ванного корыта на скамью в одном лишь широченном ремне, охватывающем пояс выше бедер, то в этот момент его обнаженное мужество находилось в абсолютном доступе для свободного осмотра персоналом. Но и в эту рисковую минуту не подкатывала к нему изнутри порочная мысль по отношению к процедурной сестре, и мужество не вздрагивало слабо даже с тем, чтобы разогнать себя в реактивный эффект и нанести моральный урон посторонней милой женщине. Так что, крюково воображение упиралось каждый раз в теоретическую невозможность быть реализованным на деле, но все равно, тонуса оно от этого не лишалось и продолжало бодрить хозяина почти до самого обеда.
Первый обед не стал лучшим, так как повязан был с короткой острой болью в крестцовом отсеке спины. Вообще, вся спина, целиком, эту часть жизни пребывала в стадии ремиссии, то есть, не в худшей форме по болям и нытью, и излечение носило — так получалось — профилактический больше характер, с целью подправить будущие искажения. Но после того, как убрали борщевые тарелки и унесли блюдца из- под винегрета и селедки, то на замену начали развозить рыбные котлеты типа хек-треска в сухарной обвалке. Тогда-то Петр Иваныч и вздрогнул неудачно, слишком для своего возраста резко, не сумев четко преодолеть реакцию на котлеты, засевшую в нем с прошлого мая. Сами котлеты были, само собой, ни при чем. При чем — был Пашка, его младший талантливый сын, которому еда эта и предназначалась. Дело было непростым, но никто, слава Богу, так про историю ту ничего не прочуял, да и кончилась она тогда по счастливому финалу, как результат самодельно допущенной оплошности и дурацкой отцовской вины за подозрительность и недоверие к своему же дитю. Но от котлет с той поры, выполненных из рыбного мякиша, Петр Иваныч отказывался — не мог преодолеть отвращения к белковому продукту, несмотря на сильный фосфор и кальций в хековых костях. Зина удивлялась, но всегда находила, чем второе блюдо заменить на другое. Аллергия возраста — объяснил Петр Иваныч про котлеты, и вскоре легковерная Зина перешла с прокрученной рыбы на целиковую: жареную с луком, тушеную и запеченную в фольговой бумаге, и тягостное воспоминание обретало совсем иной уклон — в таком виде Петр Иваныч употреблял ее с удовольствием, и желудочной коликой его не пробивало.
Рыбные котлеты он есть не стал, тем более, что за его стол к моменту второго блюда подвели даму и сообщили, что отныне это будет ее место на время всей санаторной путевки. Дама вежливо поблагодарила, приветливо кивнула головой Петру Иванычу и сказала:
— Здрасьте!
— Будьте любезны, — так же достойно отреагировал Петр Иваныч и слегка пошевелил стулом — просто так, из вежливости.
Знакомство состоялось, и женщина присела на выделенный стул. Тут-то и пришла Петру Иванычу спасительная идея — с помощью чего можно выгодно усилить произведенный на даму первый эффект доброго соседства. Он кашлянул в сторону, снова просто для приличия, и предложил:
— Тут такое дело… — он слегка помялся, но решил, все же, идти напролом. — Есть лишняя порция. — Крюков загадочно кивнул к потолку и тут же указал женщине глазами на свое невостребованное второе блюдо: — У меня рыбный запрет — такое дело: аллергия на все виды, — он немного переборщил, тут же успев о сказанном пожалеть, потому что могли быть и другие потом рыбные вторые, не котлетные, а гораздо более съедобные варианты. Однако, было поздно — слово он выпустил и надо было дальше подтверждать вежливость королей. — Так что… — он плавным движением подвинул тарелку к соседке и выполнил красивый жест кистью руки: мол, нате, пожалуйста, кушайте, уважаемая, а словами добавил: — От всей души, гражданочка, по-соседски, не обижайте.
Женщина обижаться и не подумала. Она тоже улыбнулась в ответ, принимая соседское знакомство, и дала знать:
— А знаете? Я съем вашу порцию, пожалуй, у меня к рыбе отношение своеобразное — чем вкусней окажется, тем полезней, все-таки это не мясо, а натуральный продукт, в том смысле, что из живой природы, а не выращенный в неволе с биодобавками. — Она весело подцепила одним вилочным уколом обе котлетки и, перебросив их в свою тарелку, дополнительно пояснила: — И к вегетарианству, как никак, поближе, к здоровой жизни без холестерина.
