И заплакал вдруг. Я спрашиваю:
– Каких людей?
– Да понимаешь, я там обещал кому-то шарикоподшипники достать для машины… (Не то колесо там или покрышку.)
Я говорю:
– Вовчик, ну каких людей? Чего они из тебя тянут?!
– Ну, я могу достать, там, понимаешь, при помощи своего имени… Они ж не могут! Я вот пообещал, я так людей подвел…
Он прислонился к окошку, а там идет другая жизнь, никакого отношения к нам не имеющая, – там солнышко, которое на нас абсолютно не светит и не греет. И вот так мы стоим, прислонившись лбами к стеклу, и воем потихонечку… Жуть! Вот этого – не передать! Этой тоски его, перед самой его смертью, которая его ела! Казалось бы – ну что еще нужно парню? Живет в том же месте, где живет Ив Монтан, у жены его там колоссальное поместье, сад, деревья подстрижены, и цветочки…
Самая страшная из наших последних встреч была – в дурдоме этом жутком!»
Тем временем Театр на Таганке готовился к майским выступлениям в Варшаве на смотре театров мира (фестиваль «Варшавские встречи»). На нем должен был быть представлен спектакль «Гамлет». И в это самое время из Парижа звонит Марина Влади и сообщает, что Высоцкий лег в клинику и приехать в Варшаву не сможет. По словам Валерия Янкловича, после этого звонка в театре поднялся невообразимый шум. «Из-за какого-то Высоцкого нас не пустят в Польшу!» – возмущенно говорили многие. Однако из страны их выпустили.
17 мая начались гастроли в Польше. Два дня спустя пришлось отменить «Гамлета» – нет Высоцкого. Однако дальнейшие отмены означали бы срыв всех гастролей, поэтому Любимов связывается с Влади. И та разрешает Высоцкому лететь в Польшу. На календаре 22 мая. В аэропорт Высоцкого провожает Михаил Шемякин. Он вспоминает: «Никогда не забуду, как я видел Володю в последний раз. Была весна, он только что вышел из психиатрической больницы, французской… Я его обнял – я собирался в Грецию, он уезжал обратно в Москву…
– Володька, – говорю, – вот увидишь, корабли плывут, деревья там… Кто-то гудит: у-у-у… Давай назло всем – люди ждут нашей смерти, – многие… И ты доставишь им радость. А давай назло! Вдруг возьмем и выживем! Ну смотри – цветут деревья, Париж, Риволи, Лувр рядом! Вовка, давай выживем, а?
А у него уже такая странная-странная печать смерти в глазах, он меня обнял и сказал:
– Мишенька, попробуем!
Сел в такси, помахал рукой из машины, а я смотрел на него и думал: «В последний раз я его вижу или еще нет?» И оказалось – в этой жизни – именно в последний раз. Я улетел в Грецию, и больше – ни-ко- гда…»
Однако из Парижа Высоцкий отправился не в Польшу, а… на родину. Дело в том, что, еще лежа в клинике, он интуитивно почувствовал, что какая-то беда стряслась у его возлюбленной – Оксаны Афанасьевой. Он пытается связаться с ней по телефону из клиники, но к трубке никто не подходит. Тогда он просит сделать это Янкловича. «Я чувствую, что у нее что-то случилось!» – кричал в трубку Высоцкий. «Да что может случиться?» – недоуменно спрашивал Янклович. Оказалось, могло. В те дни у Оксаны покончил жизнь самоубийством отец. Янклович потом признается, что это провидение Высоцкого его потрясло. Спустя пару дней звонок Высоцкого все-таки застал дома Оксану, и он узнал о трагедии из ее уст. И пообещал обязательно прилететь. Он пробыл с любимой меньше суток, после чего отправился в Польшу.
