огромным! А 13 января 1943 года в Доме звукозаписи в Москве состоялась запись этой песни на пластинку. Тысячи экземпляров этой пластинки были отправлены на фронт.
В 1943 году состоялись триумфальные гастроли Шульженко по Кавказу и Средней Азии. Вместе с джаз- ансамблем она побывала в Тбилиси, Ереване, Грозном, Баку, Красноводске, Ташкенте и других городах. К концу года было подсчитано, что ансамбль установил своеобразный рекорд – дал 253 с половиной концерта. За эти гастроли певица вскоре была награждена боевым орденом – Красной Звезды.
9 Мая 1945 года Шульженко встретила в Ленинграде, куда только что вернулась после гастролей. В тот день она выступала в Выборгском Дворце культуры: первый, утренний, – в зале, второй, дневной, – на его ступеньках у входа и третий, вечерний, – снова в зале.
Сразу после войны, летом 1945 года, звездная чета, прихватив сына, переехала жить в Москву. Сначала они жили в районе Таганки, а затем получили роскошную четырехкомнатную квартиру на улице Алексея Толстого (Спиридоновка). Однако эстрадный мир столицы принял приезжих с настороженностью. Здесь своих звезд хватало, чтобы делиться славой с пришлыми. Поэтому Шульженко первое время пришлось несладко: ей запретили давать сольные концерты, обвинив… в пошлом репертуаре. Сгустились тучи и над головой ее мужа. В начале 50-х его даже хотели исключить из рядов партии, что для него означало бы крах всей карьеры. А виновницей всего была его супруга, которая отказалась ублажать слух Василия Сталина и его друзей в новогоднюю ночь. К счастью, все обошлось лишь строгим внушением.
В 50-е годы Шульженко продолжала много гастролировать по стране, записывала новые песни. Она была признанным кумиром тогдашней советской эстрады, исполняла как старые свои песни («Синий платочек», «Давай закурим!», «Однополчане»), так и новые: «Студенческая застольная», «Студенческая прощальная» (1959), «К другу», «Срочный поцелуй», «Мой старый парк» (1954). В 1952 году ее пластинка «Голубка» разошлась по стране рекордным тиражом: 2 млн. экземпляров. В 1953 году она снялась в музыкальном фильме-ревю «Веселые звезды», в котором исполнила одну из самых любимых своих песен – «Молчание» И. Дунаевского и М. Матусовского.
В 1955 году пианист Борис Мандрус познакомил Шульженко с молодым зубным врачом, который взялся лечить зубы популярной певице. Параллельно лечению между ними вспыхнул роман. Об этом вскоре стало известно Коралли. Он устроил жене жуткий скандал, который стал поводом к тому, что Шульженко отказалась встречать с мужем Новый, 1956 год. Коралли, который жуть как боялся всяческих сплетен о себе, пошел на попятную: заслал к жене гонцов с тем, чтобы те уговорили простить его. Шульженко долго не соглашалась. И только когда к ней пришла с той же просьбой ее невестка Виктория, она согласилась. Но тут уже «взбрыкнул» Коралли. Посчитав, что жена делает ему подачку, он сам отказался идти в ЦДРИ и предпочел встретить Новый год дома, вместе со своим братом Эмилем. Спустя четыре месяца после этого Шульженко и Коралли развелись. Причем со скандалом: звездная чета шумно делила богатое имущество (одно время они были большими любителями антиквариата), писала друг другу злые письма. Коралли сумел разделить лицевой счет, и, как только он переехал (в соседний дом), к певице вселилась семья из четырех человек. Теперь Шульженко жила там со своей невесткой и двумя внучками (24-летний сын «романил» с другой женщиной), а также с чужими людьми. Простить этот поступок своему бывшему мужу Шульженко не смогла до конца жизни.
Между тем в одиночестве Шульженко пробыла недолго – 21 июля 1956 года она встретила свою новую любовь. Ее 39-летнего избранника звали Георгий Епифанов, в свое время он окончил операторский факультет ВГИКа. В Клавдию Ивановну он заочно влюбился еще до войны, когда в 1940 году случайно купил ее первую пластинку. Через несколько месяцев Епифанов попал на ее концерт в Ленинграде, увидел и понял, что влюбился в нее окончательно. Он захотел познакомиться с ней поближе, однако этим планам помешала война. Епифанов ушел на фронт, взяв с собой все пластинки своего кумира (он упаковал их в жестяную коробку из-под кинопленки). После войны он стал регулярно посылать Шульженко открытки к праздникам, подписывая их инициалами «Г. Е.». Таких открыток он отправил несколько сотен. И вот неожиданная встреча, после которой певица и ее поклонник стали жить вместе (они хотя и жили в разных концах города, но Епифанов почти каждый день бывал у певицы). Как выразится он сам: «Это была брачная ночь, которая длилась в общей сложности восемь лет. Я верю, что был единственным любимым ею человеком. Жили мы каждый у себя, но пропадал я у нее без конца. Матушка моя покойная была возмущена этим обстоятельством, потому что считала, что родила сына для себя. А не для какой-то хоть Шульженко, хоть Фурцевой… Клавдия была мягкая, отзывчивая, отходчивая. Но когда надо, умела быть жесткой…»
Популярность Шульженко в народе продолжала оставаться огромной. Как вспоминает знакомая певицы Т. Кравцова: «Я была свидетелем ее громадной популярности и народной любви. Часто в гостиницу приходили женщины с подарками. Однажды пришла красивая, статная русская женщина и с поклоном упросила взять совершенно теплый пирог, завернутый в крахмальную белую скатерть.
В каком-то городе мы зашли в универмаг. Что тут началось! Во-первых – хвост поклонников. Во-вторых, нам предложили купить красивые белые часы с кукушкой (делались на экспорт) – страшный дефицит. Я купила, а Клавдии Ивановне не разрешили платить: «Это подарок за ваш талант»…»
Однако подобное отношение к певице было не всегда. Например, в мае 1958 года Шульженко обвинили… в барстве, в пренебрежении к своим поклонникам. А поводом к этому стала любовь певицы… к своей собаке. У нее был прелестный тибетский терьер, которого она безумно любила. И вот однажды, собираясь на концерт, Шульженко забыла захлопнуть входную дверь, и пес бросился из дома вслед за хозяйкой. Он выскочил на проезжую часть улицы Алексея Толстого и был немедленно сбит проезжавшей машиной. Схватив умирающего песика на руки, Шульженко помчалась назад в квартиру. Вызвала врачей, но те оказались бессильны – терьер к их приезду уже умер. И Шульженко отказалась ехать на концерт.
Узнав об этом, возмущенные зрители, пришедшие в клуб имени Зуева, написали гневное письмо в горком КПСС. Тот оперативно отреагировал: 29 мая в «Московской правде» появился фельетон «Тузик в обмороке» (автор Ю. Золотарев), где певицу обвинили в проявлении барства. Он заканчивался следующим пассажем: «Шульженко недаром носит звание заслуженной артистки, она действительно популярна в народе. Перед ней гостеприимно распахиваются двери клубов и концертных залов. Как поется в песенке: „Для нашей Челиты все двери открыты“. Но эти двери в один прекрасный день могут и захлопнуться, если Шульженко свое появление на сцене будет ставить в зависимость от состояния здоровья незабвенного Тузика».
После этого фельетона Шульженко слегла на нервной почве. У нее случилось несмыкание связок, из-за чего она не могла говорить. Немота длилась два месяца. И все это время рядом с ней находился Епифанов, который превратился для своей возлюбленной в настоящую сиделку.
Между тем отношения Шульженко и Епифанова нельзя было назвать безоблачными. Несмотря на свои отношения с певицей, Епифанов не прочь был приударить и за более молодыми дамами, что доводило Шульженко до слез. К тому же против их отношений решительно выступала мать Епифанова, которая на протяжении всего их романа не прекращала слать на голову певицы всевозможные проклятия. Однако, несмотря на все эти нюансы, Шульженко страстно любила Епифанова. О степени ее любви к нему можно судить хотя бы по следующим строчкам из ее письма, датированного июлем 61-го:
«Мой родной, любимый лучик!.. Мы любим друг друга, я хочу верить, взаимно, нам хорошо, когда мы вместе – рядом. Вот и сейчас это было б очень кстати, и когда придет мой час уйти из жизни, я буду знать, что я любила и была любима. Видишь, любимый, как природа, тишина, отдых располагают к объяснению в любви и излиянию нежных и лирических слов…»
В 1961 году благодаря финансовой помощи своего нового возлюбленного Шульженко сумела наконец улучшить свои жилищные условия – она купила двухкомнатную кооперативную квартиру на улице Усиевича, вблизи станции метро «Аэропорт». А три года спустя закончился ее роман с Епифановым. Это случилось после дня рождения подруги Шульженко. Там певица внезапно приревновала своего возлюбленного к одной даме (он посмел себе всего лишь с вожделением посмотреть на ее пышные бедра), и, когда они вернулись на Усиевича, Шульженко устроила Епифанову скандал. «Ты нуль, ничтожество! – кричала она на него. – Только и зыркаешь своими нахальными глазами по бабам. Что ты из себя представляешь? Какой ты мужик? Даже трехсот рублей в дом принести не можешь!» Выслушав певицу, Епифанов помог певице снять пальто, попрощался и ушел. И больше к ней не вернулся.
Шульженко всегда знала себе цену и была строга не только со своими близкими, но и с чиновниками. Причем для нее не имело никакого значения, какого ранга этот чиновник. Например, однажды у нее произошел инцидент с министром культуры СССР Екатериной Фурцевой. Шульженко хотела с ней
