главное во всех этих посиделках было - не опоздать к полднику.
- Ты где такие хлебцы купила? На Луне? Ой, а я мимо шла, да не заглянула. И за телефон забыла заплатить.
- Терминал на Луне не работает. Я на почте платила вчера. А тут сунулась, а хлебцы как раз такие, как мама просила - пятизлаковые. Там ещё четырёхзлаковые были, без гречихи, но мама говорит, что те для её кишечника лучше. А в Грызмаге только четырёхзлаковые - вот она и говорит мне, сходи на Луну, может там есть?..
Остановившиеся рядом с сидящей Мариной две женщины поставили набитые сумки на скамейку и, что называется, 'зацепились языками'. Обычная городская сценка. Тра-ля-ля: о ранней весне, о прошлогодних лесных пожарах, а том, что на Луне опять какая-то сумасшедшая 'мазда', прыгая по трамвайным путям, старушку сбила. 'Со стороны послушать - бред!' - улыбнулась Маринка. 'На Луне'. Она уже подзабыла это непривычное иногороднему уху название.
О, Луна! Площадь имени Луначарского… таинственная территория - целая страна, всегда живущая своей сложной, не всегда понятной жизнью. На Луну в начале семидесятых бегали в самый первый в городе универсам, удивляясь тому, что в торговом зале можно ходить с корзинкой и самим выбирать товары. Щупать морковь и картошку, придирчиво разглядывать этикетки на бутылках с вином, чувствуя на себе подозрительный взгляд девушек, 'дежурных по залу'. Со всего города приезжали поначалу, чтобы лично поглядеть на такое, почти заморское чудо. Работать в универсаме на Луне мечтали все девчонки, которые учились в торговом училище.
Нет, всё-таки какое ёмкое понятие 'на Луне'! На Луне назначали свидания взрослые девушки, - непременно у цветочного киоска, чтобы проверить 'на жадность' своих ухажёров. На Луне в праздники собирались колонны, дружно топающие потом по проспекту Ленина к горкому КПСС, предварительно в весёлой суматохе разобрав с грузовиков транспаранты и флаги. На Луне топтались ожидающие вечернего сеанса парочки, нырявшие потом в стеклянные хоромы кинотеатра 'Космос'. На Луне фланировали лучшие модницы района.
Именно на Луне впервые явил себя миру легендарный стильный Баран, гордо облачённый в Настоящие Американские Джинсы 'Врангель' (аплодисменты!) - Лёшка Баранов, доводящий до безумия дирекцию родного ПТУ-12. Познавая тайны сварочных работ, Баран одновременно выделялся среди мешковатой массы одинаково синих форменных кителей элегантностью стиля и аристократическим презрением, вызывающе застывшем на горбоносом лице. У Барана почтительно спрашивали совета, как правильно сделать тефлоновые подкладки под комсомольские значки, как вставить половинки застёжки 'молния' в раструб клёшей, дабы не обтирались края, - как (и главное - где?!) можно купить заветный батник… словом, Баран был на Луне кем-то намного более значительным, чем более поздние Армани, Гуччо и Кельвин Кляйн в тамошних парижах и нью-йорках. Первым хиппи в городе, конечно же, был Баран… и его стиль а-ля Джон Леннон сводил с ума всех девиц на выданье, и, как естественную оборотную сторону медали, вызывал 'гнев и презрение советского народа'. Именно так сильно сказано в словах воинской присяги. Баран честно отслужил свои два года в стройбате, откуда привёз корочки электрика пятого разряда и привычку сыпать цитатами из Устава и иных воинских документов.
Жизнь кипела и била через край, выплескиваясь из Луны щедрыми потоками, растекавшимися по городу животворящими струями.
На Луну традиционно прибыли и автобусы, на которых прикатила домой передружившаяся буйная третья смена пионерского лагеря 'Радуга'.
После пионерлагеря родной двор показался до неприличия маленьким и состарившимся. Дворовые коты лениво возлежали на прогретом солнцем асфальте, презрительно щурясь на загорелых принцесс с исцарапанными коленками. Старушки - сомнений не было, они вечны! - всё также просиживали скамейки у подъезда и осуждающе поглядывали на 'бузотёрок из второго подъезда'. Всё вокруг было давным-давно и прочно забытым ещё во времена седой древности: три недели назад, когда сёстры вместе с разношёрстными сверстниками высыпали из автобусов и потащили свои чемоданы по отрядным корпусам. Комбинат был достаточно богат, чтобы построить в своё время в сосновом лесу у озера деревянные дачи, в каждую из которых помещалась как раз по два отряда, плюс две игровые комнаты и помещение для пионервожатых и воспитателей.
Теперь, после огромной спальни с её вечно звенящими комарами и пауками-косиножками под потолком, после огромной общей столовой, где стоял гул сотен звонких голосов, после утренней и вечерней общелагерных 'линеек' с их подъёмами и спусками флага, после беготни по усыпанными хвоёй и сосновыми шишками узким дорожкам, - словом, после эпохи вольностей и раздолья, даже собственная комната казалась территорией совершенно другой, тесной и забытой планеты! Однако ступить на эту планету тоже было счастьем.
Маринка украдкой прижала к груди любимого медведя, вдохнув забытый, но такой знакомый и неповторимый запах его мордочки. Она провела рукой по книжным полкам, крутанулась на пятке круглом вязаном тряпичном коврике - я дома! Да, судари и сударыни мои, я выросла. Я стала совсем-совсем взрослой и даже пережила муки и горести несчастной любви - но я дома! Я там, где знакомо всё-всё-всё, вплоть до последней шляпки гвоздя, выглядывающей из-под краски оконной рамы. Вот милый и чудесный коврик, так легко скользящий по крашенным доскам пола. Много лет назад, в первом классе, Иринка усаживала Марину на этот цветастый лохматый круг и быстро-быстро раскручивала - тренировала на космонавта. Однажды Маринку стошнило… и королева-мать решительно пресекла 'жестокие эксперименты на людях', как пишут в книгах.
- Маринка, что ты там копаешься? Пошли скорее во двор! Там уже все собрались!
Ага! Весь бомонд был уже в сборе, даже Велик-Кипыч из соседнего двора! И, кто бы мог сомневаться, смуглявый Кипыч конечно же был на своём верном велике, как будто так и не слезал с него всё лето. Хотя, как и сёстры, он отбывал третью смену в пионерлагере, но уже в 'Звёздочке'. Там, по глубокому убеждению сестёр, было не так интересно: и озеро дальше, и дач-корпусов нет. Просто стоят два трехэтажных белого кирпича дома - и всё. Фи! Скучно! Всё равно, что в городе жить. И даже туалеты прямо внутри помещений - вы подумайте только! То ли дело в 'Радуге'! Бывает, приспичит ночью… а идти в туалет надо по узенькой тропинке, спотыкаясь в темноте об узловатые и корявые корни сосен, ориентируясь на фонари, горящие над входами 'М' и 'Ж'.
А если гроза, каких немало было в эту смену? А комары? А ночные страхи и ужасы? 'Ирка, вставай, я в туалет хочу!' 'Ну и иди, дай поспать…' 'Ты чего? ОДНОЙ?!' А потом, натерпевшись страха… 'Маринка, пошли к озеру? Да не бойся ты, подумаешь, молнии! Пошли, на волны посмотрим!'
И ни с чем не сравнимую, ужасную красоту ночного озера, освещаемого молниями, раздираемого ветром и оглушительным грохотом, походящего на непроглядное чёрное море с кипящими валами. А потом - прибежать обратно в спальню, наспех обтереть ноги кончиком половика, бухнуться в кровать и закутаться с головой… и с бьющимся сердцем вновь и вновь переживать Приключение…
- А мы тут на похоронах были, - с гордостью перебил бурные воспоминания 'лагерников' остававшийся дома Марат. - Мы с Валькой из третьего подъезда венок несли!
- На каких похоронах? - удивилась Ирина. - Что ты несёшь, чудовище? Это шутки такие, да?
- Алинку из четвёртого подъезда хоронили, - прошептала Светка из соседнего двора. - Она под грузовик попала…
Её огромные карие глаза сразу же наполнились слезами.
Ужас, ужас, ужас… Алинка, симпатичная смешливая малявка с косичками, была похоронена неделю назад в закрытом гробу. Вот почему отец в ответ на трескотню сестёр и поминутные вопросы 'А что здесь новенького?' как-то виновато прятал глаза и так ничего толком и не сказал. Именно он первым подбежал к маленькому тельцу, разорванному и перекрученному огромным пыльным колесом. Выскочивший пожилой шофёр затрясся и грохнулся на окровавленный асфальт - сердце. Панелевоз щёлкал и потрескивал остывающим двигателем, где-то уже заполошно визжала женщина, а из окна второго этажа дядя Володя, высунувшись по пояс, кричал:
- Петро, слышь, Петро, я сейчас… бегу уже! Я 'скорую' вызвал! Подожди, сейчас я!
- Одеяло возьми, - прошептал отец. А ему показалось, что он кричал. - Ну, что глазеете? - рявкнул он, обернувшись. Трясущимися руками снял пиджак и прикрыл маленькую Алинку, так не вовремя выскочившую на дорогу за бумажным самолётиком. Серая ткань стремительно наливалась тёмными,
