На траверзе одного из местных аэродромов Командир подразделения, летевший впереди на Ан-10 № 11203, на всякий случай связался с диспетчером.
— У нас туман, видимость менее тысячи метров, — невесело ответил тот.
— Ну что ж, полетели дальше, в Красноград, — сказал Командир подразделения и спросил: — Ну как, ребята? Самолёт терпит?
— Сейчас нормально, — отозвался Павел. — Прикинули: вероятно, отскочило от кабины какое-то инородное тело… Но откуда оно взялось?
— Это — потом. Как груз?
— У нас на борту тяжеловесы — не должны сдвинуться…
— Штурман?
— Он в переднем отсеке. Дали ему тепло… Говорит: ушибы, ничего опасного.
— Неплохо, — заметил Командир подразделения. — Сейчас свяжемся с Красноградом.
Кто-то услышал этот негромкий разговор и передал «по цепочке» остальным, что у ребят порядок, ложная тревога! Голоса диспетчеров и командиров кораблей в эфире повеселели.
Но «порядок» у ребят весьма относительный. В развороченной пилотской кабине ураган и холод. Бортмеханик, поскольку часть моторных приборов сохранилась, периодически проверяет по ним работу двигателей и винтов, а временами исследует расположение и крепление груза.
Бортрадист с особой скрупулёзностью записывает в свой бортовой журнал все радиообмены: он знает, что завтра его записи обретут силу документа чрезвычайной важности. Записал и слова Командира корабля о том, что кабина разрушается. При этом пальцы его слегка дрогнули, но он помнил о том, что если этот полёт и будет для них последним — записи могут сохраниться…
Штурман, пытаясь унять усиливающуюся боль в ногах, мысленно моделировал их взлёт. Строго говоря, во многом виноват он, поздно заметивший снижение высоты… Хотя нет, заметил он вовремя и сразу доложил.
С другой стороны…
Штурман готов был поклясться, что прибор зафиксировал снижение незначительное, не грозившее опасностью.
Потом стрелка высоты как бы замерла метрах на восьмидесяти. И он крикнул: «Командир, высота! Высота!», уже увидев огни на земле… То есть в момент, когда высота была меньше семидесяти и самолёт оказался ниже кромки облаков.
Пилоты мгновенно взяли на себя штурвалы — Штурман это почувствовал сразу. Однако тяжёлая машина продолжала ещё несколько мгновений терять высоту, как бы притягиваясь к земле, — по инерции. И вот результат…
Он помнил, как с треском что-то ударило слева в нос самолёта, где находится его рабочее место, и… больше ничего.
Затем он очнулся на полу пилотской кабины. Над ним хлопотал Бортрадист, самый молодой член экипажа. Почему-то всхлипывая, он беспрестанно повторял: «Ну скажи же что-нибудь… Хоть выругайся… Ну скажи что-нибудь!..» А когда штурман застонал и произнёс: «Ноги…», Бортрадист поцеловал его прямо в губы и стал укрывать ковром с металлического пола пилотской кабины.
И сюда, в передний отсек, его тоже перетащил Бортрадист. Сейчас Штурман представил себе, как Бортрадист вытаскивал его из разрушенного носа самолёта. Хорошо, что их обоих не высосало воздухом наружу…
Думалось об этом без страха. Просто ни у кого не хватило времени испугаться по-настоящему. Как в бою. В какой-то момент все они разом очутились в новых, сложных условиях. Стали осматриваться, соображать, а это уже родственно привыканию.
5
