и спросил у художницы-антисоветчицы:
«Позвольте перебить, но есть же и другая сторона дела. Подойдите к любой бабушке-нищенке, которая в прежние времена никогда на такое унижение не пошла бы. Что скажет вам она?»
А. Будникова: «Ой, не надо примешивать сюда эту бабушку. Она намного богаче вас. А пример этот – обыкновенная спекуляция».
В. Горшенин: «Тогда другой пример. Недавно был я в деревне. Работают люди на ферме с раннего утра до вечера, а зарплату получают … шесть тысяч рублей». (В те годы те шесть тысяч рублей были в десять раз дешевле нынешних, образца 2006 года. – Ф.Р.).
А. Будникова: «Это все спекуляция, чистая спекуляция».
Л. Филатов: «Алин, ты хочешь слушать только себя и только свою теорию».
А. Будникова: «У этой бабушки должен быть внук, поэтому…»
Л. Филатов: «Поэтому пусть она умоется и помолчит, да?»
А. Будникова: «Да, пусть помолчит. Это ведь еще одна свобода – ей разрешили сидеть на улице с протянутой рукой. И она должна терпеть. Ради того, чтобы ее дети и внуки жили нормально. (Вот оно, истинное лицо „демократа“, вернее, „дерьмократа“. – Ф.Р.) Терпеть не могу всех этих разговоров, что в Москве разруха. Неправда, что город гибнет. Я вижу абсолютно другое. С Москвой происходит что-то потрясающее! Кругом красота, и люди привыкли к такой жизни. И поэтому не надо говорить, что мы чем-то недовольны, что все плохо, что все рушится, что старушки сидят с протянутой рукой».
Л. Филатов: «Это вонючим коробкам, которые понаставлены вдоль дорог, ты так умиляешься? Да в них же сплошная отрава! Говоришь, что появилось все, а что появилось? „Сникерс“, „Марс“?»
А. Будникова: «Нет, Лень, появилось все. В „Новоарбатском“ я бываю, захожу и вижу – есть все, как за границей. Люди стоят и смотрят».
Л. Филатов: «Так потому и смотрят, что купить не могут».
А. Будникова: «Нет, народ покупает».
Л. Филатов: «Но эта твоя картинка существует лишь для энного количества людей».
А. Будникова: «Нет, нет, это правда».
Л. Филатов: «Страна не производит ни черта. Она не может сама себя накормить».
А. Будникова: «Это просто переходный период. Давай через пять лет с тобой поговорим».
Л. Филатов: «Давай. Если доживем».
Отметим, что оба они доживут до указанного срока, однако более 4 миллионов россиян нет – они умрут в ходе ельцинских реформ: кто от паленой водки, кто от бандитских пуль и ножей, а кто просто от стрессов. Смертность в России в эти годы будет просто катастрофическая. А потом, в 98-м, грянет такой дефолт, который выбьет из жизни еще несколько миллионов россиян. И все это, заметьте, без сталинских лагерей, без репрессий.
Но вернемся в сентябрь 1993 года.
Выйдя из «Мосфильма», Филатов и Горшенин продолжили общение, но теперь уже в автомобиле по дороге к Театру на Таганке. Речь вновь коснулась интеллигенции. «Я думаю, что интеллигенция занимает у нас нишу среднего класса, то есть тех, кого обычно называют обывателями, – заметил Филатов. – Вы помните, еще Цветаева говорила: не смейте называть меня интеллигентом, я – аристократка. Так вот, на мой взгляд, из-за отсутствия аристократии в нашей стране и решила занять ее место интеллигенция. Которая сама вышла из детей лавочников, совслужащих, средней инженерии, которые сами, в свою очередь, были детьми совслужащих. Отсюда-то и появилось нечто, которое называется интеллигенцией. Есть, безусловно, в нашей стране те, которых интеллигентами можно назвать не в оскорбительном смысле, а в возвышающем – это Аверинцев, Лихачев. Но их-то – единицы. Большинство же к этому понятию не принадлежит. Поэтому устраивают такие дикие шабаши, как Конгресс интеллигенции, вызывающие смех у всех здравомыслящих людей и в своей стране, и в мире. Сидят люди, которые приглашены в этот зал начальством, которые избраны как бы…»
В. Горшенин: «Точнее назначены быть…»
Л. Филатов: «Да, назначены быть – цветом нации. Мне поэтому хотелось бы спросить каждого из них: тебе, как цвету нации, посмотри, не жмет нигде?..»
Уже подъезжая к «Таганке», Филатов вновь вернулся к сегодняшним бытовым проблемам: «Чтобы купить машину, надо работать и день, и ночь. И зарабатывай ты денег хоть по мешку в сутки, вечером из-за инфляции они будут превращены в одну десятую того, что заработал. Таким образом, опять сложности. Нам с женой только вот в самое последнее время удалось приобрести колеса. Но делать это было нужно. Потому что уже скоро в России настанут времена, когда про бедного человека уже никто не скажет: бедный, но гордый – все это будет выглядеть уже по-другому. Жалко будет выглядеть».
В. Горшенин: «То есть вернемся к Достоевскому, к его „Униженным и оскорбленным“.
Л. Филатов: «Все перестраивается стремительно, просто треща меняется вся система наших былых приоритетов. Совсем, кажется, недавно был один приоритет: гордое противостояние, например, художника с властью – это случай с Владимиром нашим (речь идет о Владимире Высоцком. – Ф.Р.). А сейчас… Какие приоритеты сейчас в обществе – их же и не поймешь!»
Глава пятьдесят первая
Инсульт на фоне расстрела
Спустя две недели после этого разговора грянули события, которые стали роковыми для Леонида Филатова. А начались они несколькими месяцами раньше, однако обострились до крайности после 21 сентября, когда Борис Ельцин подписал Указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в России». По этому Указу, Съезд и Верховный Совет должны быть распущены и выборы в новый парламент должны были состояться 12 декабря 1993 года. Однако на чрезвычайном заседании Президиума Верховного Совета Александр Руцкой объявил о принятии на себя полномочий исполняющего обязанности президента России. В ответ по указанию Ельцина в здании Дома Советов на Краснопресненской набережной была отключена правительственная связь. Началась проследняя фаза противостояния двух ветвей власти. Вот как эти события комментирует политолог С. Кара-Мурза:
«События того Октября – не политические, политика в них была как оболочка, почти как шелуха. Идеологические служки стараются принизить те события: „Это был путч! Это была разборка между сторонниками Ельцина и Хасбулатова!“ Подлое дело – оболгать мертвых, прекрасно зная, что для защитников Дома Советов и Хасбулатов, и Руцкой были ноль. Такой же ноль, как и сейчас. Конечно, говорили и о них, и о Ельцине, и о Конституции – чтобы как-то прикрыть обыденными словами то невыражаемое, что туда их привело и соединило.
Поэтому те события важны для каждого русского, какую бы позицию в политике он сегодня ни занимал. Это был выброс духовной, а не материальной силы – неожиданный и никем не организованный отклик на зов совести. То, что таких людей, какие откликнулись на этот зов с риском для жизни, ради уже почти задушенных, еле мерцающих идеалов, было множество, – вещь удивительная. Ею каждый русский и каждый советский может гордиться. Даже тот, повторяю, кто с этими идеалами и с правдой тех людей не согласен…»
К 1 октября, казалось, конфликт стал разряжаться. Сергей Филатов, Олег Сосковец, Юрий Лужков – с президентской стороны, Рамазан Абдулатипов и Вениамин Соколов – со стороны Верховного Совета подписали ночью в здании гостиницы «Мир» Протокол № 1. К утру 1 октября к зданию Дома Советов подключили часть коммуникаций. Однако на утреннем заседании съезд аннулировал достигнутые договоренности. Новые переговоры в Свято-Даниловом монастыре ни к чему не привели.
В те дни отдельные деятели творческой интеллигенции (Сергей Бондарчук, Георгий Свиридов и др.) обратились к Ельцину, «уповая на чувство Бога и Родины», чтобы он не допустил кровопролития. Но эти призывы уже не могли изменить ситуацию: Ельцин и K° не для того пришли к власти, чтобы «уповать на
