Л. Филатов: «Я не поименно, ребята, поймите меня правильно, я никого не хочу обидеть, я просто говорю о том, что ситуация, вы же сами видите, вы же сами, наверно, от этого киснете. Сегодня другие трусы, позавчера были другие. Ну это же так. Я же как бы не обвиняю и не сужу, я же и сам не могу понять: вот что на сегодняшний день делать, что делать?!»
Реплика из зала: «Ну, помогите нам! Скажите, что делать!»
Л. Филатов: «Я не Ленин, я не знаю. Сообразите сами. Вы и сейчас хотите быть паразитами: „Помоги нам!“ Вы собрали документы, вы соучредились, решайте сами. Возможно – поделить коробку, как предложил нам этот шпаненок, гапончик маленький, который из толпы словечки все говорит…»
Далее начались прения, где присутствующие обсуждали проблему, как им быть дальше. Один из выступающих, Прозоровский, сказал: «Сегодня речь идет об уставе общественного объединения. Задача этого объединения чисто страховочная – очень хорошо сегодня сказал мой друг Саша Давыдов».
А. Давыдов: «Я могу повторить. Мы сейчас все бродим по дорогам к рынку. По страшным дорогам к рынку, этих дорог никто до конца не знает. В любой стране каждый человек, каждая организация страхует себя на случай полета, вылета, обвала, болезни – всего, чего угодно. И это именно страховая акция, когда люди вот в этой непонятной сейчас жизни страхуют себя от того, что завтра могут прийти – прецеденты тому были: моя подруга, утром прочитав газеты, поняла, что дом в Трехпрудном переулке продан советско-американской фирме. Они организовались, им что-то дали и так далее. Это не более чем страховочная ситуация, когда люди страхуют себя на свой завтрашний день, мы будем юридическим лицом, которое может стать соучредителем, а не просто кто-то где-то. Ведь мы же знаем, что у нас большая страна беспредела…»
Далее слово взял Николай Губенко, который сказал следующее: «Я хочу только сказать Юрию Петровичу, который всех нас сейчас слушает, это бесспорно, это напоминает Маркеса, когда известный диктатор имел свой канал и хотел слышать по этому каналу только то, что ему хотелось…
Дорогой Юрий Петрович! Я вас люблю. Я никогда не позволял в ваше отсутствие говорить о вас хорошо или плохо. В отличие от вас, что вы непременно делали всякий раз, когда меня не было на общем собрании коллектива. Дорогой Юрий Петрович! Сейчас происходит несчастье. Если будет принят этот устав без вас, это будет очередной взрыв несчастья, на котором вы непременно что-то заработаете, в том числе пару- тройку контрактов. Я предлагаю сейчас подождать Юрия Петровича десять минут, мы покурим. Пусть придет сюда и поговорит с нами. И мы должны уточнить с вами один вопрос: будет ли Юрий Петрович работать дальше с тем коллективом Театра на Таганке, которым он был во времена легенды, откуда он намерен руководить этим коллективом: из Цюриха или из Москвы. И тогда уже принимать устав».
Спустя несколько минут в зале появился Юрий Любимов, который с порога спросил: «По какому поводу вы собрались?» Ему объяснили: мол, по поводу принятия устава общественного объединения «Таганка».
Ю. Любимов: «Я удивлен, что без моего разрешения было собрано собрание. Я не знал, выходил поздно вечером из театра и увидел это объявление. На что я сказал: кто вам разрешил это сделать? Остальные ваши рассуждения… во-первых, никакое собрание сейчас неправомочно. И оно юридической силы иметь не будет. За это я вам отвечаю. Что бы вы тут ни приняли. И не потому, что я такой грубый, жестокий – говорите обо мне что угодно. Если я почти за тридцать лет не сумел вас убедить, что я честный, то мне не о чем говорить. Поэтому я и не хотел приходить сюда. Потому что когда без моего ведома творятся эти безобразия, которые вы делаете, то меня это..»
Из зала раздались возгласы: «Какие безобразия?»
Ю. Любимов: «Кто творил, тот знает. Это все хорошо организовано и продумано. Никто этот театр никому не отдает никуда. Второе. Мой контракт – это мое дело. И его брать тайно и комментировать – это называется подлог и похищение чужих документов. Я у вас не ворую и не беру ваши контракты, или ваши халтуры, или ваши договора, или ваши бригады. Когда ко мне приходят письма, то я их разбираю и вынужден отвечать, что „это не гастроли театра, это бригады“. Даже в Америку пробрались, и вы эту историю знаете, когда мне говорили: „Что же вот Таганка приехала и вот так представила себя? А теперь мы не будем вам гастроли большие делать, уже Таганка была“. И тоже я не знал. Потом меня долго убеждали. Но это до утра можно говорить, а у нас в пять часов репетиция.
И самое важное, что в это время, которое происходит в стране – вы смотрите телевизор и видите, как президент в окружении дам истерических говорит: «Ну, растерзайте меня, делайте со мной, что хотите». Президент России! Когда мэр города говорит: «Ах, Кравчук взял флот и создает армию, но мы ведь понимаем, для чего он это делает». И я ведь понимаю, для чего это все сделано».
Л. Филатов: «Для чего?»
Ю. Любимов: «Кому надо, я отвечу, Леня. И вам отвечу. И вы меня не судите, дорогой мой. Вот в кабинете я с вами поговорю сегодня».
Н. Шацкая: «А почему не здесь, Юрий Петрович?»
Ю. Любимов: «А не хочу. И вы меня не заставите. И вы меня, Нина, не перебивайте. Вот когда я прекращу говорить, вы встанете и скажете свои аргументы. И поэтому я и не хотел сюда идти, потому что ни в какие пререкания я с вами вступать не собираюсь. Ответить я вам могу. Принесите мне вопросы, и я приду и на них делово отвечу. Вот и все. И поэтому я и отвечаю: я делаю все, чтоб спектакли не срывались и шли. Но такой разболтанности, которая есть… вместо того, чтоб играть спектакли, все время обсуждать, кого выгонят, кого нет… Никто здесь выгонять никого не собирается. И это вы сами отлично понимаете».
Голоса с мест: «Это неправда, Юрий Петрович! Нам нужны гарантии какие-то, это только слова!»
Ю. Любимов: «Вам советская власть много гарантий давала? Вы жили все годы при советской власти». (Да, коротка оказалась память у Любимова: при советской власти каждому была гарантирована работа и остаться безработным никто не боялся. И Любимов, будучи членом партии с 30- летним стажем, об этом неоднократно говорил на партийных собраниях. Но едва советская власть пала, как из Любимова полез пещерный антисоветизм. С тех пор НИ ОДНОГО ДОБРОГО СЛОВА про советскую власть он уже не скажет. Само слово «советское» для него станет ругательным. – Ф.Р.).
Н. Шацкая: «Сейчас другая жизнь у нас, другие законы у нас совершенно».
Ю. Любимов: «Ах, тогда вам легко жилось?»
Е. Габец: «Мы ведь вместе с вами жили эту жизнь»
Ю. Любимов: «Ну, вы жили со мной очень мало».
Т. Иваненко: «Юрий Петрович, нам есть нечего».
Ю. Любимов: «А я вам для этого собирал посылки. Ну, я понимаю, вы их съели. Ну, я вам еще соберу».
Жуткий по своей издевательской сущности ответ. Хотя и вопрос тот еще. Лягали, лягали таганковцы советскую власть, но чтобы, к примеру, в 1968 или 1977 году актеры этого театра (как и любые другие советские актеры) ГОЛОДАЛИ, даже в кошмарном сне невозможно было представить. И вот дожили до того, что есть нечего и посылки им собирает Любимов, как нищим. Имеются в виду посылки из гуманитарной помощи, которую в начале 90-х оказывала России Европа, в том числе и Германия. Эта помощь была платой Западной Европы и США нам, советским людям, за то, что мы собственными руками развалили великий Советский Союз. С нашими правителями победители расплатились куда более щедро: разрешили им приватизировать Россию и наградили их кучей разных премий и орденов (последних у некоторых было так много, что впору было вешать их на спину – совсем как в сказке Леонида Филатова про «Федота- стрельца»).
Раскол «Таганки» на две половины явился яркой иллюстрацией того, к чему привела ликвидация СССР. С одной стороны, капиталист и ярый антисоветчик Юрий Любимов (полпред Ельцина и K°), с другой – та часть труппы, которой была уготована нищенская доля на новом празднике жизни под названием «капитализм» (участь 80 % жителей бывшего Советского Союза). Жаловаться было некому: сами сделали своими кумирами либеральную фронду и посадили на трон сначала Горбачева, а потом и Ельцина. То есть сами вырыли себе могилу. По этому поводу уместным будет привести письмо одного шахтера, которое очень точно характеризует то, что с нами произошло в начале 90-х. Цитирую:
«Я шахтер, 27 лет проработал горнорабочим в лаве. Я прошу прощения за совершенное мною предательство. Дело в том, что в 1990 году у себя на шахте я был ярым, непримиримым забастовщиком. В