Что последнее слово означало в каждодневной жизни, Петр Иваныч не знал, хотя и слышал, но на всякий случай компот из сухофруктов решил не предлагать, чтобы избежать согласия симпатичной соседки и на эту часть обольщения. Он подумал об этом как-то сразу — об обольщении, без подготовки, но с приятным чувством мужского достоинства и маленькой одержанной им победы на ниве культуры и четкого обращения с незнакомым женским полом.
И то правда — из женщин он за период всего длительного брака общался только с Зинаидой, как с женой, с невестками, Анжелой и Катериной, но те были родня и моложе на поколение. А так… — ну, к примеру, кассир в строительном управлении, Клавдия Федоровна — вполне миловидная особа, ниже Зины ростом, чуть старше и немного толще телом, без очков ходила, с открытым лицом и всегда через кассовое окошко выдавала Петру Иванычу хорошую улыбку вместе с зарплатной ведомостью на роспись. У нее лично Петр Иваныч расписывался лет тринадцать подряд, и ему почудилось к концу последнего тринадцатого года, что между ними установилась некая промежуточная связь: теплая и однозначная, и что промежуток этот в действительности гораздо короче, чем ему казалось, и вполне досягаем для преодоления зарешеченного проема кассовой выдачи. И как только толкнулась у него впервые такая мысль, Клавдия Федоровна ушла на больничный, и долго-долго ее замещала другая кассирша, равнодушная и не всегда отдающая мелочь до конца, в отличие от Клавдии Федоровны. А когда истек почти год со времени этой кассовой замены, то Петр Иваныч понял вдруг, что старая кассирша никак не утекает из памяти, и что его не отпускает теплое мужское воспоминание о ней, и что жизнь без нее не кажется такой наполненной ожиданием очередной зарплаты или премиальных, так как не сопровождается больше улыбкой через окно и мыслями о намеке, который такая улыбка может у мужчины вызвать. Ни разу, однако, не сделал попытки Петр Иваныч приблизиться к Клавдии Федоровне на расстояние близкого знакомства и разговор затеять не про выдачу и ведомость, а любой другой, хотя и уверен был и внутренне убежден — контакт такой мог быть продуктивным и внести в жизнь его не только разнообразие, но и лишнее чувство. А через еще один квартал на другой, когда сдали очередной объект и получали премиальные, то случайно Петр Иваныч от очереди-то и вызнал, что померла давно уже Клавдия Федоровна от рака, так и не вернувшись обратно с больничного, на котором и скончалась. Кроме этой печальной новости, он понял вдруг, что не знал даже, есть ли у его избранницы муж, дети и, вообще, семья, и смогла бы кассирша ответить Петру Иванычу взаимностью независимо от его тайного устремления к ней, — сама по себе, без его многолетнего немого намека.
В тот же день после обеда он вернулся к себе на кран и задумался. Странно, но лез он наверх, к себе в башню, как всегда, тяжело, но не настолько, как должно было бы ему забираться с учетом полученного из премиальной очереди известия. Это была не вполне понятная самому ему смесь, и состояла она из противоречивых кирпичиков: был там и страх за себя и за свой немолодой уже возраст, и сожаление по покойной пополам с горестью о так и не состоявшемся хорошо знакомстве с ней, и искреннее удивление, что такое вообще могло произойти с живым и здоровым человеком, к которому привык за многие годы, как почти к родному, хоть и через решетку денежного окна. Но с обратной стороны кирпичной кладки имелось и другое вещество, хотя и более шаткое, на другом растворе замешанное, но было, все ж, было и тоже состояло из едва намеченного душевного облегчения; поскольку нет человека — нет проблемы и нет, таким макаром, будущего тяжелого выхода из ситуации изменчивого характера, которая всегда может случиться, почему нет-то? Да и Зине спокойней от его покоя, а его покою — от отсутствия другой причины волноваться и волновать.
Небо в тот печальный день тоже было грустным: без баранов, перьев и остатков порушенных ветром одуванчиков, выполненных из пористых облаков, а не плотных туч. Кран на том объекте был таким, как он любил, — высоким и подпирал небо под самый край нижней дымки, так что изучать и рассматривать то, что происходило на самом верху в пределах человеческого взора, крановщику было удобней, чем другим соискателям. Но часам к пяти, к началу явления захода солнца, оно прожгло-таки себе внушительную дыру в поднебесье, и остатки оранжевого вечернего света упали на крюкову башню, придясь вровень с красной аварийной кнопкой «Стоп».
Петр Иваныч посидел еще немного, до момента, когда снизу заорали уже, что работы на сегодня ему нет, а машина, что вываливала — последняя; поперебирал в памяти все лучшее, что связывало его с мертвой кассиршей все тринадцать лет единства посредством общения через проем, и отметил, будучи уже
