бокал.
— Налей-ка ей еще, — предложил Майк. — Да и у меня стакан пуст.
Я налил.
— А что случилось с теми бутылками, которые вы в прошлый раз унесли? — полюбопытствовал Майк.
Стыдливый румянец и смешок.
— Отец хотел их открыть, но я сказала, что вы велели приберечь их до особого случая.
К этому времени я уже сидел, закинув ноги на ее письменный стол.
— Тогда этот случай как раз теперь и наступил. Налить вам еще, мисс… кстати, как вас зовут? Не люблю официальности в нерабочее время.
Она даже растерялась.
— Но ведь вы и мистер Лавиада каждую неделю выписываете чек на мое имя! Руфь меня зовут.
— Руфь, Руфь, — произнес я, смакуя пузырящееся шампанское. Получалось неплохо.
Она кивнула.
— А вас — Эдуард, а мистера Лавиаду — Мигуелл, правда? — И Руфь одарила его улыбкой.
— Мигель, — уточнил он, улыбнувшись в ответ. — Исконное испанское имя. Сокращенно Майк.
— Передайте мне новую бутылку, — сказал я, — и вместо Эдуарда называйте меня Эд. — Бутылка перешла ко мне в руки.
К тому времени, как откупоривали четвертую, мы уже стали закадычными друзьями. Оказалось, ей двадцать четыре года, она не замужем, свободна, одинока и обожает шампанское.
— Но, — капризно протянула она, — мне все равно хочется узнать, чем вы так заняты в студии целыми днями и вечерами. Вы иногда даже ночью работаете, знаю, сама видела вашу машину у подъезда.
Подумав минутку, Майк не совсем уверенно сказал: — Знаете, мы фотографируем. — Он подмигнул одним глазом. — Можем и вас сфотографировать, если как следует попросите.
— Мы фотографируем модели, — вмешался я.
— Не может быть.
— Правда. Модели различных вещей, людей и все такое. Маленькие модели. Уменьшенные копии. А фотографируем так, чтобы они на снимках выглядели словно настоящие.
По-моему, она была немножко разочарована.
— Теперь, когда я узнала, у меня как-то полегчало на душе. А то расписываюсь на всяких там накладных и счетах из Рочестера, а за что они понятия не имею. Должно быть, за пленку и тому подобное.
— Совершенно верно. За пленку и тому подобное.
— А то я все беспокоилась… Нет. Две еще остались, вон там, на столе, за вентилятором.
Всего лишь две. Способная девушка. Я спросил, не хочет ли она пойти в отпуск. Об отпуске она пока еще не задумывалась. Я сказал, что пора бы подумать.
— Мы послезавтра уезжаем в Лос-Анджелес, в Голливуд.
— Послезавтра? Как же так…
Я поспешил успокоить ее:
— Жалованье вы будете получать, как и раньше. Сейчас трудно сказать, надолго ли мы уедем, а вам нет смысла сидеть тут сложа руки.
— Давай-ка сюда бутылку, — перебил Майк. Я протянул ему бутылку и продолжил: — Каждую неделю будете получать чек, или, если хотите, мы заплатим вам вперед, так что…
Шампанское уже ударило мне в голову, да и моим компаньонам тоже. Майк что-то тихо напевал себе под нос, счастливый, как подгулявший морячок. Блондинка Руфь почему-то двоилась у меня в левом глазу. Я знал, как она себя чувствует: мне самому было трудновато смотреть туда, где она непринужденно полулежала во вращающемся кресле. Голубоглазая, высокая, вьющиеся волосы.
Гм-м. Все работа да работа, никаких развлечений… Она протянула мне последнюю бутылку и, легонько икнув украдкой, сказала: — Сохраню на память все пробки… хотя нет. Отец станет спрашивать, в своем ли я уме — распиваю вино с начальством.
Я заметил, что сердить отца не годится. Майк заявил, что незачем забивать себе голову дурацкими идеями, когда его осенила удачная. Мы заинтересовались. Что лучше скрасит жизнь, чем удачная идея?
Майк был дьявольски красноречив:
— Едем в Лос-Анджелес.
Мы торжественно кивнули.
— Едем в Лос-Анджелес работать.
Снова кивки.
— Едем на работу в Лос-Анджелес. Кто станет печатать нам деловые письма вместо хорошенькой блондинки?
Нет там симпатичной блондинки, чтобы печатать письма и пить с нами шампанское. Тяжелый случай.
— Все равно придется кого-то нанять, чтобы печатала письма. А может, она окажется не блондинкой? В Голливуде нет блондинок. Тем более хорошеньких. Поэтому…
Меня озарила догадка, и я докончил за Майка:
— Поэтому берем с собой блондинку, пусть печатает письма!
Вот это идея! Бутылкой меньше, и ее гениальность была бы не столь очевидной. Руфь взыграла, как только что открытая бутылка шампанского, а мы с Майком заулыбались во весь рот.
— Но я не могу! Не могу я просто так взять и уехать послезавтра!..
Майк был великолепен:
— Кто сказал «послезавтра»? Отставить! Уезжаем немедленно.
— Немедленно! — ужаснулась она. — Прямо вот так?
— Немедленно. Прямо вот так, — твердо заявил я.
— Но ведь…
— Никаких «но». Немедленно. С ходу.
— Нечего надеть…
— Купить наряды можно где угодно. Лучше всего в Лос-Анджелесе.
— А прическа…
Майк высказался в том смысле, что в Голливуде и укладку сделают.
Я хлопнул ладонью по столу. Стол не пошатнулся.
— Звоните в аэропорт. Три билета.
Она позвонила в аэропорт. Ее нетрудно было взять на испуг.
В аэропорту ответили, что можно любым рейсом вылететь в Чикаго и сделать там пересадку на Лос- Анджелес.
Майк стал выяснять, почему Руфь теряет время на телефонные переговоры, когда мы могли бы уже быть в пути.
Ложимся поперек дороги прогрессу, да еще сыплем ему наждачную пыль в коробку передач. Всего одна минута — на то, чтобы надеть шляпку.
— Папочке своему позвоните из аэропорта.
Возражения Руфи были легко отметены красочным описанием того, как лихо мы будем развлекаться в Голливуде. Нацепив на дверь табличку «Ушли на обед. Вернемся в декабре», мы махнули в аэропорт и прибыли туда, когда началась посадка на четырехчасовой рейс. Времени позвонить папочке уже не осталось. Я бросил машину на автостоянке, попросив сторожа присматривать за ней до моего возвращения, и мы едва успели подняться по трапу в самолет. Трап отогнали, моторы взревели, самолет взмыл вверх, причем Руфь покрепче ухватилась рукой за шляпку, опасаясь несуществующего ветра.
В Чикаго до пересадки на другой рейс у нас образовалось двухчасовое «окно». Спиртными напитками в аэропорту не торговали, но услужливый таксист подбросил нас в ближайший бар, откуда Руфь позвонила отцу. Мы на всякий случай отошли подальше от телефонной будки: по словам Руфи, папочка примется
