нужно, - Карла задумчиво смешно почмокал губами и почесал правую бровь. - Любимые оставила, говорите? Ну да… о, темпора, о, морес. Впрочем, - спохватился он, - Ирина Петровна всегда обладала тонким и изысканным вкусом. Это видно и по сохранившейся части её библиотеки.
Марина и Рудольф Карлович прихлёбывали кофе. Гость брал из вазочки печенье и окунал его в чашечку, потом быстро откусывал промокший краешек и запивал глотком напитка. Получалось это у него очень уютно, по-домашнему. Но молчание, тем не менее, становилось тягостным. Марина поставила свою чашку на столик и негромко покашляла. Гость, словно очнувшись, с видимым сожалением прервал увлекательное кофепитие. 'Сидел бы дома и лакомился в своё удовольствие!' - подавляя невольное раздражение, невольно подумала Марина.
- Ну, а как вы устроились здесь на новом месте, Марина Петровна? - чуть дребезжащим голосом спросил Карла.
- А что мне устраиваться? Я же здесь выросла, в этой самой квартире. Вместе с Ириной, с родителями. Здесь и детство прошло, и юность. Так что я дома, - Марина специально не задавала никаких вопросов, надеясь, что гость сам объяснит причину своего визита.
- Ну да, ну да, - Рудольф покивал головой. Внезапно резко встал. Слишком резко для показной манеры пожилого, умудрённого опытом человека. - Это портрет Ирочки! - Он подошел к компьютерному столу.
Марина как раз вчера переставила к компьютеру портрет сестры в рамке, убрав с него траурную ленточку. Ирина с фотографии смотрела строго, только в уголках рта таилась улыбка. Сестра была очень красивая на этом снимке, сделанном за пару лет до её смерти.
- А у меня не осталось даже фотографии Ирины. Ничего не осталось на память… вот только… - Рудольф Карлович напоследок грустно прикоснулся к рамке и сунул руку во внутренний карман пиджака.
'Омега' у тебя осталась, - подумала про себя Марина, - жирный кусок от вашего 'общего' дела'.
Но вслух она этого не сказала. Карла тем временем достал светлый прямоугольник.
- Посмотрите: похожа, правда?
Марина подошла ближе и посмотрела на фотографию, не беря её в руки. Молодая женщина тускло смотрела с чёрно-белой фотографии. Странно бледная, как будто замёрзшая, с тёмными глазами загнанного маленького зверька. Но, в самом деле, чем-то похожая на Ирину. Ирину безмерно уставшую, никогда не бывшую смелой и гордой принцессой.
- Да, есть что-то общее, - Марина деликатно кивнула головой.
- Это моя супруга, Лизонька, - с трогательной нежностью в голосе пояснил Рудольф Карлович.
'Вообще-то мне это совсем не интересно, - невольно подумала Марина, не зная, что ответить, удивленная этой внезапной нежностью гостя. - Боже мой, не хватало ещё, чтобы он заплакал!'
- Впрочем, я вас задерживаю. Отвлекаю от дел по устройству быта и прочее, - Рудольф внезапно засуетился. - Пойду, пожалуй. Спасибо за кофе, приятно было познакомиться.
Он быстренько переместился из комнаты в коридор. Марина пожала плечами и вышла следом проводить странного Карлу.
И уже на пороге, зачем-то опять вытирая подошвы о коврик, он пробормотал:
- Мне сказали, что мой партнер, Эдуард, вёл себя… э-э-э… несколько некорректно. Вы уж извините его - молодость, понимаете ли, неразумная поспешность, отсутствие должного воспитания, присущая современной молодёжи. Ну да, такие вот дела. Всего хорошего!
Марина молча открыла дверь, по-прежнему не зная что сказать и только неопределенно кивая головой. Гость вышел на площадку и начал медленно спускаться по лестнице, чуть сутуля спину.
- Рудольф Карлович! - окликнула его Марина. - До свидания.
Карла обернулся и первый раз за всё время посмотрел Марине в глаза. Выражение его взгляда Марина так и не поняла.
- Да, да. До свидания, ещё увидимся, Марина Петровна, - и, отвернувшись, он продолжил спуск по лестнице.
'Точно - шнауцер, - подумала Марина, аккуратно захлопывая дверь. - Чего же он всё-таки приходил?'
По-прежнему недоумевая и испытывая смутное, необъяснимое беспокойство, она вернулась в комнату. В чашке Карлы на дне подсыхали размокшие крошки от печенья. Марина выпила свой кофе лишь наполовину. Машинально переставляя на поднос посуду, она неловко наклонила чашку и часть напитка плеснулась через край. Марина не успела даже охнуть, лишь только взглянула на темную жидкость, повисшую между фарфоровым краем и поверхностью столика, как в очень замедленном кино, и вдруг темно-коричневый кофейный 'язык' изогнулся самым невероятным образом и снова ловко нырнул обратно. Марина осторожно поставила чашку обратно на стол, выпрямилась и ошеломлённо подумала: 'Это я сделала?'
'Хи-хи-хи…' - послышался девчоночий смех из спальни. И словно чья-то тень мелькнула рядом - боковым зрением Марина углядела пушистый полосатый хвост. Сомнамбулой Марина прошла в спальню - бывшую детскую. Она улыбалась, не отдавая себе отчета в этом. Руки её теребили поясок халата. В ушах стоял тихий звон шпор, побрякивающих в такт неторопливым шагам.
Игрушки чинно сидели на кресле и внимательно смотрели на повзрослевшую, почти неузнаваемую хозяйку. Ходики с котом-звездочётом тихо отсчитывали: 'Тик-так! Тик-так!'
Опять показалось, что из кладовки доносится возня и приглушённое хихиканье. Марина открыла дверь. С правой стороны ряды длинных полок, на одной из которых стояла коробка с игрушками. Слева - перекладина, на которой всегда висели вешалки-плечики с 'несезонной', как говорила мама, 'одёжкой', аккуратно укутанной в холщовые чехлы. Под висящей одеждой оставалось прилично свободного пространства. И сёстры, сдвинув в сторону коробки с обувью, прятались между пахнущими нафталином и лавандой чехлами и глухой стеной, оклеенной кусками обоев оставшихся после ремонта.
Там было так уютно шушукаться о девчачьих секретах, вот только мама ругалась, что когда-нибудь девчонки обрушат вешалки себе на головы. А папа усмехался и называл кладовку 'темной девичьей светёлкой'.
Марина решительно сдвинула в сторону шубу сестры и старый пуховик. Стена за вешалкой и в этот раз была оклеена двумя разномастными полосами. Только обои были дорогие - одна полоса, как стены спальни, другая - из коридорных остатков (Ирина не нарушала 'семейных традиций'). Нерешительно проведя ладонью по ровной поверхности стены, Марина вдруг подцепила отошедший уголок и резко дёрнула. Отчаянно царапая ногтями она отдирала дорогие обои, под которыми обнажались очень старые, совсем дешёвые бумажные, намертво приклеенные клеем 'бустилат' ещё неведомо когда. Очистив стену больше, чем на половину, Марина увидела криво нарисованные очертания двери с изображением дверной ручки в виде перекошенного кольца и колокольчиком-звонком. Марина вспомнила, как они с Иринкой утащили у папы из стола флакон с тушью и плакатные перья, которыми он иногда правил чертежи. Одно - самое широкое перо - понравилось сёстрам. И девчонки нарисовали им эту самую дверь и ручку. Перьями потоньше Ирина как раз собралась украшать таинственный вход, но успела только нарисовать колокольчик, когда король-отец заметил пропажу. Сёстрам тогда сильно попало за 'художества'. Не потому, что они испортили стену в кладовке, а потому что плакатные перья были в страшном дефиците, а от малевания по стенке оказались безнадёжно испорченными.
Тушь, конечно, сильно поблекла, но вполне сохранилась под слоем обоев. Марина молча стояла у двери в их с Иринкой детство, а потом ткнулась лбом в холодную стенку и впервые с тех пор, как приехала, заплакала.
Глава 14. О Пушистиках, Секретиках и печальном Тронном зале
Марина крепко спала, и во сне ей снилось, будто кто-то бегал под кроватью, попискивая и шебуршась, словно стайка разыгравшихся не в меру котят. Принцесса открыла глаза, не удивляясь тому, что солнце уже светит прямо в огромное стрельчатое окно. Откинув пуховое одеяло с вышитым на пододеяльнике золотым вензелем 'М', она опустила босые ноги на паркет, нашаривая тапочки. Ну, конечно, тапочек был только один!
- О, великие боги! - воскликнула Маринка, стараясь придать голосу строгость. - Злодеи опять похитили священный и неприкосновенный тапок принцессы!
Под кроватью мгновенно воцарилась тишина. Потом тонкий голосок неуверенно протянул:
