«коммунистически настроенных» латиноамериканцев, понимая, что у нас нет средств пригласить их через французскую фирму.
В одном джазовом кафе, где мы снимали несколько эпизодов с участием нашего героя, мы увидели прекрасно играющего на скрипке румынского цыгана, внешне вылитого латиноамериканца, который находился в Париже со своим табором, и цыгане с радостью согласились сниматься в фильме. Мы их очень просили, чтобы они не проговорились, что они не латиноамериканцы: на вопрос, какой они нации, должны были молчать.
И вот табор прибыл на съемки демонстрации. Мы сами все загримировались и нарядились, чтобы присоединиться к этому коллективу и выглядеть как можно массовей, но демонстрация все равно получилась очень жиденькой, но и очень правдоподобной. Во Франции, как правило, это небольшие группы людей, которые несут плакаты и транспаранты. У нас так и получилось. Леня сказал: «Теперь я вижу правду жизни на экране. Латиноамериканцы очень убедительны». Потом кто-то в группе нас предал, сказал Лене, что это были цыгане. Леня очень обиделся, но другого выхода из этой ситуации у нас тогда не было.
Была еще сцена, в которой Толик встречается в кафе со своей возлюбленной. Туда же забредают его соотечественники, молодые люди, которые оторвались от своей группы и, пугливо озираясь, ходят «куда положено». Нам снова понадобились статисты, и мы нашли несколько русских с выразительными лицами. А в этом же кафе сидела пара французов-провинциалов, которая проводила в Париже медовый месяц. Молодой муж выглядел вполне по-русски и согласился сняться бесплатно, потому что мы пообещали прокат во Франции. Он даже не играл – просто стоял среди «комсомольцев» с серьезным выражением лица.
По сюжету Толик должен заговорить с ребятами, а они ему рассказывают о переменах на Родине: умер Андропов, пришел Черненко… Тогда Толик бросает: «Передайте вашему Черненко…» – и посылает все Политбюро далеко и надолго. Мы, «комсомольцы», долго бежали от психа из кафе, а Филатов вслед нам громко пел: «Комсомольцы, добровольцы…» Сцена великолепная, но никак нам не давалась – на всех нападал гомерический хохот, дубли портили один за другим. И только этот молодожен оставался невозмутимым, потому что вообще не понимал, что происходит. Когда же посмотрели отснятый материал, оказалось, что именно его недоуменная физиономия выглядит наиболее убедительно.
Наши люди устроены так, что всегда сравнивают себя с жителями Запада. Вот и наша съемочная группа, проходя мимо витрин французских магазинов, решила: а чем мы хуже Голливуда! Вот в Голливуде… вот там… так и мы хотим, чтобы нам платили больше. Однако командировочные – 30 долларов, больше мы платить не могли. Я всех предупредила: не устраивает эта сумма, можете оставаться в Москве. В Москве с этим условием все были согласны и молчали. Когда прибыли во Францию, с людьми творилось что-то невообразимое, просто лучше латиноамериканцев боролись за свои права. Все это осложняло работу. Но и это мы преодолели…»
Часть третья
Глава пятидесятая
«Как мерзко быть интеллигентом»
В дни, когда Филатов работал над фильмом о Толе Парамонове, в «Комсомольской правде» было опубликовано интервью с ним (номер от 11 августа). Приведу лишь небольшой отрывок из него, где речь о бытовых проблемах актера:
«С женой Ниной Шацкой живем в однокомнатной квартире. Причем деньги на нее сумел накопить только к сорока годам. На большую уже никогда не заработаю. Кстати, у нас старенький „жигуленок“, который давным-давно свое отъездил. В кино езжу часто, а в жизни могу проехать за рулем только по прямой. Машину водит жена…
Выкуриваю три пачки сигарет в день как минимум. На репетициях в перерывах бегаю покурить за кулисы. Причем предпочитаю нашу «Яву», старые курильщики уже не гурманы…»
Когда Филатов вернулся на родину, здесь его поджидало известие о том, что пасынок Денис собирается жениться. Он только что поступил в духовную семинарию в Сергиевом Посаде и уже спустя три дня (!) после начала занятий сделал предложение девушке, которая работала официанткой в семинарском буфете. Девушку звали Алла. Она окончила текстильный техникум, но работы по специальности не нашла и через свою сестру устроилась в семинарский буфет. С Денисом они познакомились случайно: тому назначили послушание – помогать на кухне и Алле он сразу понравился.
Вспоминает Д. Золотухин: «Я почему-то знал, что женюсь, когда в семинарию поступлю. И точно: поступил, а на третий день сделал предложение. А первый раз увидел ее, когда еще был абитуриентом. Я сидел в столовой среди других новичков, а она откуда-то вышла с подносом. Я сказал: вот моя жена… Алла была верующая – чуть ли не каждый месяц ездила в Москву, акафисты читала перед Троеручицей, чтобы выйти замуж за высокого, безбородого и не попа. Вот – пожалуйста: высокий, безбородый и… не похож на попа…
На мое предложение она ответила согласием через пять минут. Но вот с венчанием возникли сложности. У меня ощущение, что у начальства были виды на меня как на монаха. А я монахом становиться не хотел. Потому что ощущал в себе тяготение к карьере. Вообще-то я по натуре страшный карьерист. Кто бы знал… Развяжи мне руки моя собственная совесть – я бы, наверное, в Патриархи рвался. Но поскольку стремление к карьере – момент греховный, то я всячески в себе эти идеи душу. Поэтому и в монахи не хотел. Чувствовал, что стал бы использовать свое монашество для карьеры. Как бы то ни было, в конце сентября она дала согласие…»
Вспоминает А. Золотухина: «Денис мне сразу понравился. Жаль только, молодой, лет семнадцати на вид. Я ему об этом тут сообщила. Он как вскинется: „Вы что, матушка! Я уже пороху понюхал, в армии послужил. Мне 24 года“. А через день он сделал предложение: „Я хочу, чтобы вы стали моей матушкой. Согласны? Даю минуту на размышление“. Я растерялась, вдруг он меня разыгрывает. „Если ваше предложение – шутка, то я ее разделяю“, – ответила уклончиво. „Значит, согласны. Тогда, матушка, пойдемте по сникерсу купим. Отметим это событие“…»
Стоит отметить, что близкие Дениса отнеслись к его желанию жениться резко отрицательно. Валерий Золотухин даже специально приехал в семинарию, чтобы отговорить сына от этой затеи. Но в результате, познакомившись с Аллой, дал свое благословение.
Пытались отговорить Дениса и его мама Нина Шацкая с бабушкой (последняя называла Аллу не иначе как колдуньей). Они считали, что женитьба будет отвлекать Дениса от учебы. Кроме этого, у них были сомнения и насчет самой невесты: им казалось, что она специально охмурила их Дениса и замуж выйти хочет только по одной причине – чтобы получить московскую прописку. Филатов хотя так и не считал, но тоже не одобрял желания Дениса обзавестись семьей. Но всем им в итоге пришлось смириться с тем, что произошло. А вскоре это событие затмили другие, куда более масштабные.
Обстановка в стране в те осенние дни продолжала оставаться крайне неспокойной. После своего поражения на референдуме оппозиция не оставляла попыток изменить ситуацию в свою пользу. В частности, Верховный Совет России во главе с его председателем Русланом Хасбулатовым продолжал торпедировать реформаторский курс Бориса Ельцина. Глядя на всю эту заварушку, Филатов пребывал в тревожных чувствах. Плюс к тому же весьма негативную реакцию вызывала у него общая ситуация в стране: обнищание большинства населения, рост преступности, падение нравов и общей культуры. Именно в эти самые дни в газете «Правда» вышло большое интервью Филатова с хлестким названием «Как мерзко быть интеллигентом» (номер от 24 сентября 1993 года).
Автором этого интервью был журналист Вадим Горшенин, который приехал к Филатову не домой, а на работу – в один из кабинетов «Мосфильма», где Филатов работал над фильмом «Любовные похождения Толи Парамонова». Главная студия страны, некогда гордость Советского Союза, представляла тогда собой жалкое зрелище: полное запустение, разруха. Не случайно в самом начале своего материала Горшенин отмечает, что, пока они с Филатовым шли от проходной до кабинета, им по пути попалось всего полтора десятка человек. И это на студии, где каких-нибудь несколько лет назад жизнь била ключом и где люди (актеры, режиссеры, техперсонал) ходили буквально толпами.
Интервью началось с грустной констатации Филатовым того, что происходило в стране. Цитирую:
«Наше время характеризую как аморальное, естественно. Успокаивает, однако, одно: все, что аморально, в России никогда надолго не приживалось. Самое же неприятное из происходящего, что поменялись местами все приоритеты. То, что всегда считалось хорошим и нравственным, стало никчемным
