синхрофазотрон. Прочитав этот рассказ, Высоцкий нашел в нем прямые заимствования из своей старой песни «Товарищи ученые…». И на одном из концертов, состоявшемся в те дни, не преминул поделиться своими мыслями со зрителями: «Недавно открываю „Литературную газету“, смотрю сразу 16-ю полосу и вижу… Написан рассказ, где слово в слово пересказано содержание моей песни. Наверное, этот человек решил, что теперь можно, и начал шпарить – ну просто один к одному…»
13 апреля Высоцкий в последний раз сыграл в спектакле-концерте «В поисках жанра». На следующий день он присутствует на открытии чемпионата Москвы по карате, куда его пригласил один из самых именитых советких каратешных тренеров Алексей Штурмин. Вместе с Высоцким там была и Оксана Афанасьева.
16 апреля Высоцкий приезжает в Ленинград, чтобы выступить с концертом в Малом зале Большого драматического театра. Артист приехал туда по просьбе режиссера Вячеслава Виноградова, который собирается включить фрагменты этого концерта в свой новый фильм «Я помню чудное мгновенье». Эта съемка станет для Высоцкого последней. Что касается ее показа в фильме, то ее оттуда вырежут. И только несколько лет спустя Виноградову удастся вставить ее в другой свой фильм – «Я возвращаю ваш портрет».
Будучи в Ленинграде, Высоцкий навестил своего друга Кирилла Ласкари. Последний вспоминает: «Я был в цирке: кажется, ставилась пантомима „Руслан и Людмила“. Меня позвали с манежа к телефону. Звонила Ирина, передала трубку Володе. Он просил немедленно все бросить и ехать домой. Я не мог: ставился номер, связанный со всей труппой.
– Что-нибудь случилось? Вовочка…
– Охота к перемене мест, – рассмеялся он. – Давай скорей.
Когда через два часа я вошел в квартиру, его уже не было. На столе лежала цирковая программка, на ней стихи:
Почерк неуверенный. Не его. Ошибки. Ира рассказала: просил шприц. Такового в доме не было. На ее вопрос «зачем?» – сослался на горло: плохо со связками. Пошли с Ирой на бульвар Профсоюзов, в косметическую поликлинику. Одна из сестер его узнала и дала шприц. Дома ушел в ванную комнату и плотно закрыл дверь. Оттуда до Иры доносился его хрип. Потом поцеловал ее и умчался обратно в Москву…»
В эти же дни у себя дома Высоцкий делает и свою последнюю запись с музыкантами. Он записал песню«О конце войны», которую предполагалось включить в фильм «Мерседес» уходит от погони», работа над которым завершалась на Киностудии имени Довженко. Однако судьба этой записи тоже будет печальной – в фильм ее не возьмут.
Памятуя об обещании, которое он дал в Венеции своей жене, Высоцкий в конце апреля предпринимает очередную попытку перехитрить болезнь. Он обращается за помощью к врачу Склифа Леониду Сульповару. Тот вспоминает: «И я начал искать, что можно еще сделать. Единственный человек, который этим тогда занимался, был профессор Лужников. К нему я и обратился… У меня была надежда большая – и я Володю в этом убедил, что мы его из этого состояния выведем. Лужников разрабатывал новый метод – гемосорбцию (очистка крови). Я договорился…»
Вспоминает В. Янклович: «В Москве Володе впервые в Союзе делают гемосорбцию. Сульповар договорился с профессором, который занимался этим. Профессор попросил Володю обо всем рассказать откровенно, иначе не имеет смысла пробовать… Володя рассказал все: когда, сколько и как… Когда он может бороться, а когда нет… Решили попробовать. Володя остался в больнице – гемосорбцию сделали…» Это произошло 23–24 апреля.
Свидетель тех событий врач А. Федотов продолжает рассказ: «Кровь несколько раз „прогнали“ через активированный уголь». Это мучительная операция, но он пошел на это. Но гемосорбция не улучшила, а ухудшила его состояние. Мы зашли к нему в больницу на следующий день. Он был весь синий.
– Немедленно увезите меня отсюда!»
28 апреля Высоцкий дает сразу два концерта: днем выступает в НИИ «Витамин», вечером – в подмосковном Доме ученых в городе Троицке. В конце последнего представления Высоцкому внезапно стало плохо. И его увезли домой еле живого.
1 мая Высоцкий был дома в компании своих близких друзей: Оксаны Афанасьевой, Вадима Туманова, Валерия Янкловича, Анатолия Федотова, Владимира Шехтмана. В середине дня внезапно заявился пьяный Олег Даль. Сказал, что не может в таком виде возвратиться домой и попросил приютить его на несколько часов. Высоцкий разрешил. На следующий день на кухне этой же квартиры Далю вшили «торпеду» (это сделал Федотов). 3 мая Высоцкий в последний раз играет в спектакле «Добрый человек из Сезуана». В последующие несколько дней он играет еще в дух спектаклях: 6- го – в «Преступлении и наказании», 7-го – в «Гамлете».
9 мая Высоцкий приезжает к своему приятелю В. Баранчикову и поет ему «Купола». В это время в Елоховской церкви, которая стояла поблизости, зазвонили колокола, что придало песне особое звучание. На следующий день Высоцкий вылетает в Париж. Провожали его Янклович и Оксана. Ехать к Марине Высоцкий не хотел, поскольку главную ее просьбу – завязать с наркотиками – он так и не выполнил. И показываться ей на глаза в день ее рождения ему было то ли стыдно, то ли неприятно. Поэтому перед отлетом он позвонил жене и сказал, что встречать его не надо, мол, доеду сам. И не доехал – прямо из аэропорта Орли завис в ресторане «Распутин». Влади, которая безуспешно прождала его несколько часов дома, взяла с собой своего среднего сына Петю и отправилась на поиски мужа. Нашли они его в «разобранном» состоянии.
11 мая Влади уговаривает Высоцкого лечь в клинику Шарантон – в ту самую, где несколько лет назад лечился от наркомании ее старший сын Игорь. Вспоминает М. Шемякин: «Володька попал в сумасшедший дом. Был жуткий запой, его напоили свои же доброхоты: Высоцкий едет с нами! Ну как не выпить с Высоцким – на всю жизнь сувенир! Две бутылки коньяка ему дали в самолете… А я узнаю об этом во время жуткого своего запоя – звоню домой, супруге, она говорит: „А ты знаешь – Вовчик уже давно на буйном…“
И я – еще погудевши, там, ночь, полдня, – думаю: нужно увидеть Володю. И вот я стою перед громадным таким, мрачным зданием. А там, где-то в середине, сидит Вовчик, к которому мне нужно пробиться, но как? Во-первых, у меня такой первобытный страх, по собственному опыту знаю, что такое психиатрическая больница; во-вторых, все закрыто. Я перелезаю через какие-то стенки, ворота, бочком, прячусь между кустов сирени… Вижу – какая-то странная лестница, я по ней поднимаюсь, почему – до сих пор не могу понять, это чисто звериная интуиция! – поднимаюсь по этой лестнице до самого верха почему-то, там – железная дверь и маленькие окошечки, в решетках. Я в них заглядываю – и вдруг передо мной выплывает морда такого советского психбольного. Он мне подмигивает так хитро из окошечка: «Э-э- э!» – и так двумя пальцами шевелит. А я ему тоже: «Э-э-э!» Мол, давай, открывай, чего ты мне рожки строишь?
У них – проще, чем в советских психбольницах, он берет – и открывает дверь, за что-то дернул, а может, плечом нажал посильнее. Я вхожу. Вонища такая же, как в советских психбольницах, – инсулиновый пот. И я по коридору почему-то сразу пошел налево, и вдруг – у окна, – помните, в «Мастере и Маргарите», когда Иван Бездомный почему-то… ткнул пальцем в пунцовую байковую пижаму? – так вот в пунцовой байковой пижаме – Вовчик, у окошка стоит. Он обернулся – а он тогда в каком-то фильме снимался – волосы такие рыжеватые, и все так сплетается, в таком ван-гоговском колорите, сумасшедшем. И – мне навстречу: «Миша!» А я – после запоя, в еще более сентиментальном настрое: «Вовчик!..»
Он повел меня к себе в палату, в такой… закуток. Я говорю:
– Что? Вот так-то…
А он:
– Да… Да… Вот, напоили!
И вот так он сидит, а я говорю:
– Ну что? Что? Все нормально, все будет хорошо…
А он мне:
– Мишка, я людей подвел!..