Высоцкий приехал в Варшаву 23 мая, а три дня спустя уже играл в «Добром человеке из Сезуана» (спектакли шли в Театре оперетты). Как пишет В. Золотухин, «играл великолепно». На следующий день он вышел на сцену в образе принца Датского. И вновь поразил всех своих игрой. По словам Леонида Филатова: «Вот тогда стало понятно, как будто из Высоцкого выпущен воздух. Осталась только его энергетика, но она выражалась не в Володином рычащем голосе, не в какой-то внешней энергии, а в глазах и в быстром проговаривании, почти шепотом…»
Вспоминает В. Сверч: «Зал варшавской Оперетты трещал по швам, у касс происходили сцены, достойные пера Данте. Внутри люди стояли рядами под стенами… Аплодисменты не умолкали. А он, щуплый, невысокий, выходил в очередной раз, чтобы поблагодарить за овацию, за признание. Кланялся очень низко. Ведь он любил этот город и его жителей. Очарованный его игрой, я ворвался за кулисы, в уборную актера. Он заметил мое восхищение, подал руку с широкой, хотя и удивленной улыбкой, подписал программку со своим фото и затянулся дешевой сигаретой… Я робко попросил о беседе для „Штандарт млодых“. – „Интервью?!“ – „Я очень вас прошу! Я это хорошо сделаю!“ – „Извини, друг, я очень устал… Приезжай в Москву! Сделаем такое интервью, что и Польша, и весь мир вздрогнут…“
Последняя фраза потом долго будет смущать высоцковедов. Что имел в виду Высоцкий: события в Афганистане или в Польше? Неужели он решился сделать какое-то резкое политическое заявление и ждет удобного повода – возвращения на родину? Как мы теперь знаем, никакого заявления Высоцкий так и не сделает.
28 мая состоялся второй «Гамлет», который закрывал фестиваль «Варшавские встречи». Как пишет все тот же В. Золотухин: «Смотрел второго „Гамлета“: не понравилось. Не могут эти люди играть такую литературу, такую образность, поэзию… Вовка еще как-то выкручивается, хорошо-грубо- зримо текст доносит…»
Чуть позже (20 июля) в варшавском журнале «Театр» театральный критик Эльжбета Жмудска писала о тех выступлениях Высоцкого: «Во Вроцлаве в дни 2-х Международных театральных встреч Таганка показала „Доброго человека из Сезуана“ Брехта и „А зори здесь тихие…“ Васильева. В Варшаве, кроме того, „Гамлета“ с Высоцким. Высоцкий ехал в Польшу через Париж, где некстати заболел и не попал на выступление своего театра во Вроцлаве. В Варшаву он приехал перед вторым представлением „Доброго человека из Сезуана“, и мы увидели его в роли Ян Суна, безработного летчика (в первом представлении эту роль играл М. Лебедев)…
Так случилось, что Высоцкий полностью был в форме лишь в спектакле «Добрый человек из Сезуна». Напряжение, в котором он просто находится на сцене, не имеет себе равных…
В «Гамлете» он был притихшим, лишенным темперамента. Можно было лишь догадываться, что представляет собой эта роль тогда, когда Высоцкий играет в полную силу…
Жаль, что таким мы его не увидели. Однако, несмотря ни на что, таганковского «Гамлета» стоило посмотреть».
Взяв на «Варшавских встречах» первую премию, Таганка стала собираться обратно в Москву. Перед отъездом, 30 мая, состоялся прощальный банкет. Высоцкий сидел за столом со своим другом – польским актером Даниэлем Ольбрыхским и его женой. Практически весь вечер Высоцкий и Ольбрыхский обсуждали не итоги фестиваля, а идею совместного фильма «Каникулы после войны», сценарий которого был написан еще в январе прошлого года (про трех беглецов из немецкого лагеря). Высоцкий сообщил, что роль француза согласился сыграть Жерар Депардье, и дело за малым – найти подходящего режиссера. Но его-то как раз и не было, поскольку в СССР никто не соглашался участвовать в этом проекте из-за его полной непроходимости (мало того, что фильм про концлагерь, так еще в главной роли – Высоцкий).
30 мая Высоцкий возвращается в Париж, где они с Влади предпринимают еще одну попытку «соскочить с иглы» – только на этот раз без помощи врачей, а полагаясь исключительно на силу воли Высоцкого. Они уезжают на юг Франции, в маленький дом сестры Марины Одиль Версуа на берегу моря (сестра смертельно больна раком, жить ей остается чуть больше трех недель. –
11 июня Высоцкий покидает Париж. Настроение у супругов не самое радужное. И не только по причине расставания. По словам Влади: «Нам обоим тяжело и грустно. Мы устали. Три недели мы делали все, что только было в наших силах. Может быть, мне не хватило духу? Все тщетно. Ты вынимаешь из кармана маленькую открытку. На ней наскоро набросаны несколько строк. В большом гулком холле твой голос звучит как погребальный колокол. Я тихо плачу. Ты говоришь:
